От страха у Силантия пересохло в горле. Нужно было поддакнуть Яшке Хромому, но слова застряли в глотке и не желали прорываться наружу.
— Когда в Москву идти? — вымолвил наконец чеканщик.
— Чего с хорошим делом затягивать? Сегодня же и пойдешь! А теперь ступай. Выспись перед дорогой.
Силантий вышел из дома и присел на ступеньки крыльца. В лесу было прохладно, из трубы домины Яшки Хромого в темное небо поднимался белесый дым, который не желал растворяться и поэтому, скопившись огромным облаком, накрыл лохматой шапкой поляну и край леса.
Новгородец не услышал, как отворилась дверь, выпуская на вольный воздух комнатное тепло, и вслед за этим раздался голос:
— Силантий, ты здесь?
Чеканщик до того не слышал голоса Яшкиной приживалки, но такие нежные звуки могли принадлежать только ей. Если баба хороша, то и голос у нее должен быть красив.
Силантий обернулся и увидел ее. На девице было платье, которое даже в московских посадах могло показаться бесстыдным, но ее оно только красило.
— Здесь! — волнуясь, отозвался Силантий.
Он даже привстал, дабы лучше рассмотреть красавицу. Силантию подумалось, что, если она шагнет к нему, тогда для него уже не будут страшны угрозы Яшки Хромца.
Женщина подошла еще ближе.
— Меня зовут Калиса, это значит красивая, — произнесла она ласково, сейчас голос ее звучал особенно греховно. — Яшка спит. Я дала ему крепкого настоя, и он не пробудится до завтрашнего вечера.
— Ты колдунья!
— Немного, — улыбнулась девица.
В том, что она ведьма, Калиса могла бы и не признаваться, это было видно и без того. Только нечистая сила могла наделить бабу такой красотой, чтобы затем ввести ее во грех. Именно в бабе бес видит своего проводника и только с ее помощью способен проникнуть в душу молодца. Бежать бы нужно от прекрасного видения, как от Содома и Гоморры, да ноги не идут, словно приросли к крыльцу от колдовских слов, а может, просто давно Силантий не ведал женской ласки.
— Пойдем со мной, — коснулась она теплыми пальцами его ладони. Кровь отошла от рук и прилила к сердцу. Чеканщику сделалось холодно, но он послушным телком последовал за Калисой. — В лес пойдем, там нас никто не заприметит.
Они все делали так, будто договорились заранее. Сразу за избой высился лес, который укрыл их густой тенью.
— Ты меня обними, — пожелала Калиса, повернув свое лицо.
Новгородец едва справлялся с онемевшими, остывшими руками и старался прижать красавицу крепче, но получалось неумело и робко, а та подбадривала:
— Вот так, Силантий, вот так…
Чеканщик осторожно мял ее груди, чувствуя под пальцами крепкую обжигающую плоть. А потом торопливо стал стягивать с Калисы платье.
Некоторое время Силантий наслаждался невероятной белизной ее тела, полными ногами, гибкими руками, шеей — все в ней было манящим и запоминающимся, — а потом опрокинул девицу на траву.
По округе разнесся слух, что Василий, прозванный в народе Блаженным, ходит по Москве и глаголет всякому, что через два дня будет пожар. Блаженному якобы третьего дня было видение, в котором апостол Павел предупреждал о беде. Говорил, что пожар начнется в Воздвиженском монастыре, откуда перекинется на Кремль, рассыплет каменные палаты великого князя и спалит почитай весь город.
Не так давно на памяти у горожан был случай, когда Иван Васильевич пригласил Блаженного к себе в царские палаты на пир. Велел стольнику налить гостю заморского вина, но Василий немедля вылил чарку в окно. Повелел царь налить еще одну чарку, и ее Василий опрокинул туда же. Третью чарку государь налил Блаженному из собственных рук, бояре за столом замерли: неужели хватит у старика дерзости отказаться от царского подарка? Василий, не мешкая, вылил и ее.
Осерчал государь:
— Что же ты, холоп, своего господина не чтишь?! Или, может быть, брезгуешь меня, из царских рук чарку принять не хочешь?! Может, ты думаешь, что я тебе зелья отравного подмешал?
— Прости, государь, коли обидел невзначай, — отвечал Блаженный, — только я не чарку с вином выливал, а пожар в Новгороде тушил, который разгорелся. Если бы не я, сгорел бы Новгород! А если хочешь поверить в правду моих слов, то пошли гонцов в Великий Новгород, они сами тебе обо всем расскажут. А теперь, если позволишь, выпью я твоего вина, и прости меня, государь, грешного.
Усмехнулся Иван, но чарку Блаженному налил и тотчас отправил гонцов в Новгород, а когда они возвратились, то подтвердили слова Василия. Действительно, в Новгороде был пожар, но едва он разгорелся, как затушил его нагой старик. А неделей позже купцы, прибывшие из Нового Града, узнали в Блаженном того самого мужика, который потушил пламя.
И сейчас слова Василия вызвали сумятицу. Но слишком невероятным казалось предстоящее. Дома стояли крепко, и верилось с трудом, что найдется какая-то сила, способная сокрушить громоздкие строения и превратить их в пепел, а огромные дворцы разрушить до обгоревших бревен. Василий Блаженный не покидал Воздвиженского монастыря. Молил монахов во спасение, просил бросить свои кельи и уйти за крепостные стены.
Монахи не смели гнать Блаженного и отвечали всегда одинаково:
— Спасение наше в молитвах. За себя молимся и за грешников. А если случится иная беда… стало быть, она от господа исходит.
Василий неутешно лил слезы на камни монастыря, проклинал свое бессилие, и только он один знал, что плачет по невинноубиенным.
Весть о пророчестве Василия дошла и до Ивана. Молодой царь перекрестился на образ Спасителя и мудро изрек:
— Авось обойдется.
Не обошлось.
Пожар, как и предрекал Василий Блаженный, вспыхнул в Воздвиженском монастыре, спалив зараз деревянную церквушку и монашеские кельи, в которых сгинуло в полымени до дюжины чернецов. Пламя объяло монастырский двор, и только каменный собор величавым остовом возвышался над разбушевавшейся стихией. Но через несколько часов пожара начал крошиться и он, добивая и сокрушая камнем все живое.
Горожане выстроились в живые цепи, передавали наполненные кадки, ведра с водой, пытаясь загасить огонь, но пламя, сполна утолив жажду, разгорелось с новой силой. Уничтожив монастырские постройки до земли, оно стало искать нового разбоя, грозило перекинуться на кремлевский двор, и совсем скоро загорелись митрополитовы палаты и избы дворни.
Пожар длился уже неделю. Он то стихал, а то вдруг, распаленный порывами ветра, разгорался с большей силой, метал огненные щепы по улицам, загонял их под дома, заносил на крыши.
Запылали купола Успенского собора, и тоненькими желтыми ниточками на землю с крестов и маковки закапало расплавленное золото. Спалив Казенный двор, огонь подобрался к Оружейной и Постельной палатам, полным разного добра — оружия и церковной утвари.
Загорелась царская конюшня. Жеребцы исступленно ржали, задыхаясь от ядовитого смердящего дыма. Ворота распахнулись, и лошади ошалело устремились по московским улочкам, подминая копытами всякого, кто встречался на их пути.
В московских церквах и соборах денно и нощно шла служба. Архиереи и дьяконы неустанно просили заступничества, певчие на клиросе тянули псалмы в три смены, сам митрополит, позабыв о бремени лет и поправ усталость, не сходил с амвона — вещал проповеди и призывал к покаянию. Однако огонь не стихал. Не было сил, чтобы противостоять пламени. Горожане бросали дома, уходили в посады на Яузу, попрятав немногое, что было, в мурованных церквах, но и те, не устояв перед жаром, рассыпались в мелкую пыль, погребая под собой людское добро.
Ночью раздался страшный взрыв — это огонь пробрался к пороховым складам и взорвал их.
С колокольни Успенского собора пономарь бестолково бил в колокола, и этот набат больше походил на похоронную песнь.
Иван, забравшись на терем, видел, как рушатся мурованные дома, строенные итальянцем Аристотелем Фиораванти, и уже сгинули в огненном жару жилища.
Всюду царили хаос и неразбериха.
— Иван Васильевич, государь наш, — молил Федька Басманов царя, — съезжать надобно с Москвы, и немедля! Того гляди, сам дворец от жару рассыплется!
Иван упорно не хотел покидать крепость, ему казалось, что, оставь он сейчас Москву, — и не вернется сюда уже никогда, и вместе с этим отъездом завершится его державная власть.
А Басманов продолжал:
— Не от себя я прошу, не о себе забочусь, ото всех бояр прошение, от всего православного мира. Тьма народу уже в огне сгинуло, каково же нашей державе будет, если и царь еще сгорит?
Иван не отвечал. Смотрел на Москву-реку и не видел берегов. Клубы дыма темно-желтым смерчем кружились над водой и закрывали ее от царского взора. Иногда щепы долетали и на двор, и караульщики, не мешкая, заливали их водой, а те смердили угарным духом.
