сказал он. — Впрочем, вы ведь завидная партия, за вас любую отдадут — не исключая и какую-нибудь жемчужину из гарема, которая надоела шаху.
И он захохотал, довольный шуткой.
— Почему вы решили, что я женюсь на ней? — спросил я несколько брезгливо, меня утомил этот итальянский авантюрист.
— Да потому что это — самое простое, — отвечал он. — Временная жена, что может быть удобнее? Надоела она тебе, крикнул ей «разведена» — и свободен.
— Прощайте, господин полицеймейстер — сказал я и направился к выходу.
Несколько секунд он оторопело молчал, потом закричал мне вслед со все возрастающим беспокойством:
— Эй, эй, дженерале, а как же наш договор? Вы ведь обещали сказать мне, кто похититель.
— Я обещал вам сказать не кто вор, а где он прячется, — бросил я через плечо.
— Ну, и где же?
Тут я все-таки остановился, повернулся к нему, несколько секунд молчал, испытывая его терпение, а потом проговорил значительным голосом:
— Ищите вора в гареме шахиншаха.
Наверное, несколько секунд он не мог выговорить ни слова от изумления.
— Что это значит — спросил он растерянно, — я не понимаю! Объяснитесь, дженерале!
— Это значит именно то, что я сказал: вор прячется в гареме, — объяснился я.
— Но кто он, кто?!
— Этого я не знаю. Напрягите ваш сыскной гений — и шахиншах вас озолотит.
Он молчал где-то с полминуты, потом разразился бешеной бранью.
— В гареме, — кричал он, — в гареме! И что мне теперь с этим делать? Там же сотни человек! Жены, наложницы, всякие родственницы и прислужницы, не говоря уже о евнухах! Вы обманули меня, обманули! Бастáрдо, кольо́нэ! [10] Вам это с рук не сойдет, попомните мое слово!
Но я уже не слушал его и покинул дворец. Конечно, он никогда не найдет вора в эндеруне, да его никто туда и не пустит. Однако совесть меня совершенно не мучила, этот мерзавец из всего стремился извлечь выгоду.
* * *
Я немедленно отправился по данному мне адресу. Ганцзалин куда-то исчез, впрочем, он мне сейчас и не был нужен. Дом Ясмин располагался в европейской части города, некоторые состоятельные персы предпочитали жить тут — в основном ради престижа. Я постучал в дверь скобой и стал ждать.
Спустя, наверное, минуту дверь открылась, и на пороге возник привратник. Сказал что-то по-персидски.
— Прошу прощения, я говорю только по-тюркски, — отвечал ему я.
Он перешел на вполне сносный английский и спросил, что мне угодно.
— Я хотел бы видеть мисс Ясмин — сказал я.
Он не выразил никакого удивления — видимо, иностранные гости в этом доме не были редкостью. Поинтересовался только, какое у меня дело к госпоже.
— Передайте, что я привез новости из эндеруна, — отвечал я.
И это его не удивило: иностранцев в Персии было много, и исполняли они подчас самые неожиданные функции. Слуга молча исчез, а я остался снаружи в приятном обществе входной двери.
Спустя примерно минуту дверь порывисто открылась: на пороге стояла Ясмин. Увидев меня, она вздрогнула и попятилась.
— Вы? — воскликнула она. — Как вы меня нашли? Что вы здесь делаете?!
— То же самое я хотел бы спросить и у вас, мой маленький шпион, — отвечал ей я. — Почему вы не оставляете меня в покое?
Из-за ее спины выглядывала престарелая персидская дама — то ли родственница, то ли приживалка, то ли просто прислуга. Ясмин оглянулась на нее и снова повернулась ко мне.
— Умоляю вас, не здесь, — заговорила она быстро и жалобно. — Я отвечу на все ваши вопросы, но здесь это совершенно невозможно.
— Тогда где и когда? — спросил я железным голосом: пусть не думает, что из меня можно вить веревки.
— Через полчаса возле Патронного завода, — ответила она и захлопнула дверь у меня перед носом.
* * *
Патронный завод был недалеко, так что я пошел пешком и не торопясь. Но все равно явился на встречу раньше условленного времени. К счастью, иностранцев в этой части Тегерана хватает, так что я не выглядел совсем уж белой вороной. Барышня, как и свойственно всем барышням, безбожно опаздывала. Стоять столбом, привлекая общее внимание, мне не хотелось, поэтому я купил местную газету «Экó де Пéрс» и скрылся за французскими литерами.
Впрочем, не прошло и получаса после назначенного времени, как возле меня остановился крытый экипаж. Из окошка высунулась женская ручка в белой перчатке и поманила меня. Я открыл дверь, забрался внутрь и сел на сиденье напротив Ясмин. Она ударила кулачком в потолок, и карета тронулась.
В этот раз Ясмин оделась по-европейски, в зеленое атласное платье, но все же прикрывала лицо шелковым китайским веером. Впрочем, глаза ее были видны хорошо и смотрели на меня не без кокетства.
— Где ваша дуэнья? — поинтересовался я.
— Оставила ее дома, — беспечно ответила девушка.
— Я слышал, у вас барышни не могут ходить одни, только в сопровождении.
— У нас в Персии, как и везде, богатые и знатные имеют некоторые привилегии, — засмеялась она.
Однако мне было не до смеха, и я хмуро молчал, ожидая, когда она начнет разговор. Она, впрочем, предпочла городить какую-то чепуху. В частности, заявила, что, судя по всему, я тут совершенно обжился.
— Я обжился бы гораздо лучше, если бы мне на каждом шагу не строили козни, — отвечал я довольно раздраженно: не люблю ждать, пусть даже и барышень.
— О чем вы? — удивилась она.
— О чем? Да хотя бы о том, что моего Ганцзалина отравили цианистым калием. Не говоря уже о таких мелочах, как попытка прикончить меня самого.
Она заморгала.
— Не понимаю ничего…
— Не понимаете? — рявкнул я. — Вы думаете, я идиот? Вы влезли ко мне в тахтараван, чтобы я вас спрятал и меня арестовали полицейские. Когда это не вышло, вы испортили подковы мула, чтобы он вместе со мной обрушился в пропасть. Потом вы подбросили мне яд, потом отравили Ганцзалина, и, наконец, украли фоторужье! И все для того, чтобы…
Тут я умолк, поняв, что чуть не проговорился.
— Для чего? — спросила она, с любопытством глядя на меня.
— Не важно, — отрезал я. — Так или иначе, вам придется ответить за свои дела.
— Вы что же, убить меня собрались? — голос ее звучал так, как будто она с трудом сдерживала смех.
Я поглядел на нее сердито. Она прекрасно знала, что убить я ее не смогу ни при каких обстоятельствах — как, впрочем, и любого другого человека, исключая, может быть, врага на поле боя. Однако она должна была понимать, что в моем нынешнем положении я могу серьезно испортить ей жизнь. И я это сделаю, если она
