Она смотрела себе на колени; наверное, она сняла все свои нижние юбки, когда ходила в ванную после ужина, потому что сейчас на ней было синее с белым платье.
— Сэр Гарри вел себя... очень странно... примерно за месяц до своей смерти.
— Странно?
— Он вдруг стал принимать меры предосторожности. Как будто боялся чего-то.
Я засмеялся:
— Ну да, меры предосторожности: спать при открытых окнах.
— Знаю, знаю. Но все же... Он никогда не поступал так раньше.
— Как?
Она вздохнула и задумалась. Бусинки на ее деревянном ожерелье чуть загремели.
— Одну ночь он спал в одной комнате, следующую — в другой, потом — в третьей и так далее. Всегда в разных комнатах.
— Ну... это, конечно, немного странно, но я не думаю, что это обязательно было мерой предосторожности.
— Может быть, но он всегда клал под подушку заряженный пистолет. Это как, тоже не мера предосторожности?
Я выпрямился.
— Да, конечно, вы правы. Это уж — точно мера предосторожности. Что стало с этим пистолетом?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Я видела его на тумбочке в ночь убийства, когда клала пижаму на кровать. Тогда я видела его в последний раз.
— Господи! Это может быть очень важным, Марджори. Что это был за пистолет?
— О, я не знаю. Я плохо разбираюсь в оружии... Я ничего не знаю о пистолетах.
— Это был автоматический пистолет или револьвер?
— А какая разница?
Я кратко объяснил ей.
— Револьвер, — сказала она.
— Калибр?
Она задумалась, потом показала двумя пальцами: 6 дюймов.
— Значит, примерно 38 калибр. Вам надо рассказать о пистолете полковнику Линдопу.
— Я уже сказала ему.
— А, хорошо. Спасибо, что сказали и мне. Обвинение раньше удавится, чем сообщит мне об этом.
— Извините, что не сказала вам раньше...
— Ничего. В этом сумасшедшем деле полно улик, за которые можно ухватиться. — Я посмотрел на часы. — Уже почти десять. Минут через сорок — сорок пять нам пора будет идти к Артуру.
— О'кей. Не хотите искупаться?
— М-м-м... конечно. У вас в доме не будет лишних плавок?
Она посмотрела на меня с притворным негодованием.
— Я похожа на девушку, у которой в доме есть мужские купальные принадлежности?
— Нет, совсем нет, просто у меня...
Она поднялась и сделала что-то со своим платьем, и оно упало на песок.
Пораженный, я смотрел прямо на темный треугольник внизу ее живота, когда ее белая блузка пролетела мимо меня. Когда я снова взглянул на нее, передо мной стояла прелестная статуя женщины из молочного шоколада, вылепленная каким-то сладострастным кондитером. У нее были округлые высокие груди — не очень большие, но и не маленькие, налитые груди, презревшие силу тяжести. Талия была невероятно узкой, а ее ноги — мускулистые и бесконечные, ноги танцовщицы — были сейчас дерзко расставлены в стороны. Эта скромная девушка упиралась руками в бедра и хохотала надо мной.
— Почему у тебя открыт рот, Натан?
На ней не было ничего, кроме ожерелья с деревянными звеньями.
— Или ты еще голоден?
И она бросилась навстречу волнам, смеясь и брыкая ногами. Может, ее ягодицы были слишком большими на чей-нибудь вкус, но не на мой. Цепляясь, я скинул с себя одежду и стремглав бросился в прибой, как сексуально возбужденный краб.
Она брызгала меня водой, смеясь, как маленькая девочка, и я тоже брызгал ее. Лунный свет играл на воде, окрашивая ее сейчас мозаикой белого, голубого, черного и серого.
Она ныряла и плескалась, уплывая прочь, и я бросался за ней в неглубокой воде.
Шагая по дну, я оглянулся назад, на берег. Мы еще не зашли далеко в море, но уже могли одновременно видеть и загородный клуб, и ее коттедж, и «Вестбурн», и силуэты пальм, чернеющие на синем небе.
— Все это кажется нереальным, Натан, — кричала она. — Весь мир стал игрушечным.
— Конечно, — отвечал я. — Но ты — ты реальна.
Она улыбалась; ее руки и ноги били по воде, держа ее на поверхности. Но это была невеселая улыбка.
— О, Натан... мы не должны... мы из разных миров.
— Есть только один мир, — сказал я. — Просто в нем — разные места и разные люди. Иногда они воюют друг с другом. Иногда они могут заняться кое-чем получше...
Мои слова рассеяли горечь в улыбке на ее лице, она откинулась назад и поплыла к берегу. Там она села на песок, у самой воды, и стала глядеть на луну, наслаждаясь ей, будто загорая под ее светом.
Я сел рядом с ней. Я немного запыхался. Она была в лучшей форме.
— У тебя шрамы, — сказала она, дотрагиваясь до меня.
— Меня подстрелили пару раз.
— В тебя стреляли на войне?
— И на войне, и... так.
— Твоя жизнь полна опасностей, да?
— Ну что ты. Просто иногда она опаснее, чем у других...
И я обнял и поцеловал ее. Я поцеловал ее крепко, и она ответила на мой поцелуй; наши языки касались друг друга; я наклонился над ней; прибой с шумом обрушился на нас; ее кожа стала мокрой и жаркой, холодной и жаждущей; я скользнул вниз по ее телу и, прежде чем утопить мое лицо у нее между ног, ехидно произнес: «Если я могу съесть моего врага, самое меньшее, что я могу сделать, это...»
Но через мгновение я уже делал это, целуя ее там, облизывая ее, пробуя на вкус ее жесткие волосы; проникая все глубже, и она закричала, будто от боли, но ей не было больно, и, когда я уже не мог больше выносить экстаза, я рванул ее на себя и обхватил руками ее груди — упругие, нежные, холодные, мокрые, жаркие груди, кончики которых отвердели и были сладкими и солеными, когда я сосал их, — а потом я был внутри ее, и она стонала, и я стонал, и мы стонали вместе, и мы нежно раскачивались в такт, а потом не так нежно, а потом я откинулся на нее, постанывая от удовольствия; ее руки еще сжимали меня, когда я кончил в море...
Мы лежали на мокром песчаном ложе, настойчиво и нежно обнимая друг друга, и глядели вверх, на луну. Обрывки облаков проплывали мимо нее, и она больше не была похожа на сломанную кочергу. Она казалась живой, она сверкала, почти горела; облака обнимали ее, как хлопья белого дыма, и мы наслаждались ее светом, а прибой рассыпался вокруг нас.
Я почти заснул, когда Марджори, дернув меня за руку, сказала:
— Натан! Пора идти к Артуру.
Она побежала за своей одеждой, и я с улыбкой наблюдал за ней.
Потом я оторвал свой зад от песка, подобрал брюки, отряхнул и надел.
Какой джентльмен.
По пути к Лайфорд Кэй я рассказал Марджори о том, что обнаружил за собой слежку.
— Ты думаешь, они следили за нами прошлой ночью? — встревоженным голосом спросила она.
— Когда мы ездили в Грант-таун? Нет. Я бы заметил.
Она обернулись назад и стала вглядываться в темноту. Пальмы по обе стороны узкой неосвещенной дороги образовывали тоннель, по которому мы мчались сейчас к Лайфорд Кэй.
— А теперь?
— Нет. Я оставил им кое-что для изучения в том переулке. Они, наверное, до сих пор еще там, глядят на нарисованный круг и ждут, когда кто-нибудь оттуда на них прыгнет.
Пристань на мысе Лайфорд Кэй была не слишком большой: маленький деревянный причал уходил в море; несколько привязанных лодок качалось около него на волнах; на гвоздях висели спасательные буи; рядом был керосиновый фонарь, освещавший все тусклым желтоватым светом. Дорога привела нас к небольшой, усыпанной гравием площадке, где мы вылезли из «Шевроле» и пешком пошли к сторожке Артура, напоминавшей увеличенный в размере сортир: четырехместный, может быть. Велосипед Артура подпирал одну из стен этого строения.
— Света нет, — сказал я.
— Может, Артур совершает обход? — предположила она. — Он смотритель, ты же знаешь.
— Может быть. Все равно, давай зайдем внутрь. Мы зашли.
Там был стол, стул, кувшин с водой, и не было Артура.
— Сколько времени, Натан?
— Пять минут двенадцатого. Мы опоздали, но не намного. Я пойду посмотрю снаружи.
— Я пойду с тобой. В этом месте есть что-то нехорошее.
— Ну, что ты, глупышка, — сказал я, но она была права. Я пожалел, что не захватил свой девятимиллиметровый «Кольт», лежавший в моей сумке, в отеле. Но, без официального разрешения я не мог рисковать носить его с собой — да и не было причины делать это.
По крайней мере, до того момента, как две минуты назад я почувствовал, что моя спина покрывается мурашками при виде пустого дома.
Мы вышли на скользкий причал и прошли его до конца. Я заглядывал в пришвартованные ялики, полагая, что Артур мог завалиться спать в одном из них — в его сторожке, по-моему, просто не было места, чтобы вытянуться в полный рост — но Артур не спал на работе, по крайней мере, сегодня.
Дойдя до конца причала, мы автоматически обернулись и посмотрели назад, в сторону берега.
По-моему, Марджори и я одновременно увидели его: мы схватили друг друга за руки, и счастье, что нам удалось не свалиться в воду.
Нам удалось сохранить равновесие, но не нормальный ритм дыхания.
Потому что в лунном свете и блеске керосинового фонаря мы увидели Артура: он лежал на спине, раскинув руки, наполовину в воде, наполовину на берегу. Примерно так, как недавно лежали мы с Марджори.
