на друга, как братья. Загорский поначалу даже подумал, что они и есть братья, но итальянцы держались друг от друга на некотором расстоянии и, кажется, совершенно не стремились сблизиться. В противоположной команде оказались рыжебородый Зигурд, Эрнандес, англичанин Спун, француз Конте и бельгиец Ван ден Бош. Если судить с формальной точки зрения, вражеская пятерка должна была быть посильнее пятерки Загорского, однако одно присутствие в команде действительного статского советника делало ее безусловным фаворитом. Видимо, это понял и Иероним, и оттого отправил его в более слабую команду. Гладиаторы ждали, что обе команды тут же и отправят на арену – сражаться, однако этого не случилось.
– Сначала, – по-прежнему мрачно сказал Иероним, – на арену пойдете вы, – и по очереди указал пальцем на Загорского и Эрнандеса, который был одет мурмиллоном и держал в руке короткий меч-гладиус, прикрываясь прямоугольным щитом-ску́тумом. – Бейтесь честно, добросовестно, не жалейте ни себя, ни врага. В противном случае пожалеете, что родились на свет – это я вам обещаю.
С улицы загремели литавры, и Иероним вытолкнул их обоих на арену. Большие факелы, горящие вокруг деревянного помоста, предназначенного для боев, поначалу ослепили их, но они же и указали, куда им двигаться.
Поднимая вверх руки и воинственно потрясая оружием, Загорский и Эрнандес устремились по усыпанной песком дорожке прямо к помосту. Следом за ними выступал Иероним, готовый при необходимости направить гладиаторов в нужную сторону.
Впрочем, они вполне благополучно добежали до арены, точнее до той ее части, где им предстояло сразиться друг с другом, и, пройдя за частокол горящих факелов, взошли на помост, который возвышался над остальной ареной дюймов на десять. Тут они остановились и снова начали размахивать оружием.
– Улыбайтесь! – проревел Иероним. – Воздушные поцелуи почтеннейшей публике!
Пришлось оскалиться и под рев толпы и торжествующие звуки горнов посылать вверх, во тьму, воздушные поцелуи.
– Вот черт, – пробурчал Эрнандес угрюмо, продолжая скалиться, – убивать, что ли, друг друга будем на потеху толпе?!
– Не беспокойся, не убьем, – отвечал Загорский, которому очень шел его наряд гопломаха. Тугие обмотки на обеих ногах и плечевой доспех выгодно оттеняли его стальные мышцы, так что в колеблющемся свете факелов нельзя было угадать, сколько ему на самом деле лет.
Снова зазвучали литавры.
– В центр, – скомандовал Иероним.
Они сошлись, держась друг от друга на расстоянии не более пары саженей. Загорский выставил вперед копье, держа его обеими руками: левая кисть ближе к наконечнику, правая – в паре футов подальше. Неизвестно, знали ли такой хват римские воины, но для китайцев он был делом вполне обычным и позволял с равным успехом и бить, и колоть.
– Вот черт, – ошарашенно проговорил Эрнандес, который мелкими шажочками топтался перед противником, прикрываясь своим большим щитом, – да я и подойти к тебе близко не смогу, если ты его будешь так держать.
– А ты все-таки попробуй! – сказал Загорский.
Эрнандес сделал быстрый шаг вперед и махнул мечом над головой Загорского. Однако уловка его была шита белыми нитками, противнику не пришлось даже уклоняться от удара. Трибуны разочарованно засвистели, Иероним нахмурил густые брови.
– Бейтесь! – рявкнул он, исподтишка показывая бойцам огромный кулак. – Бейтесь, иначе прибью обоих!
– Что делать будем? – прокричал испанец, вращая мечом перед собой.
– Бей, – отвечал Нестор Васильевич. – Бей изо всей силы! Не бойся!
Ободренный таким призывом, Эрнандес прыгнул вперед и ударил Загорского мечом сверху вниз прямо по плечу. Однако тот ловко увернулся от удара и спустя мгновение был уже за спиной противника. Тот завертел головой, не понимая, куда девался соперник. Загорский тем временем развернул копье плашмя и толкнул им испанца в спину. От сильного толчка тот полетел на землю, уронив щит. Зрители засмеялись и зааплодировали.
Спустя секунду Эрнандес, красный от досады, уже вскочил на ноги. Теперь его не нужно было уговаривать драться в полную силу. Он отбросил в сторону щит и наступал на Загорского, держа в правой руке меч, а в левой – кинжал. Конечно, Загорский своим копьем легко мог держать его на изрядном расстоянии, но он нарочно отодвинул его чуть назад, убрал, как утягивает свой хвост скорпион, и только затупленное металлическое жало наконечника опасно плавало перед глазами противника.
Хитря и бросаясь из стороны в сторону, испанец приблизился, как ему показалось, на достаточное расстояние – и кинулся вперед, размахивая сразу мечом и кинжалом. Загорский отпрянул, и удары противника обрушились в пустоту. Еще пару раз Эрнандес повторил тот же прием, но действительный статский советник всякий раз отступал с такой же скоростью, как Эрнандес наступал, и тот никак не мог до него дотянуться. Копье же Нестора Васильевича, словно жало, язвило испанца в руки и ноги, не нанося ему кровавых ран, но явственно покусывая, отчего его бойцовский пыл только возрастал. Увы, одного пыла было явно недостаточно, чтобы преодолеть защиту Загорского, тут требовалось особое мастерство, которого у испанца не было и быть не могло.
Забыв про опасность, Эрнандес бросился на Загорского сломя голову, стремясь сблизиться и нанести решающий удар. Загорский, казалось, пропустил этот момент, и трибуны ахнули: ясно было, что сейчас Эрнандес все-таки дотянется своим мечом до его шлема. Но тут действительный статский советник вдруг нанес два хлестких и быстрых, словно молния, удара, и на землю упал сначала меч, а затем и кинжал противника. После этого почти без паузы Нестор Васильевич подсек противника копьем и тот тяжело, как лягушка, шлепнулся на землю.
Придя в себя, он попытался было подняться, но Загорский наступил ему ногой на грудь.
– Осторожнее, дружище, ты мне чуть ребро не сломал, – сдавленным голосом пожаловался Эрнандес.
– Но ведь не сломал же, – улыбнулся Загорский.
Он поднял голову вверх и потряс своим копьем, как бы посвящая свою славную победу сидящим на трибунах зрителям. Те ответили громом аплодисментов и восторженными выкриками.
Бросив копье рядом с лежащим Эрнандесом, Загорский помог противнику встать на ноги и поднял его руку вверх, как это делает судья на боксерском ринге, показывая победителя. После этого, послав публике несколько воздушных поцелуев, победитель и побежденный отправились под трибуны.
– Публике бой понравился, – сказал Загорский, когда они вошли под темные своды карцера.
Эрнандес угрюмо кивнул. Бой был хорошим, вот только он его проиграл. Теперь Боссю его наверняка оштрафует.
– Бой понравился публике, – повторил Загорский, – а это главное.
Словно желая подтвердить его слова, в подземелье, расталкивая других гладиаторов, ворвался распорядитель.
– Молодцы, парни, – закричал он. – Отличный бой, давненько мы такого не видели! Оба заслужили премию, вот так-то! Папаша Боссю строг, но справедлив.
Тут он обернулся к остальным гладиаторам и, показывая пальцем на
