Чтобы попасть ко мне в комнату, нужно было, поднявшись на второй этаж, повернуть в галерее направо. В моей половине всегда было темно, потому что в коридоре не было окон. Зато в левом крыле было куда светлее благодаря окну в торце. Когда я входила к себе, в обоих крыльях было пусто; в последнем я была уверена. В свою комнату я заходила всего на несколько секунд, только за шляпкой. Но оказалось, что я не одна.
На верхней площадке лестницы лицом ко мне стояла женская фигура в черном платье. Из-за того, что я находилась в темноте, а на таинственную фигуру свет падал сзади, от окна, я почти не видела ее лицо. Она показалась мне столь же таинственной, как и фигура, которая на моих глазах незаметно вошла в дом из парка в первую ночь. Женщина стояла неподвижно, и было так тихо, что я, не скрою, немного испугалась. Мной даже овладело глупое желание развернуться и броситься назад, в комнату. Но я сурово сказала себе, что такой зловещий вид фигуре придает своеобразное освещение. Я заставила себя быстро пойти в ее сторону, хотя меня нисколько не удивило бы, если бы таинственная фигура растаяла при моем приближении.
Выйдя на площадку, я не без облегчения поняла, что передо мной стоит Фиби Роуч. Я-то думала, что загадочной женщиной окажется некрасивая и неприметная особа, служившая горничной у обеих сестер, хотя у той не было причин ждать меня, а фигура явно ждала меня. Я вспомнила, что мисс Фиби завтракала в своей комнате и не спускалась вниз до середины утра. Должно быть, она только что покинула свою спальню. После того как труп убрали из их владений, сестры быстро сняли траурные наряды. Сегодняшнее платье, как я увидела, было пурпурного цвета. Я почти не сомневалась, что и Кристина Роуч надела такое же платье… Неужели сестры заранее сговариваются, во что одеться?
– Доброе утро, мисс Фиби, – сказала я. Мне показалось, что голос мой эхом отдается от стен в коридоре верхнего этажа.
– Доброе утро, мисс Мартин. – Фиби посмотрела на меня очень странно. Возможно, все дело было в освещении, а может быть, вдруг подумалось мне, она очень близорука. До сих пор я еще ни разу не видела ее в очках. Правда, я ни разу не заставала ее за чтением, хотя ее сестра Кристина и заявляла, что Фиби «всегда сидит, уткнувшись носом в книгу». Может быть, она читает только в своей комнате и именно поэтому так поздно спускается вниз? – А я собиралась зайти к племяннице. Вы, случайно, не знаете, у себя ли она?
– Да, и я с ней говорила, но она до сих пор очень нервничает. Я уговаривала ее пойти со мной на прогулку, но она отказывается. Может быть, вы сумеете ее убедить?
Я надеялась, что она примет мое предложение, но после кратчайшей заминки Фиби Роуч покачала головой:
– Моя племянница упряма. Искренне верю, что упрямство – ее единственный недостаток. Даже в раннем детстве, если она что-то вбивала себе в голову, ее невозможно было переубедить. Добавьте к этому естественную юношескую порывистость… – Мисс Фиби вздохнула и уныло покачала головой. – Мы с сестрой делаем для милой Люси все, что только можно, – продолжала она. – Я знаю, что Чарлз, мой брат, прислал сюда вас, потому что решил, будто Люси будет легче в обществе более молодой и более живой особы, которой она могла бы довериться. Все мы волнуемся за нее. По-моему, Чарлз верит, то есть… ему кажется, что мы не смогли предотвратить…
Она смущенно замолчала. Наверное, она имела в виду поспешный брак Люси с Джеймсом Крейвеном.
– Уверена, мадам, вы всегда делали все, что могли.
Не их вина, что они совершенно не способны справиться с Люси. Ну а роман, который они не сумели предотвратить… это дело другое. Иногда любовь лишь пышнее расцветает, чувствуя сопротивление; молодые возлюбленные очень изобретательны, придумывая, как им встречаться. Судя по тому, что рассказал мне Лефевр о Джеймсе Крейвене, сестрам вряд ли удалось бы ему помешать. Возможно, в результате молодые бы просто сбежали.
Я пересказывала Бену нашу с мисс Фиби беседу в сокращении, выкинув из нее все, что я не считала нужным ему сообщать.
Мисс Фиби медленно оглядела меня с ног до головы – ее взгляд не оскорблял, но сильно смущал меня.
– Вы очень неплохо выглядите, мисс Мартин, и, хотя вас не назовешь красавицей, вы весьма миловидны. В вас, если можно так выразиться, чувствуется присутствие духа.
Мисс Фиби говорила с таким невинным видом, что я приняла ее слова за комплимент. Оказалось же, она имеет в виду нечто совершенно иное.
– Моя племянница очень хорошенькая, вы не считаете? – вдруг спросила она.
– Да, очень, – согласилась я.
– Когда у нее хорошее настроение, она настоящая красавица; так мне всегда казалось. Сейчас она чувствует себя неважно. Она такая с тех пор, как умерла ее малышка. Нет, все началось еще раньше, когда мистер Крейвен уплыл в Китай. Она впала в уныние. Моя сестра укоряла ее, говорила, что уныние – грех. Напоминала, что Роучам следует выказывать больше силы духа. Мне было очень жаль малышку… – Мисс Фиби вздохнула. – Я, конечно, никогда не была красавицей; меня всегда считали дурнушкой. Сначала я была некрасивой девочкой, позже – некрасивой молодой женщиной, а теперь я – уродливая старуха.
На мой взгляд, мисс Фиби была не старше пятидесяти лет. Так как мне и самой скоро должно было исполниться тридцать, я не считала возраст пятьдесят лет глубокой старостью. С некоторым раздражением я подумала: джентльмена пятидесяти лет в обществе считают еще вполне пригодным. Тридцатилетнего мужчину считают совсем юнцом! Почему же женщин так жестоко «убирают на полку»? Я молча ждала продолжения, догадываясь, что мисс Фиби хочет сказать что-то еще.
Она наклонилась и понизила голос, как человек, который собирается открыть какую-то тайну:
– Мне кажется, мне очень повезло, что я некрасива. Конечно, в молодости я так не думала. Тогда мне хотелось быть хорошенькой, такой, как сейчас Люси. Но теперь, думая о печальном положении племянницы, я верю, что для женщины родиться некрасивой – поистине благо. Дурнушки избавлены от многих печалей и горестей.
С этими словами мисс Фиби сладко улыбнулась мне и начала спускаться вниз, очевидно забыв о своем намерении постучаться к Люси.
Ее слова оставили меня в полном замешательстве. На что она намекала? Может быть, не Люси, а Фиби нужен человек, которому она могла бы довериться? В конце концов, я выкинула произошедшее из головы и следом за ней спустилась вниз.
Бен мрачно оглядывал парк; мне показалось, будто он обдумывает то, что я ему рассказала, поэтому я на некоторое время прервала свой отчет.
Элизабет Мартин
Кое-что я до тех пор не рассказала Бену, отчасти из-за естественного перерыва в нашем разговоре, а отчасти из-за того, что мне было немного не по себе. Очень неприятно было раздваиваться. Конечно, Бен считает, что в таком серьезном деле ничего не следует утаивать от полиции. Но я прекрасно помнила о неустойчивом душевном состоянии Люси. Ей нужен друг, и я обещала, что стану для нее таким другом.
Я снова вспомнила странный разговор с Фиби Роуч. Такой ли странный? Тетка пришла справиться о здоровье племянницы. Что может быть естественнее?
– Продолжай, пожалуйста, – негромко попросил Бен.
– Что? Ах да, конечно. На чем я остановилась?
– Ты стояла у двери миссис Крейвен и беседовала с ее тетушкой Фиби.
Я возобновила рассказ. Следом за Фиби я спустилась вниз. К тому времени, как я очутилась в холле, мисс Фиби вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Я поправила шляпку перед зеркалом, желая убедиться, что она сидит не криво и нигде не помялась.
Выйдя, я машинально направилась к церкви и по пути невольно думала: может быть, сегодня она будет открыта? Утро выдалось чудесное, и мне стало очень жаль, что так и не удалось уговорить Люси пойти со мной. В таком состоянии ей вряд ли полезно сидеть в четырех стенах.
Церковь, освещенная солнцем, напомнила мне лежащего старого великана. Я тщетно подергала за массивное металлическое кольцо, вделанное в дубовую дверь, и решила, что, наверное, сторожу лень приходить и открывать церковь в те дни, когда здесь не бывает службы. Я зашагала по узким тропинкам между кладбищенскими участками, время от времени останавливаясь, чтобы прочесть ту или иную надпись. Как обычно бывает на сельских погостах, многие фамилии повторялись снова и снова. Большинство надгробных плит были скромными, но я нашла и несколько памятников искусной работы. Один особенно величественный склеп, окруженный кованой оградой, принадлежал семейству Бирсфорд. Прочитав надписи, я поняла, что Бирсфорды живут в этих краях по меньшей мере сто лет. Еще один склеп, выстроенный в виде пирамиды, служил памятником капитану военно-морского флота Мигеру, который принимал участие в битве на Ниле и остался жив, но погиб от лихорадки в Вест-Индии. Я читала фамилии местных жителей – представителей знати, простых поденщиков, слуг… Вот сквайр, вот сельский кузнец, лавочник, пекарь, сапожник и повитуха – все связаны родством и старым знакомством. «Место для всего и все на своем месте», – по словам Люси, любимая пословица мисс Роуч. «Для всего» можно заменить на «для всех». Сюда, в маленькую общину, сестры Роуч прибыли как посторонние и до сих пор оставались посторонними. Я снова задумалась о причинах их добровольной изоляции.
