Коридор оканчивался небольшой дверью. Викентий Павлович знал, что там – продуктовая кладовая. Людвиг Августович отпер ее ключом, они вошли. Хозяин прошел в угол, наклонился и поднял деревянный люк. Семь широких удобных ступеней вели в подвал. Лютц заранее взял с полки свечу, зажег ее.
– Смотрите, – повел он рукой с подсвечником. – Здесь вместительно и холодно.
Подвал выглядел приятно: выложенные кирпичом стены, хорошо утрамбованный земляной пол, по периметру стен – бункеры с картофелем, овощами, ровные ряды бочек…
– Отлично! – Викентий Павлович, словно желая осмотреть все получше, взял у Лютца подсвечник. – А пол… даже не верится, что обычная земля!
– Мы натираем его особой мастикой, – кивнул Людвиг Августович.
– Правда?
Петрусенко наклонился и стал осматривать пол, словно из любопытства. Почти сразу он разглядел в нескольких местах темные пятна… Он уже не сомневался, что это – кровь. На бурой, глянцевитой земле их трудно было различить, а еще труднее понять – что это. Если, конечно, не знать точно! Викентий Павлович подумал, что экспертиза непременно подтвердила бы его догадку. Но стоит ли проводить ее? Стоит ли вообще приводить в ужас этих милых людей, дав им узнать, что в их подвале почти сутки хранился труп? В конце концов, это не так уж важно, а они, скорее всего, после этого вообще не станут пользоваться подвалом. К чему причинять людям такие неудобства?
– Да, здесь холодно! – Петрусенко поежился: – Бр-р-р! Пойдемте скорее на солнышко!
Уже наверху он спросил Лютца:
– Часто вы пользуетесь подвалом?
– Нет, – тот пожал плечами. – Двухнедельный запас продуктов у нас просто в кладовой, а когда он кончается – мы его оттуда пополняем. Сейчас в подвале, как вы видели, полупусто. Основные закупки делаем осенью, тогда он забит основательно.
Викентий Павлович шел по саду к своему коттеджу и думал о том, что полицейские, когда искали тело Замятина, осматривали дом и наверняка заглядывали в кладовую. Но место хранения продуктов настолько не вязалось в представлении аккуратного немца с местом, где можно спрятать труп, что наверняка в кладовую именно заглянули, и все. До подвала вообще не добрались… Что ж, этот лже-Замятин, видимо, неплохой психолог!
Викентий Павлович на несколько минут приостановился, прежде чем взойти по ступенькам на свою веранду. Положил ладонь на деревянные перила, задумался… Кто же все-таки этот человек, так талантливо разыгрывавший перед ними и слабоумного молодого аристократа, и Лапидарова? Ведь у Греты не возникло ни малейшего сомнения в том, что ночью на дороге на нее напал именно Лапидаров! Зачем неизвестному нужны все эти мистификации? Что он делал, чем занимался здесь – в пансионате, в Баден-Бадене, в Германии? И где скрывается сейчас?
Бориса Аристарховича Виктор знал с детства, еще с тех пор, когда тот служил коллежским регистратором в попечительском ведомстве Келецкого-старшего. И хотя отец Виктора был значительно выше рангом, он дружил с этим своим мелким служащим. Говорил, уважительно подняв указательный палец:
– Это очень умный человек! Он, может быть, сделает великое открытие и прославится!
Борис Аристархович и в самом деле занимался различными опытами. Но, в ожидании великого открытия, он не отказывал своему начальнику в самых разных услугах: например, порошки и микстуры, предназначенные больнице для бедных, разбавлял другими веществами – совершенно безвредными для здоровья, как он уверял. Или еще: самолично изготавливал дешевые дезинфицирующие средства. Естественно, набегала приличная денежная разница, которая почти полностью попадала в карман Келецкому. В общем, химичил – в прямом смысле этого слова. Потому что увлечение химией составляло смысл жизни Бориса Аристарховича.
Когда-то он проучился два года в фармацевтическом училище, но из-за бедности не окончил его. Но именно там он впервые узнал, что такое химические опыты, и с тех пор вся его жизнь была отдана этой фанатичной любви.
Он устроился на работу в попечительскую организацию под началом господина Келецкого, снял маленький двухкомнатный дом, почти развалюху, и стал оборудовать себе там лабораторию. Жил впроголодь, почти все деньги пуская на приобретение приборов, химических препаратов, книг. Когда его начальник, Келецкий, приспособил Бориса Аристарховича к своим махинациям и стал ему понемногу за это приплачивать, тот был рад, а насколько это этично и законно, просто не задумывался. Но вскоре Борис Аристархович ушел с должности регистратора для того, чтобы устроиться санитаром в одну из городских больниц. И не просто санитаром, а именно в больничный морг. Сделал он это с определенной целью, потому что был к этому времени одержим новой исследовательской идеей.
А произошло все вот каким образом. Борис Аристархович не только покупал научные книги, но и посещал городскую бесплатную библиотеку, временами просиживая там подолгу. И однажды наткнулся на двухтомник под названием «Трактат о ядах, или Общая токсикология». Автором ее был француз Матье Жозеф Бонавантюр Орфила – человек, которого до сих пор в научных и медицинских кругах называли «родоначальником токсикологии», хотя этот свой труд он написал еще в 1813 году. На Бориса Аристарховича книга произвела огромное впечатление. Он решил, что нашел свое настоящее призвание, что отныне будет заниматься исследованием ядов. А главное – выявлением следов ядов в телах умерших при загадочных обстоятельствах людей. Именно из «Трактата» он сделал такой странный вывод: множество людей не просто умирают – их травят, в основном мышьяком. Но поскольку мышьяк не имеет особого запаха и вкуса, его легко подмешать в любую еду. А симптомы отравления мышьяком мало чем отличаются от симптомов дизентерии и холеры. Врачи же признавали, что одних данных патологоанатомического обследования очень мало, чтобы определить наличие мышьяка в организме умершего, – нужны химические исследования. И Борис Аристархович, вдохновленный, решил, что его миссия отныне определена!
Нет, он не пошел со своим предложением в судебные органы или в медицинские учреждения. Помимо того, что он был просто нелюдим, он хорошо понимал, что это вызовет насмешки и недоумение. Недоучившийся фармацевт хочет взяться за большие исследования! И потом, он привык работать в своей собственной лаборатории, никому не подчиняясь, ни перед кем не держа ответ. А главное – Борис Аристархович совершенно не ставил целью изобличать отравителей, помогать правосудию! Ему это было не нужно и совершенно безразлично. Он просто хотел искать следы яда из любви к опытам, к открытиям, к своей химии. И только!
Однако, чтобы заняться исследованиями, нужно было иметь доступ к мертвым телам. И Борис Аристархович довольно быстро нашел место санитара при морге – не слишком-то много охотников было на эту работу.
Разные люди, окончившие свой жизненный путь, попадали сюда, на прозекторские столы. И знатные горожане, и мещане, и неопознанные тела, найденные просто на улице. Но всех объединяло одно – сомнительные причины смерти. Врачи, препарирующие тела, более или менее точно определяли эти причины. Но санитар, которого за его интеллигентный вид и культурный разговор даже здесь называли по имени-отчеству, очень сомневался в правильности этих окончательных диагнозов. Он был убежден: больше половины умерших наверняка отравлены! Особенно те, кто при жизни был богат. Ведь отравить человека – так просто!
Борис Аристархович стал приносить из морга домой части внутренних органов мертвецов. Делать это было нетрудно, ведь сами патологоанатомы, закончив свою работу, не зашивали тела, оставляли это своим младшим ассистентам. А те не торопились взяться за дело в ту же секунду – перерывы иногда бывали больше чем по часу. И старательный санитар, никогда не отказывавшийся убирать в прозекторском зале и вечно ходивший со своей неизменной сумкой через плечо, незаметно уносил в сосуде с формалином все, что ему было нужно, – части селезенок, легких, кишечника, желудка… Никто никогда не замечал, что у мертвых тел чего-то недостает… Но все это было лишь прелюдией к той жизни, которую сам Борис Аристархович считал настоящей. Она начиналась вечером, в его доме-лаборатории. Здесь неутомимый исследователь резал на куски и варил в дистиллированной воде принесенный им «материал», несколько раз фильтровал, а полученную смесь обрабатывал азотной кислотой. Потом в ход шел углекислый калий и раствор извести, пока не получался осадок, который он высушивал. Все это он помещал в пробирку с древесным углем и накаливал на огне. В этот момент его возбуждение достигало наивысшего порога – Борис Аристархович ждал появления на стенках пробирки темных бляшек металлического цвета. Это были следы мышьякового ангидрида, которые он так мечтал увидеть! Но ни разу такое счастье не выпало ему, хотя он уже столько опытов проделал! Борис Аристархович убедил себя, что это – следствие несовершенства его аппаратуры. Вот если бы раздобыть аппарат Марша – стеклянную трубку подковообразной формы и определенной конструкции! Тогда, поместив в нее экстракт обработанных внутренних органов, обогащенный кислотой, можно было бы получить мышьяковистый водород, а из него – те же бляшки металлического мышьяка. Этим аппаратом обнаруживается даже малейший след мышьяка! Но как достать его? В продаже аппарата Марша не бывает, украсть из какой-нибудь лаборатории невозможно… Помог Борису Аристарховичу его друг и бывший начальник Келецкий: выписал из столицы, со склада медицинских приборов, якобы для больницы.
