– Ничего вы не понимаете! – закричал Сабельянов, но тут же снова взял себя в руки и повторил с презрительной усмешкой. – Не понимаете. Никогда не поймете. Последние годы Вахтанг страдал от невыносимой боли и та случайная пуля стала для него благом. Он исполнил предначертанное давным давно – воспитал меня достойным продолжателем рода Цобелиани. Пришла моя очередь. Я должен исполнить свое предназначение.
– А я – свое! – Мармеладов встал из-за стола. – Не знаю, что там у кого на роду написано, но я вас остановлю.
– Тогда вот, извольте, головоломка, – говорят, вы такие обожаете… Что выбрать? Спасение совершенно незнакомого человека, который будет принесен в жертву нынче ночью или, – душегуб выпростал левую руку из-под накидки и бросил на стол холщовый пакет, вроде тех, в которых отправляют ценные бандероли, – спасение Дмитрия Федоровича Миусова, вашего верного товарища в сыскных делах? Так вы, помнится, его рекомендовали?
Мармеладов рухнул обратно в кресло. Негнущимися пальцами теребил он туго затянутые узлы, забывая дышать и молиться, но вот наконец развязал бечевку и вытряхнул из пакета фуражку почтмейстера с золотым околышем, измазанную кровью. Медленно втянул носом воздух, чтобы успокоиться.
– Что с ним?
– Приятель ваш серьезно ранен, не стану скрывать – он при смерти. Хотя его еще можно спасти, если немедленно поспешить в почтовую контору. Но раз вы считаете своим предназначением не дать мне совершить ритуальное убийство на Таганке… Слушайте, г-н Мармеладов, а поедемте вместе? Мой экипаж у подъезда.
Сыщик потянулся к цилиндру, словно соглашаясь на щедрое предложение. Хотя в голове его бешено-ревущим водопадом обрывались мысли. Где Митя? Что с ним? Верить ли Ираклию? Фуражка-то стандартная, мог любую кровью вымазать, чтобы обмануть и отвлечь. Но если сейчас пристрелить гада, то на его коляске до митиной конторы всего пара минут езды…
– Нет, не трогайте шляпу! – в правой руке убийца сжимал револьвер. – Подозреваю, что там у вас спрятано оружие. Возьмите его за ствол и швырните под диван. Вот так, чудесно… И трость, пожалуйста, отбросьте подальше. Бросайте, говорю! Иначе придется вас застрелить и я так и не узнаю ответа на свою головоломку… Итак, что же вы выбираете?
– Помилуйте, да есть ли выбор? – сыщик старался говорить спокойно, но глаза его пылали гневом. – Безусловно, я сделаю все, чтобы спасти незнакомца, которого вы наметили в жертву. Но жизнь друга мне во сто крат дороже. Поэтому садитесь в свой экипаж и убирайтесь к дьяволу.
Сабельянов недоверчиво хмыкнул.
– Так просто? Но я, кажется понимаю, чем продиктовано ваше решение. Впереди еще пять убийств, а значит еще пять шансов меня изловить, в то время как у доблестного почтмейстере шанс один…
– Вы с ума сошли, Ираклий! – воскликнул сыщик, вновь вскакивая на ноги. – Впрочем, чему я удивляюсь, это случилось уже давно. Неужели и вправду думаете, что я цинично взвешиваю шансы, решая эту проблему при помощи математики?! Отойдите от двери, иначе я высажу ее вместе с вами и даже пули меня не остановят. Прочь!
Сабельянов попятился, но пистолет в его руке не дрогнул. Равно как и голос.
– Признаться, вы меня разочаровали, – сказал он. – Я восторгался вашим живым умом, вашим умением по одной нитке угадать не только сюртук, но даже и то, что лежит в его карманах, – и поверьте, восторгался искренне. Считал, что мы с вами очень похожи. Но оказалось, что у вас есть слабости, например, привязанность к людям. Г-н Мармеладов, вы же логик. Мыслитель! Неужели не подсказывает вам разум, что привязанности – это ошибка. Вы начинаете зависеть от друзей, а они – от вас. Получается цепь, с виду крепкая, но все звенья в ней слабые и хрупкие, как баранки из пекарни Филипповых. Сожмешь в кулаке – лишь крошки останутся. Я же рассчитываю только на себя, оттого сильнее любого соперника. Вы никогда не сможете одолеть меня. Слышите? Никогда!
Убийца вышел, аккуратно притворив за собой дверь.
XXI
В семь минут сыщик добежал до почтовой конторы. Заперто! Оба замка английские, надежные, а сторожа отродясь не нанимали, поэтому стучи, не стучи – бесполезно. Не отворят. Мармеладов огляделся в поисках подходящего камня, потом тихо обругал себя за недогадливость: револьвер же в кармане! Железной рукоятью разбил стекло, дернул шпингалет и вот уже он в кабинете почтмейстера. Зажег керосиновую лампу и осмотрелся.
Никаких следов борьбы. Бумаги сложены ровными стопками. Карандаши остро заточены, а перья выскоблены до блеска. Обе чернильницы заполнены ровно до середины. Педантизм митиного бюро резко контрастировал с хаотичным созвездием клякс на столе у сыщика. В вопросах аккуратности сыщик всегда проигрывал приятелю: тот никогда не позволял себе появиться на публике в помятом сюртуке или нечищеной обуви, а уж по части посещения цирюльни Митя брал сто очков вперед – свои пышные усы он подстригал трижды в неделю…
Мармеладов перемахнул через подоконник, совершенно позабыв задуть керосинку. Ладно, не возвращаться же из-за такой ерунды… Оглядел пустые улочки. Извозчиков не видно. Впрочем, Сивцев Вражек недалеко, дворами проскочить даже удобнее.
Квартирная хозяйка скорчила недовольную гримасу, когда сыщик ворвался в ее комнату. Нет, спать она еще не ложилась, а вязала ажурную салфетку, но когда посторонний мужчина застает ее в очках и вульгарном чепце – это scandaleux! А если он при этом еще и не извиняется, но кричит с порога «Где Митя?»
– И не совестно вам? Напугали бедную женщину, – ворчала старуха. – Какой еще Митя?
– Жилец из мезонина.
– А, Дмитрий Федорович? Так там и был, сударь. В мезонине. Обедать спускался. Потом ушел по делам. Потом вернулся, я, признаться, не особо следила, но было это в половине шестого. Потом снова ушел и привел этих ужасных животных. Потом… Я думаю, ко сну отошел. Время-то позднее! – она укоризненно погрозила пальцем.
– Есть у вас ключ от его комнаты?
– Да, но это вопиющая бестактность…
Сыщик не дослушал, выхватил связку ключей из морщинистой руки и помчался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Щелкнул замком. Никого. Все чисто и прибрано на свои места. Ни кровавых пятен на полу, ни прочих ужасов.
– Митю навещал кто-нибудь этим вечером? – спросил он у подоспевшей хозяйки.
– Если вы намекаете на особ женского пола…
– К лешему их всех! Лысый верзила с ястребиным носом не появлялся?
– Нет. И перестаньте кричать, вы не в казарме! – возмутилась она вслед убегающему смутьяну. – Постойте! А что с лошадьми делать? Они же мне весь садик вытопчут…
В свете разбуженных окон серебрился конь в яблоках, на котором Митя приезжал недавно в Покровское-Глебово. Его любимец, трехлетний Гандикап. Рядом с ним переминался с ноги на ногу вороной жеребец. Оба взнузданные и под седлом. Мармеладов в погожие дни изредка выезжал с приятелем на прогулки, тот брал коней в эскадроне – для себя порысистей, а сыщику обычно приводил более спокойного. Но сегодня оба скакуна яростные, вон, как ноздри раздуваются! Попробуй-ка подойди…
– Ох, вы опять меня напугали! – хозяйка чуть в обморок не упала, когда нахальный визитер снова вломился в ее опочивальню. – Где ваши манеры, сударь?!
– Сахару дайте… Пожалуйста.
Пока вороной хрумкал угощение, Мармеладов гладил его гриву, заглядывал в глаза и тихонько приговаривал:
– Ну-ну-ну… Что же ты от меня шарахаешься, глупый? Давай скорее поладим, да поскачем добрых людей выручать.
Наконец конь перестал всхрапывать и закатывать глаза, позволил отвести себя к воротам. Сыщик вскочил в седло, не так лихо, как гусары, но все же с изрядной грацией. Прежде он скакать не любил, поскольку от бодрой рысцы жутко трясло, горе-наездник сползал то влево, то вправо, с трудом удерживаясь на спине коне. А тут сразу сорвался в галоп и оказалось, что на таких скоростях в седле усидеть гораздо проще. Как ни странно, но именно быстрая скачка позволяет человеку срастись с конем, стать единым целым. Мармеладов обломил тонкую ветку с яблони и нахлестывал, припадая к шее жеребца, колотил пятками в бока. Лишь бы не опоздать!
