– Спасибо тебе большое.
– Не за что, не за что. – Элиас прочистил горло. – Возможно, тебе также следует знать: я позаботился, чтобы слух о твоем прибытии на наш остров достиг журналистских кругов, поэтому не удивляйся, если прочитаешь о себе в газетах. Все это будет способствовать твоему триумфальному дебюту в Хэмпстеде.
– В Хэмпстеде?
– Через четыре дня в Хэмпстеде состоится ассамблея. – Он достал из кармана билет и выложил его на стол. – Если желаешь предстать перед светским обществом, лучшего места для этого трудно представить. Это самое приятное и яркое событие всей недели.
– Событие недели. Я могу отказаться?
– Смейся, коли хочешь, но ты должен туда пойти, если мистер Эванс желает познакомиться с нужными людьми, чтобы начать выполнять задуманное.
– Там обязательно будут те, кто может знать Бенджамина Уивера в лицо.
– Возможно. Могу лишь сказать: не знай я, что это ты, я бы никогда тебя не узнал, а если и узнал бы, то не сразу. Вероятно, я бы подумал, что где-то уже тебя видел, и все. Помни, это отвлечение внимания. Поскольку никто тебя там не ожидает увидеть, никто и не увидит. Они увидят только то, что мы хотим, чтобы они увидели.
– Ты там будешь?
– При обычных обстоятельствах я бы и помыслить не мог пропустить такое событие, но из-за меня тебя могут узнать, а это совершенно недопустимо. Кроме того, я отдал тебе свой билет.
– Ты очень щедр.
– Это правда, – сказал он. – Но хотел бы заметить, что ты должен мне два шиллинга – цену билета.
Я не сообщил Элиасу о своих планах на следующее утро, так как знал: он сказал бы, что я слишком рискую. Возможно, я не хотел с ним спорить, возможно, я не хотел допустить, чтобы его аргументы оказались сильнее моих. Поэтому я вернулся в свои комнаты, изучил биографию, которую он написал для Мэтью Эванса, внес некоторые изменения и обдумал свою стратегию.
Я был у дверей шикарного дома Догмилла на Кливленд-стрит вскоре после десяти утра. Я пребывал в сильнейшем волнении, но тщательно пытался это скрыть. Я просто постучал в дверь и вручил свою визитную карточку необычно высокорослому слуге. Слуга взял карточку затянутыми в перчатки руками и изучал ее какое-то время с видом ростовщика, оценивающего предлагаемое ему ювелирное изделие.
– Обещаю вам, он пожелает со мной встретиться, – сказал я.
– Обещать любой может, – сказал он. – Мистер Догмилл очень занят.
– Уверен, у него найдется время поговорить с собратом по табачной торговле, – сказал я.
Упоминание о моем замечательном бизнесе возымело действие. С видом человека, смирившегося с неминуемым, слуга провел меня в небольшую приятную комнату, где мне предложили сесть в мягкое кресло с высокой спинкой, по всей видимости, французского происхождения. Слуга не мог сказать ни когда появится мистер Догмилл, ни сколько времени он сможет мне уделить. Я кивнул, смиренно сложил руки на коленях, уставился в пол и, став изучать тонкий узор на турецком ковре, запутался в переплетении синих и красных нитей. Напротив того места, где я сидел, над мраморным камином висел портрет пожилого полного человека и его пожилой полной жены. Вероятно, родители Догмилла?
Приблизительно через полчаса я встал и начал ходить по комнате. Я всегда терпеть не мог, когда меня, как говорится, мариновали в прихожей, теперь же, когда я выдавал себя за другого и явился с визитом к человеку, повинному, судя по всему, во всех моих несчастьях, долгое ожидание давалось еще более тяжко. А вдруг Догмилл сразу меня узнает? Маловероятно. Возможно, именно он повинен в моей погибели, но мы не были знакомы. Он не знал меня настолько хорошо, чтобы узнать в новом обличье. По крайней мере, так я себе внушал.
Наконец двери отворились, и это отвлекло меня от картины разоблачения и гибели, которую рисовало мое воображение. Я обернулся, вероятно, слишком поспешно, но вместо надменного слуги, пришедшего, чтобы отвести меня к хозяину, я увидел перед собой хорошенькую барышню. Очень высокую, почти с меня ростом, но не слишком полную или нескладную, как это часто бывает с высокими женщинами. Напротив, темные волосы цвета вина и светло-карие глаза делали ее чрезвычайно привлекательной. У нее были правильные тонкие черты лица, однако ее нос, красивый, но крупный, скорее подошел бы мужчине, а не женщине. Несмотря на это, она показалась мне очаровательной, и я поспешил поклониться.
– Доброе утро, мадам, – сказал я.
– Джордж мне сказал, что вы ждете здесь уже довольно долго. Я подумала, может быть, я могу вам что-нибудь предложить, чтобы скоротать время. – Она грациозно протянула мне крошечный томик в одну восьмую долю листа. Едва взглянув, я понял, что это пьесы Уильяма Конгрива. Как следовало понимать то, что она выбрала для меня книгу пьес такого легкомысленного автора? Она ведь могла предложить мне сочинения, скажем, Отуэя.[4]
– Меня зовут Мэтью Эванс, – представился я, все еще испытывая некоторую неуверенность, произнося этот псевдоним.
– Очень приятно, сэр. Я Грейс Догмилл, сестра мистера Догмилла.
– Прошу вас, посидите со мной. Это сделает ожидание более приятным. Мне очень нравится мистер Конгрив, но беседа с вами доставила бы мне большее удовольствие.
Я был нарочито прямолинеен, возможно, даже грубоват. Я не ожидал, что она согласится, но она согласилась. Как истинная леди, она оставила двери открытыми, подошла и села напротив меня.
– Благодарю вас за компанию, – сказал я, смягчив тон.
Моим первым порывом было вызвать антипатию Догмилла, оскорбив его сестру. Но теперь у меня были другие планы.
– Должна признаться, сударь, у меня странная привычка проверять, когда возможно, посетителей, приходящих к брату. Он чрезвычайно непоследовательно посвящает меня в свои дела. Иной раз ищет у меня совета, иной раз вовсе отказывается говорить со мной. Когда это случается, мне приходится узнавать о его делах самой.
– Не вижу ничего предосудительного в том, что вы предлагаете побеседовать человеку, который ничем другим не занят. В особенности если речь о человеке, который недавно прибыл в этот город и почти никого здесь не знает.
– Неужели? – сказала она, и ее губы сложились в очаровательную улыбку. – Откуда вы родом, мистер Эванс?
– Я только недавно приехал с Ямайки, – сказал я. – Мой отец купил плантацию на этом острове, когда я был маленьким мальчиком. Теперь, когда дела не требуют постоянной заботы, я вернулся на родину, о которой почти ничего не помню.
– Надеюсь, кто-нибудь покажет вам все интересное, – сказала она.
– Я тоже на это надеюсь.
– Мне повезло, у меня большой круг знакомых, – сказала она. – Может быть, мы попросим вас присоединиться к нам во время одной из наших экскурсий.
– Я был бы счастлив, – ответил я.
И это было правдой. Мисс Догмилл оказалась удивительным созданием, она была необыкновенно прямолинейна и при этом не казалась непристойной. Я знал, что необходимо проявлять осмотрительность, иначе могло бы статься, что она мне понравится гораздо больше, чем это было бы благоразумно.
– Вы занимаетесь торговлей табаком на Ямайке? – спросила она.
– Откуда вы это знаете? – поднял я брови. Она засмеялась:
– Вы в Лондоне недавно, никого не знаете, но приходите с визитом к моему брату. Мне показалось, это логичное предположение.
– И вы не ошиблись, мисс Догмилл. Я действительно торгую табаком. Это основная культура на плантации.
Она прикусила нижнюю губу:
– Мистер Догмилл непременно сообщит вам, и, возможно, не самым вежливым образом, что ямайский табак уступает виргинскому, которым он в основном торгует.
– Возможно, мадам, мнение вашего брата звучит нелестно, но даже у бедняков должен быть табак, а они не всегда могут себе позволить покупать виргинский или мэрилендский.
Она засмеялась:
– Я вижу, вы философ.
– Я вовсе не философ. Я человек, которому наскучило жить вдали от цивилизации и который захотел приобщиться к светской жизни Лондона.
– И вам нравится то, что вы видите, мистер Эванс?
Мне кажется, я понял ее намек, и встретился с ней взглядом.
– Да, очень, мисс Догмилл.
– Спасибо, что развлекла моего посетителя, Грейс, – прозвучал голос за моей спиной, – но теперь можешь вернуться к своим делам.
В дверном проеме стоял Догмилл. Он казался еще крупнее, чем когда сидел в кофейне мистера Мура. Он и тогда показался мне огромным, но теперь мне бросились в глаза его руки, которые были абсурдно велики. Его шея была шире, чем моя голова. Разговаривая с Элиасом, я похвастался, что не отступил бы перед ним на ринге, но теперь знал, что никогда бы не захотел помериться силами с этим великаном.
Однако я был в восторге, увидев на лице Догмилла недоумение и нетерпение. Презрение, с которым он встретил меня в кофейне, теперь обернулось в мою пользу, так как было понятно: он не помнит, что мы раньше встречались. В этот момент я почувствовал боль в ноге, которую повредил на ринге, из-за чего мне пришлось оставить карьеру кулачного бойца. Она мне напомнила, насколько я слаб и беззащитен по сравнению с этим геркулесом.
