полезли на лоб. Он панически захрипел. Тень ослабил хватку.
– Итак? – сказал он, страшновато осклабившись.
Фальшивый Тоцци, снова обретя дар итальянской речи, заторопился, стал говорить, глотая звуки.
– Мне позвонил один синьор… Сказал, что нужно перегнать машину…
– Ты знаешь этого синьора?
– Нет, конечно. Лично не знаком.
– А почему же он звонит тебе?
– Это услуга… Услуга «трезвый водитель». Когда люди сами не могут ехать, она звонят мне, и я все делаю. Он сказал, что машина открыта, сказал, где она стоит, и я пошел отгонять.
– А деньги? Он сбросил тебе деньги на телефон или на карточку? – Тень сделал стойку: появилась возможность снова загарпунить Тоцци, скользкого, как налим.
Оказалось, что нет. Заказчик сказал, что он оставил сто евро гонорара в бардачке.
– И они там лежали?
Парень замялся.
– Они лежали там?! – повысил голос Тень.
– Д-да, – выдавил тот.
Тень понял: парень боится, что у него отнимут гонорар. Тени было наплевать на деньги, но вся история казалась ему какой-то сказочной, почти выдуманной. Он что, дьявол, этот Тоцци? Он не просто соскочил, он направил Тень по ложному следу. Откуда такое хитроумие и, главное, такое везение?
– Ладно, – сказал он, – черт с тобой.
И вышел вон из туалета.
Конечно, в голливудском боевике киллер придушил бы незадачливого паренька – чтобы не оставлять свидетелей, в крайнем случае – врезал бы ему так, чтобы тот потерял сознание. Но жизнь – это не кино. В реальности даже киллеры не проявляют беспричинной жестокости. И все потому, что беспричинная жестокость – привилегия простых обывателей.
Тень вышел из кафешки, чертыхаясь, уселся за руль. Если поднажать, через час он будет у гостиницы. Однако что делать дальше? Наверняка Тоцци уже уехал из города. А значит, придется снова его искать – без каких бы то ни было шансов на успех.
Но каков хитрюга, как изящно он его обманул! Такого соперника Тень еще не встречал. Действует мгновенно, не задумываясь, с ходу организует ловушки и пути отступления. Хотя… Что-то тут не то. Но что именно не то? Постойте, ну конечно! Как же Тоцци позвонил, ведь мобильник у него должен быть выключен!
Предположим, он включил его на минуту. Но тогда у парня в журнале звонков должен был остаться его номер. И номер настоящий, с которым он сейчас работает, а не официальный, который, скорее всего, он просто выбросил.
Эта мысль обожгла его, как молния. Тень хотел было выскочить из машины, но тут увидел, что фальшивый Тоцци вышел из забегаловки и направился к серой «Киа».
– На ловца и зверь бежит, – проговорил Тень по-русски. – Прости, парень, но придется тебя побеспокоить еще раз.
Глава девятая
Его превосходительство в отчаянии
К концу дня синьора Федери́ка Ландо́льфи как-то уж слишком устала. Может быть, виной тому было низкое давление, при котором хочется спать даже и людям более молодым, может быть, накопившаяся усталость, а может, внеурочные игры с любимицей синьоры, трехлетней Розеттой. Остальные дети вполне могли сами себя развлечь и обиходить, старшие помогали младшим, а вот за маленькой Розеттой нужен был особый присмотр.
Сначала они с Розеттой танцевали, потом пели и маршировали, а потом она захотела играть в зайчика.
– Я зайчик! – ревела Розетта и выскакивала на Федерику из-за двери, растопырив пальцы как львиные лапы. – Я зайчик, я тебя съем!
И делала вид, что сейчас расцарапает воспитательнице физиономию.
Кто внушил ребенку мысль, что зайчик – это страшное животное, которое хочет всех съесть, понять было несложно. Наверняка с Розеттой играл кто-то из старших мальчишек, который ради смеху внушил девочке, что зайчик – это что-то вроде льва или медведя. Во всяком случае, по глубокому убеждению синьоры Ландольфи, нормальный зайчик не мог так ужасно реветь и так сильно кусаться.
Час, наверное, ушел на то, чтобы объяснить Розетте, что зайчики не кусаются и не царапаются, они длинноухие, пушистые и очень ласковые. Конечно, тут она немного пошла против науки зоологии, которой известно, что зайчики хоть и пушистые, но вовсе не такие уж безобидные, и матерый русак ударом задней лапы запросто распарывает брюхо молодому неопытному волку. Но такие знания, по мнению Федерики, были ребенку пока не нужны, это были те самые знания, от которых умножается печаль, а детей, по возможности, нужно растить беспечальными.
В задачу синьоры Ландольфи не входило образование детей – для этого имелись школьные учителя. Однако, согласитесь, невозможно присматривать за детьми и совсем никак их не воспитывать. У синьоры не было своих детей, и всю нерастраченную любовь и нежность она обращала на подопечных. Строго говоря, это были подопечные не ее даже, а синьора Паоло, но она не могла отделить служебные обязанности от личного отношения.
Кроме усталости было и еще что-то, смутно беспокоившее синьору. Она вспомнила, что ближе к вечеру охранник Чеза́ре исчез на пару часов из дома, после чего перед их воротами припарковался темно-серый минивэн. От машины смутно веяло чем-то страшным, почему-то при взгляде на нее Федерике вспомнилась погребальная повозка.
Синьора Ландольфи обратила внимание Чезаре на появление странной машины, но тот только отмахнулся. Однако, когда она спросила, не нужно ли позвонить в полицию, все-таки у них тут дети, Чезаре быстро сменил тон и строго сказал, что так надо и что минивэн появился тут не просто так, а по приказанию синьора Тоцци.
После этого Федерика смирилась, однако думать о темно-сером микроавтобусе не перестала. Она вспоминала о нем, даже ложась в постель. Ночью ей приснилось, что минивэн – это, и правда, погребальный катафалк, она лежит в нем мертвая и окоченевшая, и тот, неистово сигналя, везет ее в преисподнюю.
Она проснулась в своей спальне в холодном поту. Из коридора доносились тихие голоса. Синьора накинула халат, надела тапочки и подошла к двери. Однако не стала открывать ее нараспашку, а лишь прислушалась к тому, что происходит в коридоре. Дверь ее спальни была чуть приоткрыта, поэтому слышно было очень хорошо. В коридоре вполголоса беседовали Чезаре и синьор Тоцци.
– Нужно быстро и тихо разбудить детей, и будем их вывозить, – говорил синьор Тоцци. – Здесь оставаться больше нельзя.
– А что делать с Федерикой? – спросил Чезаре.
– Старая курица пусть останется здесь, она нам больше не нужна, – отвечал синьор Тоцци.
Было очень неприятно, что ее назвали старой курицей, но это, в конце концов, можно было стерпеть, из песни, как говорят, слова не выкинешь. Хотя, по мнению, самой синьоры Ландольфи, она была не такой уж старой и уж подавно не курицей. И
