них застарелая обида: были слуги королю, а стали при Николае Первом крестьянами-однодворцами. Почитай повесть Лажечникова «Внучка панцирного боярина», там про это написано. Их мало, но они сплочены. И действительно ставят себя выше мужиков, а на панов смотрят снизу вверх. Готовый кадр для польской агентуры.
Смутившийся было Продан ухватился за последнюю фразу:
– Вот! Поляки всему виной!
Алексей Николаевич посерьезнел:
– Я часто бываю в Варшаве. И давно уже понял, что поляков нам в составе империи не удержать. По совести, отпустить бы надо. Большой самостоятельный народ – почему они не могут жить в своем государстве?
– А как это сделать? – так же серьезно ответил Продан. – Нация поделена, как они сами говорят, между тремя черными орлами [51]. Предположим, мы отпустим наших поляков. А два других орла? То, что ты предлагаешь, – химера. Если уж создавать независимую Польшу, такое решение должны принять все три императора. Но это же невозможно…
– Проблем полно, согласен. Даже если императоры согласятся, сами паны упрутся и все испортят. Там же фантомные боли прежней Речи Посполитой от можа до можа [52]. Сорок три года, что они владели Смоленском, для них достаточно, чтобы снова забрать его себе.
– Вот! – Игорь Алексеевич обратился к молчавшему до сих пор капитану Сферину. – Сам все понимает, а только играет мне на нервах.
– Не на нервах я играю, а ищу решение. Легкого нет, но и оставлять так, как есть, нельзя, – стал оправдываться Лыков. – Начнется война – на чью сторону встанет десять миллионов российских поляков?
Продан опять сел на любимого конька:
– Йозеф Пилсудский за них уже решил. Готовит на деньги Габсбургов будущую польскую армию. И шпионов-диверсантов в наших городах! Ах, шляхта, шляхта. Мало ее Николай Первый драил, так и не выветрил панский дух. Хорошо, пусть не смоляне, пусть белорусы… И не все, а только обиженные боярские потомки… Не поверишь, Алексей Николаевич: весь восемнадцатый век они фрондировали. Бежали православия, читали польские книги, жен себе брали с запада, а не с востока. При Анне Иоанновне за польские книги начали бить кнутом и ссылать в Сибирь. И браки с паненками запретили. Вроде бы шляхтичи притихли, стали в наши храмы ходить… А вот так столкнешься и поймешь, что все это маскировка.
Подполковник подумал и добавил:
– Надо еще разобраться с управляющим. Как его – Беланович? Фамилия нерусская. Тоже из шляхты? У него перед глазами агенты недружественного государства опутали шпионством всю губернию. А он ничего не замечал. Подозрительно! Приголубил панов, всем говорит, что они хозяйничают лучше, чем русские. Нет, я впишу его в рапорт начальству как лицо, в отношении которого необходимо провести секретное расследование.
Лыков опешил, потом сказал неодобрительно:
– Когда начнется война, вы, военные, заберете большую власть. И своей шпиономанией запугаете и общество, и себя. Такое начнется… За нерусскую фамилию в тюрьму будете сажать?
В «десятом классе» – в ящике под вагоном.
Продан нахмурился и скомкал разговор. Сыщик простился с офицерами и пошел в полицейское управление. Надо было искать Вячиса. Огромного сутулого бандита, говорящего по-русски с акцентом, никак не удавалось найти. Не такой уж большой город Смоленск, но убийца как в яму провалился. Как говорят армейские, приспособился к местности. Или он уже сбежал в другие края? Выехал в «десятом классе» w и теперь гуляет по России?
Алексей Николаевич собрал весь состав отделения и начал его песочить:
– Чего сидим сложа руки? Почему не трясем агентуру?
– Трясем, да толку нет, – оправдывался за всех Грундуль. – Видать, не все норы я знаю. Затаился и ждет, ждет… Понятно чего.
– Это чего же? – не понял Лыков.
– Ярмарки Вознесенской, вот чего. В город приедут тысячи людей, такая толчея начнется, что слон и тот затеряется. И под шумок Вячис выскочит наружу.
– М-да… Видимо, на это у него и расчет, – согласился питерец. – Когда начнется ярмарка?
– Двадцать третьего мая, в праздник Вознесения, и продлится пять дней.
– Надо успеть до праздника.
– Надо успеть, – согласились все надзиратели.
Как уже бывало, руку поднял Сапожников:
– Есть наводка, не знаю, насколько она серьезная. Мишка Бульенов в пивной лавке Буренковой купил вчера корзину пива.
– Ну и что? – хмыкнул Ткачев. – Купил пива… Эка невидаль. На то и пивная лавка.
– Но целую корзину! Сорок бутылок. Во-первых, зачем ему столько? А во-вторых, откуда у Мишки такие средства?
Алексей Николаевич приказал:
– Давайте подробно. Кто такой Бульенов? Фамилия странная. Это кличка?
– Так точно. Настоящая фамилия его – Деверилин. Он грабитель.
– Почему же не в тюрьме?
– Отсидел полтора года, вышел и пока не попался, – объяснил надзиратель. – Но я за ним приглядываю. Опять же, пивная лавка Буренковой – это притон. В самой середке города, в ста саженях от кафедрального собора. Лавка стоит на Резницкой улице. Не улица, а ущелье! Овраг, по дну которого протекает Смолигов ручей. Застройка дикая – черт ногу сломит. Если там местный житель кого спрятал, то шиш отыщешь. Особенно если гость сидит в норе тихо и никому не мешает. А Вячис так и должен сидеть. Деньги у него есть, он платит за укрытие. По бильярдным не шляется, у винной лавки не дерется. Как его найдешь? Никак.
– И тут корзина, в которой сорок бутылок пива, кажется подсказкой, – завершил его мысль статский советник.
– Именно, – подтвердил Сапожников. – Если бандит забился в нору, пить-есть ему все же надо. Кто-то снабжает. Бульенов на такую роль вполне годится. Человек из блатного мира, проверенный.
– Другие догадки у кого-нибудь есть? – обратился к надзирателям Алексей Николаевич. Но те лишь молча покачали головами.
– Тогда давайте разбирать версию Николая Степановича. Где живет грабитель?
Все тот же Сапожников ответил:
– Прописан в Рачевке на Озерищенской. Но чаще пребывает у своей марухи на Малой Богословской, по-возле Чуриловского оврага. Любит, стервец, овраги…
– Смоленск не Москва, как нам поставить за ним наблюдение?
Сыщики задумались. Действительно, как? На пустых улицах филера видать за версту. Аким Репьян, городовой, прикомандированный к сыскному отделению, предложил здравую мысль: почаще меняться. То есть следить за негодяем всем по очереди, чтобы лица не примелькались. Ткачев добавил, что одного сыскаря надо поселить около пивной лавки на Резницкой. Пусть ходит в лавку как на службу, изображает пьяницу и разговаривает с местными галманами. Глядишь, что-то и разнюхает. Роль была такой, что сыграть ее захотелось каждому. Пришлось тянуть жребий. Удача выпала Афанасию Корнильеву. Статский советник немедля выдал ему двадцать пять рублей на пиво, сказав, что средства эти из сыскного кредита Департамента полиции. Еще столько же он передал при всех начальнику отделения. Пояснил, что это награда тому осведомителю, кто укажет на логово Вячиса.
– А если мое предположение выведет нас на логово? – ревниво поинтересовался Сапожников. – Начнем сейчас следить за Бульеновым да и обнаружим долговязого?
– Тогда эти деньги ваши.
– Все свидетели! – радостно обратился к товарищам надзиратель. – Ну, Мишка, не подведи!
Началась муторная слежка вшестером за одним. Надзиратели менялись через два часа, а
