не попросить уйти?
Роман понимал, что не следует нагло напирать на полицейского, но вид нацистской демонстрации с портретами Рудольфа Гесса вызывал у него ярость.
Полицейский, однако, и не думал обижаться. Он с пониманием посмотрел на Романа, покачивая головой.
— Меня можно не просить, я бы с удовольствием. Но есть закон — мы обязаны соблюдать.
— Да-да, для одних закон есть, а для законопослушных его нет.
Тем не менее Роман не собирался дальше спорить с полицейским и проехал на стоянку.
Он понимал, что полиция еще долго не даст зеленый свет, и решил пока почитать свежую почту, которую он захватил с собой из бюро.
Роман заглушил двигатель, открыл все окна — в Берлине было душно. Вытащил из портфеля стопку писем, несколько газет. Не спеша пролистал газету, останавливаясь на каждой странице. Затем приступил к письмам, вслух называя отправителей.
— Письмо от читателя, которого я не знаю. Можно выкинуть. Счет за электричество — это важно. Это письмо я знаю — программка Берлинской оперы. Они всегда присылают мне в августе программку до конца года.
Так прошло несколько минут, Роман скучно продолжал просматривать свою почту. Под очередным письмом он увидел небольшую бандероль — чуть пухленькую, как будто заполненную стопкой бумаг, на ощупь с каким-то предметом внутри. Его внимание привлекли почтовые печати, сделанные не немецкой почтой. Он внимательно рассмотрел печать — «Цюрих».
Роман уже давно ничего не ждал, история с Гессом была для него закрыта, и, если бы не сегодняшняя демонстрация, он бы вообще забыл про его существование. Роман открыл бандероль и нашел в ней листок бумаги и несколько негативов, разрезанных на кусочки по четыре кадра, проложенных твердым картоном. На листке несколько слов на английском: «Я обещал Ульрике ЭТО. Извини, что так долго. Но вы мне должны — не забывайте. Можно водкой. Симон».
Роман осторожно взял первый негатив в руки, стараясь не запачкать пальцами пленку, и попытался на свет рассмотреть, что там изображено. Однако изображение было слишком мелким, он не мог прочитать текст. Роман вспомнил, что в портфеле у него всегда лежит увеличительное стекло, немедленно достал его и просмотрел первый кадр негатива на свет.
Под стеклом, при ярком свете он прочитал:
«Совершенно секретно. 21 мая 1941 г. Стенограмма встреч Уинстона Черчилля и Рудольфа Гесса. После прочтения уничтожить».
Он перестал слышать крики нацистов, гудки водителей, полицейский перед капотом его машины стал похож на непрозрачную стену. Роман держал в руках пленку, ради которой они с Ульрике ездили в Цюрих. Пленку, которая, возможно, скрывает одну из самых загадочных и трагических историй столетия.
Роман спрятал все в карман пиджака и съехал с площади на боковую улицу. Демонстрация нацистов двигалась прямо к машине Романа. До него доносились крики: «Гесс убит! Гесс герой! Мы с тобой!»
Чем ближе была толпа, тем оглушительней становились их крики.
Роман закрыл окна.
Глава 41
Берлин,1993 год. Разгадка
Роман и Ульрике рассматривали негативы, которые Симон все-таки смог достать и переправить им в Берлин.
Роман был одет в темные джинсы и рубашку в тон, рукава по-американски закатаны до локтей. В очередной раз схватив со стола стакан с водой, он сделал несколько глотков. Взял большое увеличительное стекло, наклонился низко над негативом, прочитал следующую фразу и громко повторил ее, глядя на Ульрике:
— «Германия прекратит любые военные действия против Великобритании»! Ульрике, ты слышишь? Гесс говорит Черчиллю прямым текстом, что не будет воевать. Не будет! Гитлер ему обещал!
Ульрике была спокойна, она слушала Романа с интересом, но без заметной эйфории.
— Ну что ты так кричишь? — обратилась она к Роману.
Он, не слушая ее, продолжал читать отдельные абзацы стенограммы с негатива:
— «Вы сохраните влияние Лондона на эти регионы и страны» — это он Черчиллю! Он прилетел с планом или придумал все на ходу, как думаешь?
— А что там дальше?
— Вот, слушай. «Как Гитлер узнает, что мы договорились?» — это Черчилль говорит Гессу! Ульрике! «Мы договорились»! Как тебе это?
— Никак, — сухо ответила адвокат. — Именно за это дерьмо мы отправили Симона под колеса машины?
Роман пораженно вскинул глаза и отложил увеличительное стекло.
— Не понимаю. Что случилось, что не так?
— Да все не так. Бедный парень успел отправить нам эти чертовы негативы, но они его все-таки достали.
Роман закричал:
— Ты думаешь, они его убили?!
— А ты в этом сомневаешься? Конечно, убили, убили и не задумались. Счастье наше, что они не знали про пленку. Они были уверены, что он только идет за ней. Он парень опытный, хорошо знает, извини, знал, чем рискует. В прошлом он часто помогал мне, он понимал — это точно, понимал, — что это не просто пленки.
Роман обреченно посмотрел на Ульрике и обхватил голову руками.
— Извини, извини. Мне и в голову это не приходило. Ну теперь уже поздно. Мы должны с этими пленками сделать то, что должны.
Ульрике встала со стула, сделала несколько шагов по комнате.
— Понимаешь… Как бы тебе это объяснить? Мне, немке, неприятно понимать, как нас, немцев, продали все. И этот жирный Черчилль… И фюрер дебильный.
Роман подошел к ней, неожиданно обнял за плечи.
— Ульрике… Ты тут при чем? Немцы. Британцы… — Отвернулся и подошел к столу, взял пинцетом негатив. — История-то, оказывается, другая. Немцев обманули, да… А евреев уничтожили. Шесть миллионов. Ты можешь представить себе эту цифру? Шесть.
— Не надо, Роман. Я все знаю.
— Нет, надо. Гитлер договорился с Черчиллем, фактически они заключили союз против всех. Понимаешь? Это хуже, чем пресловутый Мюнхенский сговор. Они разделили между собой жизни наших отцов и матерей… Твоих и моих…
— Может, все не так было?
Роман молча смотрел в сторону.
— Нет, все было так. Тут, — показал на негативы, — есть все. Черчилль обещал Гитлеру тянуть время, пока он будет СССР уничтожать. Не открывать
