На первое из этих возражений я отвечаю, что если вывод, имеющий один и тот же смысл, доказать в разных видах знания, то верующий теолог и языческий философ не противоречили бы себе относительно суждения: «Бог троичен и един», ибо высказанные суждения, будучи подчиненными знаками, не противоречат друг другу, если только не противоречивы суждения, производимые в уме. Однако производимые в уме утвердительное и отрицательное суждения первоначально не противоречат друг другу, если только они не составлены из понятий, имеющих один и тот же смысл, хотя иногда противоречие может возникнуть из суждений, составленных из понятий, имеющих разный смысл. Ведь иначе, если бы это было неверно, противоречие могло бы возникнуть в двусмысленных терминах, например: «Каждый пес бежит» и «Некий пес не бежит».
Здесь понятия имеют разный смысл: в одном случае имеется в виду лающее животное, а в другом - созвездие, что, несомненно, ложно, ибо противоречие есть противопоставление вещи и имени, не только высказанного, но и содержащегося лишь в уме. Итак, я утверждаю, что некоторые выводы, имеющие один и тот же смысл, можно доказать в разных видах знания, а некоторые нельзя. И это частное суждение, а вовсе не общее я считаю истинным. Что касается доказательства, то я утверждаю, что так же, как вывод, в котором «быть троичным и единым» полагается о любом понятии бога, можно доказать не в разных видах знания, а только в теологии, основанной на вере, так и вывод, в котором субъект составляет понятие бога или «бог», определяемый как нечто лучшее, чем все отличное от него (какой бы предикат ему ни приписывался), можно доказать не в различных видах знания, а только в теологии. Поэтому такие выводы, как «бог благ», «бог мудр» и т. д., если понимать бога в указанном выше смысле, нельзя доказать в различных видах знания. Дело в том, что при таком понимании бога не очевидно на основании явлений природы, что бог есть. И следовательно, при таком понимании бога не очевидно на основании явлений природы, что бог благ. Но из этого не следует, что не может быть иного вывода, в котором «благой» и «мудрый» приписываются понятию бога, если мы под богом понимаем нечто такое, совершеннее и первичнее чего нет ничего. Ибо при таком понимании можно показать бытие бога, иначе мы должны были бы идти до бесконечности, если среди сущего не было бы чего-то такого, совершеннее чего нет ничего. Можно доказать и вывод, в котором «благой» приписывается первой причине или любому другому понятию, до которого философ мог бы дойти, исходя из явлений природы. И вывод этот можно обосновать и в теологии, и в естественном знании.
– К чему вы говорите все это мне? - изумился Бофранк, с тщанием выслушав длинную тираду грейсфрате. - Я не понял и половины; хотели ли вы сказать, что я философ? Или что господа не существует?
– Не я сказал это, а почтенный мыслитель Аккамус, ныне беседующий о том же с всевышним. Я лишь повторил это вам, дабы показать, сколь сложно все устроено вокруг. А вы хотели одним махом, словно кражу курицы у горожанина, разрешить таинственный и, не побоюсь этих слов, непостижимый вопрос.
– Вы говорите слишком сложно для меня, - сказал, уже негодуя, Бофранк. В этот момент ему показалось, что фигуры на фресках пошевеливают своими членами, моргают и переменяют позы. Сморгнув, он убедился тем не менее, что это лишь обман со стороны усталых глаз.
– Оставим это. Вы в самом деле не теолог и не философ, хотя и стараетесь иногда казаться глупее, чем есть на самом деле. Такова людская привычка - слабый умом живет счастливее и достойнее мудреца… - Броньолус вздохнул. - Я прошу вас о помощи, хире Бофранк.
– Теперь, когда я занимаюсь только преподаванием, помощь моя вряд ли будет полезной.
– Мы можем все обернуть назад, хире Бофранк. Признаюсь, во многих отношениях мне было бы спокойнее, продолжай вы вещать с кафедры. Но выходит так, что вас надобно вернуть на службу. И вот еще… Это - монета, старый двусребреник, который вы передали нам. Может быть, это звено в цепи; может быть, просто кружок металла… Но я полагаю, вам она нужнее, и даже если не принесет пользы, то никак уж не принесет вреда.
– Спасибо. Что до остального, то я не пробка в бутылке с вином, грейсфрате. Я не намерен метаться туда и сюда, даже если вам то угодно. Я посмотрю, смогу ли помочь вам в своем нынешнем положении, когда вы придете ко мне с просьбою. Сейчас же позвольте откланяться - меня ждут слушатели.
Сказав так, конестабль в самом деле встал, поклонился и покинул комнату.
Броньолус молча проводил его взглядом и прошептал что-то неслышное, едва шевеля губами. То ли он проклял Бофранка, то ли запоздало попрощался.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой Бофранка навещает еще один старый знакомец и происходит прискорбное событие, за коим воспоследует длительное продолжение
Рана, зараженная духом убийцы, притягивает к себе зараженный воздух.
Викентий. Зерцало природы
День прошел, как проходит он обычно у человека, проведшего его в преподавании. Слушатели были на редкость нерадивы и невнимательны, солнечный луч светил через окно как раз на кафедру, слепя глаза и вызывая неуместное чихание, а принесенный служителем препарат оказался мало что негодным по качеству, так еще и не тем, что заказывал Бофранк. Затем конестабль имел беседу с ректором, каковой просил не относиться чересчур строго к некоторым ученикам знатного происхождения, на что Бофранк отвечал, что отношение его будет исключительно по стараниям; в итоге оба расстались недовольные друг другом.
В довершение всего, когда Бофранк решил не брать возчика и идти домой пешком, на середине пути его настиг дождь, да такой сильный, что он тут же вымок до нитки. А когда дома, слегка согревшись, он выпил чаю с уже зачерствевшими булочками и собрался спать, задребезжал колокольчик. Он хотел было кликнуть Акселя, но с досадою вспомнил, что тот более не прислуживает ему. Домохозяин тоже не торопился открыть, и Бофранк, кутаясь в халат, пошел к двери сам.
Каково же было его удивление, когда он увидел на пороге старого кладбищенского смотрителя Фарне Фога! Облаченный в толстый шерстяной плащ с капюшоном, с которого струйками стекала вода, Фог напоминал паломника.
– С моей стороны, возможно, безрассудно явиться к вам, - сказал бывший кладбищенский смотритель так просто, словно они день как расстались, - но иного выхода не оставалось. Прошу простить меня, хире Бофранк, если я потревожил вас; я удовольствуюсь ночлегом вот здесь на полу, и уже утром вы меня не увидите.
– Полагаю, вы пришли не просто так, - покачал головой Бофранк. - Проходите, сейчас я велю принести ужин и вино, а также сухую одежду - вы совсем промокли.
– Как я рад, что не ошибся в вас, - с достоинством заметил Фог. Старик словно помолодел с тех дней, когда Бофранк видел его в последний раз, глаза его светились неким ясным светом, как это бывает у новорожденных и некоторых умирающих, а говорил он не в пример вразумительнее, чем ранее. Они вместе поднялись наверх, в комнаты Бофранка, и расположились у камина.
– Что с вашей рукой? - спросил Фог с удивлением.
– Вы слишком рано покинули поселок и многого не знаете, - кисло улыбнувшись, отвечал Бофранк, наливая старику вина. - Можете считать это подарком от грейсфрате Броньолуса. К вашему счастью, вы не познакомились тогда с ним.
– Знакомство мое с грейсфрате Броньолусом куда как более давнее…
– Вот как?!
– Леон Броньолус появился на свет в маленьком южном городке близ порта Гвальве, в обедневшей старинной дворянской семье, - начал Фог. - Чрезвычайно рано потеряв родителей, он воспитывался в доме своего дядюшки-священника и в четырнадцать лет поступил учиться в монастырь. Спустя три года в присутствии епископа Аркхерны и других духовных особ он уже защитил диссертацию из области метафизики и логики и поступил в Университет Пикарина, а за тем - в Университет Калькве, чтобы вначале изучать, а потом и совершенствоваться в праве. Там я познакомился с этим, вне сомнений, умнейшим человеком.
– Что же дальше? - с интересом спросил Бофранк.
– Миновало четыре года, и Броньолус был уже субдиаконом и каноником в Гвальве, обеспеченным ежегодным твердым доходом от бенефиция. Я занимался тогда совсем иными делами и не могу сказать, что то были лучшие и удачные для меня годы… Как узнал, вскоре Броньолус стал доктором канонического права, и молодому священнику дано было право исповедовать не только мужчин, но и женщин. Еще немного спустя епископ Аркхерны назначил его генеральным викарием своей епархии, и Броньолусу нужно было лишь терпеливо ждать смерти своего непосредственного начальника, чтобы самому стать епископом и тем самым увенчать свою карьеру. К тому же он уже был действительным членом Королевской академии святых канонов, литургии и церковной истории.
