– Боже мой! – воскликнул Давыдов. – Где она? Я должен ее спасти! Я никогда не прощу себе, если Даша погибнет.
– Успокойтесь, сударь, – вмешался профессор. – Мы пришли к вам именно за тем, чтобы убедиться в том, что вам не безразлична судьба Даши. Теперь я вижу, что на вас можно положиться. Сейчас уже довольно поздно. Но я надеюсь, что вы согласитесь завтра сопровождать мою супругу в Дубово, где и может находиться Любчинская с вашей невестой. Мы сочли, что вам лучше будет поехать именно вдвоем, так как вы еще не знаете всех обстоятельств дела. Катерина Дмитриевна посвятит вас в подробности по дороге. Согласны ли вы с этим предложением.
– Разумеется, сударь, – пока говорил Карозин, поручик успел взять себя в руки, и теперь только биение жилки на виске выдавало его волнение. – вы хорошо все продумали, поэтому я в вашем распоряжении. Раполагайте мной, как сочтете нужным.
– Прекрасно, – удовлетворенно потер руки профессор, успокоенный на счет попутчика для Катеньки. – Завтра к восьми утра будьте готовы, а если это в ваших силах, постарайтесь разыскать извозчика, знающего дорогу в эту самую деревеньку.
– В этом нет необходимости, я сам прекрасно знаю дорогу. Наш полк проезжал мимо, возвращаясь с учений. Это было прошлой осенью, так что я прекрасно помню дорого.
– Прекрасно. Тогда заезжайте завтра за Катериной Дмитревной, а сейчас позвольте откланяться, так как день у нас был весьма насыщенный.
На следующий день ранним утром Катенька попрощалась с мужем, который перекрестил ее и пожелал удачи, села в коляску к поручику Давыдову и отбыла в Дубова, весьма надеясь, что этой поездкой наконец-то все завершится. А сам Никита Сергеевич отправился в университет, в очередной раз пытаясь вложить толику знаний в головы бесшабашных студиозусов. Сказать по правде, на сердце у профессора было весьма гнило. Отчего-то тревожные предчувствия никак не хотели покидать его. По дороге Карозин перебрал в голове, все, что мог, пытаясь успокоиться и уверить себя, что с Катенькой все будет в порядке, так как на этот раз она не кинулась очертя голову в очередную авантюру, а отправилась под защитой человека военного, имеющего при себе пистолет.
К обеду беспокойство Никиты Сергеевича возросло еще больше, хотя он прекрасно понимал, что супруга его и поручик едва ли доехали до деревеньки. Придя домой, он решил попробовать расспросить прислугу, где это самое Дубово находится. Оказалось, что кухарка Груня прекрасно знает деревеньку, так как у нее от туда родом свояченица, торгующая на рынке зеленью. До деревне этой было всего-навсего пару часов езды по тракту, а затем еще около часа по проселочной дороге.
Профессору подумалось, что в таком разе стоит ожидать Катеньку к вечеру домой. Это соображение слегка подняло ему дух, так что пообедал он с обычным своим аппетитом. Однако вечером Катенька не вернулась. Никита Сергеевич не находил себе места, поминутно вскакивал и подходил к окну: все ему мерещился стук копыт. Но каждый раз выяснялось, что у подъезда никого нет. Ближе к полуночи у Карозина разыгралась мигрень и он лег в постель. Но сон не шел. Никита Сергеевич ворочался с боку на бок, уговаривая себя, что дела у Катеньки и поручика могли обернуться так, что им пришлось заночевать и вернутся они утром. Однако сознание упорно рисовало ему картины одна страшнее другой.
Что бы отвлечься, профессор стал последовательно возводить в степень двойку, но упрямая цифра ускользала и корчила ему рожи, стоило только дойти до седьмой степени. Никита Сергеевич чертыхался и начинал сначала… Уснуть ему удалось только под утро, и то сон его был крайне тяжелым и обремененным кошмарами. Во сне Катенька билась, заживо замурованная в колодец, плакала и звала мужа. Лишь утренние лучи солнца избавили Карозина от мучений.
Он встал, оделся, впервые в жизни отказался от завтрака, потребовав лишь чашку крепчайшего кофе, залпом его проглотил, обжегся, закашлялся, чертыхаясь, и, мучимый головной болью и душевными терзаниями, поплелся в университет. Студенты во время лекций не узнавали Никиты Сергеевича, который был невероятно рассеян и дважды ошибся, доказывая теорему Абеля-Дирихле, что ранее никогда с ним не происходило.
Когда после лекций совершенно разбитый Карозин собрался домой, его остановил профессор Мальцев.
– Никита Сергеевич, передай нашу с супругой искреннюю благодарность Катерине Дмитриевне. Александра-то наша теперь стала словно ее подменили: тихая, покорная, у маменьки дом вести учится.
– Да-да, – рассеяно отозвался Карозин, совершенно не слыша Ивана Петровича.
– Никита Сергеевич? Никита Сергеевич, э, да что с тобой? Ты заболел что ли?
– Голова болит, сил нет…
– Так ты поезжай домой, тебя там супруга враз на ноги поставит.
– Да-да, Катенька, наверное, уже дома, – слегка оживился Карозин и, не попрощавшись, развернулся и пошел к ожидающим в этот час возле университета извозчикам.
– Ну дела, – протянул Мальцев, который так и не понял, что сегодня такое с Карозиным.
Всю дорогу до дома в сердце Никиты Сергеевича боролись надежда и отчаянье. Победило последнее, так как на вопрос профессора, не вернулась ли Катерина Дмитриевна, Данилыч ответил, что нет, барыня не возвращались. Единственное, что ждало Никиту Сергеевича, это записка от генеральши Арины с приглашением отобедать. Приглашение это было весьма некстати и Карозин хотел было уж послать Данилыча с извинением, но вдруг передумал, решив, что пусть уж генеральша его лучше своей болтовней изведет до полного помрачения рассудка, нежели он в одиночестве сам с ума сойдет от беспокойства.
Встречали Никиту Сергеевича и Арина Семеновна, и Данила Филиппович.
– Ну, господин Карозин, – радостно приветствовал профессора генерал, – дайте вас обнять! Признаться, я не верил, что вы найдете Аринино ожерелье! Извольте отобедать с нами в честь этого события. А где Катерина Дмитриевна?
– Она в отъезде, – промямлил Карозин, никак не ожидавший налететь еще и на генерала, чьи шумные восторги были профессору сейчас нужны так же, как цыганский хор на похоронах.
– Жаль, жаль. Ну да ладно, думаю, что не последний раз видимся: успею еще отблагодарить вашу супругу. Но, признаться, я только не понял, отчего вы не велели Арине сказать братцу, что выиграли пари, а?
От ответа на этот вопрос Карозина спасла генеральша:
– Я ж говорила тебе, Данила Филиппович: это Катерина Дмитриевна так задумала, чтоб молчать до самого последнего момента. Пусть братец мой, Виктор Семенович, думает, что выиграл, а я потом выйду эдак небрежно в ожерелье, то-то ему расстройство будет!
– Надо же, чего удумали! – рассмеялся генерал. – Ну, прошу к столу.
За обедом Никита Сергеевич вел себя, точно механизм. Он поддакивал лошадиным разговорам генерала и складывал в желудок все, что ему предлагала генеральша, без разбора. Данила Филиппович, как все военные, деликатностью не отличался, да и Карозина знал мало, поэтому странностей в его поведении не заметил. Однако Арина Семеновна, как дама более тонкая, поняла – что-то случилось.
Когда Карозин прощался уже, генеральша сказала мужу, что хочет что-то шепнуть профессору для Катерины Дмитриевны. Отведя Карозина в сторону, она спросила:
– Никита Сергеевич, что с вами? Вы сами на себя не похожи.
– Ах, Арина Семеновна, я уже с ума схожу. Катенька уехала с поручиком Давыдовым в имение Любчинской за вашим ожерельем и Дашей еще вчера утром, и до сих пор их нет. А до этого имения три часа езды от силы.
– С каким поручиком Давыдовым? – насторожилась генеральша.
– Да с тем самым, что был женихом Даши. Он ее и сейчас любит, хоть и разорвал с бедной девушкой помолвку, когда она впуталась во все это дело…
– Боже мой! – тихо ахнула генеральша. – Никита Сергеевич, вам нужно немедленно ехать за ними, слышите?
– Да-да, Арина Семеновна, прощайте, я еду сей же час!
Карозин помчался домой, втайне надеясь, что Катенька вернулась, и ехать никуда не придется. Но дома его дожидался принц, которого слуги пустили в гостиную, так как видели день назад вместе с хозяевами. Амит так же был не в себе от беспокойства.
– Сударь, немедленно едемте, дорогой все обговорим. Катенька в большой опасности! Вот только переоденусь в дорожное платье. Данилыч!.. Пошли кого-нибудь за извозчиком, я за Катериной Дмитриевной еду!
Через несколько минут мужчины уже сидели в коляске, и лошадь резво визжала, нахлестываемая извозчиком, которому пообещали, что же ежели господа засветло попадут в Дубово, то он получит двойную оплату за оба конца.
– Так что же случилось, господин профессор?
– Ох, сударь, в том-то и дело, что не знаю, но чую – что-то плохое с Катенькой! Иначе она уже дома была бы. Дубово-то близко совсем!
– Надо было все-таки мне одному ехать, это ведь только мое дело, – сокрушенно сказал Амит.
– Если бы! Спорил-то я, а Катенька уперлась, что должна довести дело до конца. Переспорить ее я все равно бы не смог. Ох, лучше бы я записку отослал на кафедру, да поехал с ней сам…
