— А сколько всего задержанных? — спросил Капени.
— Десять, считая двух женщин, — сказал Баяновский.
— Одиннадцать, — поправил его Сашка Соколов. — Мы в квартире полковницы двух прихватили. Какую-то малолетнюю шлюшку и… Ладно, сами увидите…
Обыски, допросы по «горячим следам» и составление протоколов шли до самого утра. В притоне веские, можно сказать неопровержимые улики, находили одну за другой.
В кармане Шалунка обнаружили золотые серьги и брошь с клеймом «О.К.», украденные на Всероссийской выставке.
Самсон, с трудом вороча распухшими губами, выругался:
— Эх, сучёнок… По своей дурости спалился…
— Да и ты не намного умней, — усмехнулся Лавровский. — Господин следователь, прошу записать в протокол, что на мизинце левой руки задержанного перстень, принадлежавший убитому Дмитрию Кумакину.
Все бега знали, с серебряным перстнем, украшенным головой лошади вырезанной из яшмы, Митька не расставался никогда. Он утверждал, что его и портсигар получил в подарок от знаменитого наездника Шуваева, как лучший ученик.
Этот перстень и извлечённая из кармана поддёвки Самсона «Каролина Ивановна» — гирька на ремешке — убедительно свидетельствовали о причастности рыжебородого здоровяка к убийству. А может быть и к двум.
У Барона нашли паспорт убитого в Сокольниках извозчика. Брать на себя преступление за которое светит каторга ему совсем не хотелось. Поэтому он заявил:
— Паспорт передал мне Самсон.
Алексей обратил внимание на револьвер Ситникова — небольшой по размерам, с коротким толстым стволом:
— Никогда таких не видел.
— «Веблей» № 2, - пояснил ему Карасёв. — Его ещё «бульдогом» называют. Убойная штука — калибр больше пяти линий. Только стрелять из него надо чуть ли не в упор — дальнобойности и меткости никакой.
— Именно из такого револьвера был убит Михай Фэгэраш, — обрадовался находке следователь. — Вот и ещё одно убийство можно считать раскрытым.
Зинка-полковница побледнела и схватилась за сердце, когда из-за ящиков с водкой и пивом извлекли жестяную коробку с белым порошком. Понюхав его, Победимов сказал:
— Пусть врачи разбираются. Но скорее всего это и есть та отрава, которой они людей глушили.
Потом поднялись на второй этаж, в квартиру полковницы. Здесь их ждал сюрприз, в виде мужчины лет сорока, среднего роста, плотного телосложения, с лицом бритым как у актёра.
— «Щебнев»! — радостно воскликнул Лавровский. — Собственной персоной «Щебнев».
Судебный следователь посмотрел изъятые у задержанного виды на жительство, паспорта и именные указы, уточнил:
— Самарский 2-й гильдии купец Щебнев. Он же тамбовский помещик Торопов, рязанский мещанин Назарьев, отставной ротмистр Ахтырского гусарского полка Козельский и губернский секретарь Плешаков. Так кто вы на самом деле?
«Щебнев» издевательски ухмыльнулся:
— Иван родства не помнящий…
Малинин решил его ошарашить:
— Вы не помните, зато другие не забыли. Вы Павел Карлович Шпейер.
«Щебнев» заливисто расхохотался:
— Шпейер! Павел Карлович! Ну вы и сочинитель молодой человек. Романы вам надо писать. Хорошо — пусть Шпейер. Меня хоть горшком назови, только в печь не сажай.
Баяновский пришел в неописуемый восторг, при виде найденного в квартире небольшого свёртка с брошками, серьгами, кулонами и браслетами. На всех их стояло клеймо «О.К.»… Вся московская полиция ищет преступников. совершивших дерзкую кражу на Всероссийской художественно-промышленной выставке. А поймал их он — молодой офицер, служащий без году неделя.
А Лавровского больше порадовали два чемодана с самой разной одеждой — долгополым сюртуком и доломаном Ахтырского гусара, визиткой и вицмундиром судебного ведомства, а так же всевозможными актёрскими причиндалами — подвесными бородами, накладными усами, баночками с гримом.
Под одеждой отыскались и несколько аттестатов лошадей конного завода князя Меншикова.
Алексей толкнул друга в бок:
— А ведь дело, считай, сделано. Мы нашли того, кто торговал несуществующими братьями и сёстрами Красивого-Молодца. Гульнём сегодня по этому поводу! В «Яр» поедем или в «Стрельну»?
Но Малинин не разделял его приподнятого настроения:
— Сделано? А где аттестаты мазуринских лошадей и Эммина-Варвара? По-моему, веселиться пока рано.
Не радовался особо и следователь. Скорее он был расстроен.
— Что с вами, Илья Петрович? — участливо спросил Баяновский. — Такие запутанные дела мы с вами раскрутили. Теперь от репортёров отбоя не будет.
Победимов вздохнул:
— Я веду предварительное следствие по убийству Кумакина и цыгана. Убийством в Сокольниках занимается следователь Баранцевич, а мошенничеством с рысаками и кражей на выставке — Кейзер. Думаю прокурор объединит все эти дела в одно и поручит вести своему любимцу Кейзеру. Вот ему вся слава и достанется.
Погрустнел и Алексей. Перспектива, что следствие будет поручено именно Кейзеру, его не радовала.
Глава 29. «ШЕРОЧКА С МОШЕРОЧКОЙ»
Победимов угадал. Прокурор Московского окружного суда Обнинский действительно объединил дела о краже на выставке, мошенничество при торговле рысаками и убийствах Кумакина, Фэгэраша и Жданова. И действительно поручил вести предварительное следствие Кейзеру. А дальше случилось непредвиденное. Полицейское начальство обычно с прокурорским надзором не спорило — себе дороже. Но тут оно возмутилось.
— Кейзер мешал розыску. Не знаю пока по злому умыслу или недомыслию, — заявил Муравьёв. — Во-первых, требовал, чтобы я выделил людей для наружного наблюдения за репортёром Лавровским. Да, да — тем самым, который. рискуя жизнью, участвовал в захвате притона. Во-вторых, отмахнулся от сообщения сыщика Соколова о причастности к краже грачёвского огольца. В-третьих, настоял на проведении бессмысленной облавы в Проточном переулке всеми силами моего управления. Я уж на свой страх и риск выделил в помощь 2-у участку Пресненской части одного сотрудника.
— Из-за вашего Кейзера мы чуть не упустили настоящих преступников! — брызжа слюной, кричал обер-полицмейстер. — Сколько времени зря потратили! Сколько сил! Весь полицейский резерв в Проточный отправили, эскадрон жандармов нам в помощь выделили. А толку? Нахватали сотни полторы всякой беспаспортной сволочи, да с десяток мелких жуликов.
Обнинский терпеть не мог когда вмешиваются в дела его ведомства, поэтому твёрдо стоял на своём. Обер-полицмейстер грозил пожаловаться генерал-губернатору и прокурору Московской судебной палаты. Неизвестно, чем закончилась бы свара, но тут Кейзер заявил:
— В соответствии со статьями 265-й и 274-й «Устава уголовного судопроизводства» я должен отказаться от производства следствия по данному делу. Не могу быть беспристрастным, так как сам являюсь жертвой мошенников.
И в подтверждение выложил аттестат жеребца Корнета от Непобедимого-Молодца и Каролины, родившегося три года спустя после смерти отца.
Обо всём этом Лавровский узнал от Малинина, который уже успел побывать в сыскном. А сам Алексей, как вернулся с Грачёвки, прилёг немного вздремнуть, так и проспал почти до обеда.
— И кого назначили вместо Кейзера? — спросил он.
— Быковского.
Отличная новость! С судебным следователем по особо важным делам Быковским они были давние и добрые знакомые. Страстный лошадник и игрок, Быковский не пропускал ни одного бегового дня. Алексей, случалось, подсказывал ему «верную лошадку», а тот в свою очередь делился сведениями, интересными для газеты. А прошлым летом Алексей и Быковский здорово помогли друг другу во время розыска Коли Американца и его шайки.
— Сегодня же побываю у него, — сказал Алексей. — Но сначала в редакцию.
Примостившись на краешке стола в корректорской, Лавровский писал на узких полосках старых газетных гранок. Напишет десять строк, оторвёт и в набор, ещё десять — и в набор. Редактор допускал подобную вольность только в случаях срочных и важных сообщений. Репортаж получился замечательный. Себя и друзей восхвалять не стал — ни к чему это. Лишь упомянул о «нескольких частных лицах, оказавших содействие полиции». За то в красках расписал находчивость Баяновского и распорядительность Победимого. Не забыл и Сашку Соколова. А закончил такими словами: «Убийство букмекера, кражу на Всероссийской художественнопромышленной выставке, мошенничество при торговле рысаками и ещё ряд преступлений, о которых мы писали можно считать раскрытыми. Редакция располагает очень интересным материалом на эту тему, но опубликует его только тогда, когда это не повредит следствию».
Уже с гранками репортажа пошёл к Пастухову. Тот встретил его своей любимой фразой:
— Прилетел, голубь сизокрылый? Ну, что принёс?
