Прокатившись по широкому, иногда в десяток аршин шириной, Гранд Канале почти по всему городу, граф Г. со спутниками плавно переплыли в канал Св. Марка, в котором отражался величественный Дворец дожей, или Palazzo Ducale. А на площади Сан-Марко как всегда было полно голубей – как гласила старинная легенда, эти голуби были завезены сюда с Кипра для развлечения жены дожа. Именно тут, на площади Сан-Марко, и кончался их маршрут – оставалось только ждать.
– Граф, и вы, месье Морозявкин – вы можете пока погулять! – объявила Лиза, когда они вышли из гондолы и щедро рассчитались с гондольером, который даже удостоился от нее поцелуя. – Смотрите, вон собор Сан-Марко, вон Дворец дожей, осмотрите их внимательно! Вообще будьте начеку.
– А вы, мадемуазель? – вопросил граф.
– А я пока покормлю птичек… Видите, какие милые птички? Голуби и голубки, и они воркуют, как голубки! – пояснила Лиза.
– Они и есть голубки, как же им еще ворковать-то? – удивился Морозявкин. – А мне выдадут финанс на пропой души?
– Выдадут! Граф, пожалуйста, не отпускайте его далеко… Ну, оревуар, или же чао, бомбини – встретимся тут же, на площади.
После чего Лесистратова, проводив взглядом графа с Вольдемаром и помахав им ручкой, приобрела у уличной торговки мерку зерна и старательно скормила все голубям, живо окружившим ее. Жадные птицы, черные и серые, давили друг друга и клевались, поедая крупное зерно, но Лизу особенно заинтересовал один голубь, белый, прилетевший явно издалека. Он слетел прямо к ее ногам с высокой башни собора, и к его лапке была привязана записка, от которой у Лизоньки округлились глаза. Она прочла ее и спереди, и сзади, справа налево и слева направо, и решила что в далеком Санкт-Петербурге все окончательно сошли с ума.
В это время граф Г. и Морозявкин уже осмотрели всю Piazza San Marco, это сердце Венеции, восхитились крылатыми символическими львами, глядевшими на всех свысока, поглазели на ту самую колокольню, где Галилей как раз и поставил свой знаменитый телескоп, чтобы понять вертится Земля или нет, полюбовались величественным собором Св. Марка, постройки XI века, изумились золотой мозаикой на его стенах, а также алтарным образом работы Джампаоло Бонисеньи, из золота с драгоценными каменьями, походили по мраморному полу и поставили по толстой свече Николаю-угоднику, покровителю всех плавающих и путешествующих, дабы он спас их корабль от шторма если таковой случится.
Они также удостоверились что на Часовой Башне имелось целых два циферблата, один, попроще, предназначался для публики, другой, побогаче, с золотым львом и мадонной – для дожей. Правда Морозявкин все время порывался убежать, не в силах выдержать наплыва подробностей, но граф держал за руку крепко, обещая в дальнейшем компенсировать его страдания.
Что касается Лизы, то она сумела дождаться не только голубя. В том месте площади, которое было обозначено в «рыбной» записке крестом, к ней подошел неприметный с виду сеньор, в лице и темной одежде которого не было ни одной запоминающейся черты, и наклонившись прошипел ей в ухо «Будьте на Карнавале в полночь!»
– На каком карнавале? – удивилась Лесистратова. – Эта традиция была здесь в средневековье, но потом сошла на нет…
– Во Дворце дожей! Это тайный карнавал, вроде бала. Приходите, сеньора – не пожалеете!
И говоривший исчез в толпе гуляк так же незаметно, как и появился. Лесистратова немного постояла, подумала, и пошла ловить графа и Морозявкина, которые как выяснилось давно уже переминались где-то неподалеку. После объявления новости о тайном полуночном празненстве граф Г. пришел в состояние некоторого возбуждения, а Морозявкин, вообразивший что карнавал проводит общество масонов-трезвенников – в уныние, которое пришлось лечить с помощью большого количества Беллини, местного напитка из смеси шипучего Prosecco с персиком, в ближайшей остерии, то есть винном баре. Кроме того друг Вольдемар не упустил случая попробовать белое вино Омбру, и еще много кое чего, хотя Лесистратова умоляла его не терять выправку до вечера.
Лиза разумеется начала спешно прихорашиваться и думать, что же именно надевают на такие променады. Также встал вопрос о выборе маски, как известно уравнивающей всех и вся, ведь неизвестно кто под ней скрывается. Приготовления отняли много времени, и вся комната в гостинице, омываемой волнами, подобно прочим городским зданиям, была усыпана распакованными по сему случаю платьями. Поэтому когда путешественники сели в нанятую гондолу и подплыли к площади Сан-Марко снова, было уже весьма поздно.
Их поразило то, что они не узнали города – его захватил карнавал. Как ни удивительно, он начинался как и в старые добрые времена, на улицах и площадях. Лесистратова подумала, что это просто чертовщина какая-то. Кругом было полно народа, и каждый делал что ему вздумается. Разноцветные маски, белые, черные, золоченые, с длинными носами и безносые, с прорезями для глаз и оттопыренными губами, мелькали там и тут. Гудели трубы, били барабаны, уличные торговцы разложили свой товар, разноцветные плащи и шляпы, на лотках. Акробаты и жонглеры, а также огнеглотатели демонстрировали свое искусство, вздымая клубы пламени, рассекавшего ночную тьму. На площади Сан Марко представляли комедию Дель Арте, всюду летало конфетти.
– Что случилось, почему все так веселятся? – поинтересовался граф, который купил себе для торжества скромную черную маску, инкрустированную золотом, у случайного прохожего.
– Сеньор, мы решили временно возродить старую карнавальную традицию! – пояснил ему ночной гуляка. – А кроме того вы видите – раз сюда скоро придет сеньор Буанапарте, от нашей тысячелетней независимости уже мало что останется! Поэтому нынешний Дож будет последним, чувствуя это, он приказал устроить карнавал и открыть дворец…
Снабженный полезными сведениями, граф Г. отошел к своим спутникам и поделился с ними новостями. Лесистратова в глубоко декольтированном темно-красном платье, с розовой маской с узкими прорезями заставила Морозявкина в очередной раз пожалеть о своем обете безбрачия, а граф взглянул на нее новыми глазами.
– Пора пробираться во дворец! – тихо прошипела Лиза сквозь маску. – Вон видите – куда входит публика, прекрасно одетая?
– А нас туда пустят? – поинтересовался весьма скромно наряженный Морозявкин, выбравший к тому же маску с длинным носом, которую обычно носили врачи дабы не заразиться чумой, кладя в этот нос губку с уксусом. – От меня тут почему-то и так все шарахаются как от зачумленного…
– Это потому, сударь, что у вас дурной вкус! Длинноносая маска – фи, это моветон, – пояснила ему Лизонька. – Не беспокойтесь, со мной вас пустят повсюду, а без меня не пустили бы никуда! – жестоко, но справедливо заключила она.
Ведомые Лесистратовой, граф Г. и Вольдемар добрались до парадного входа во Дворец дожей, и как ни странно их пропустили внутрь, хотя здешние дворцовые стражи и поглядели на наряд Морозявкина довольно косо и свысока. Богатые венецианские вельможи часто давали балы во дворцах, а простолюдинам оставалось предаваться веселью на улицах. Palazzo Ducale, официальная резиденция правителей города, венецанских дожей, с фасадами выходившими на лагуну и на площадь, блистал, охваченный весельем, дамы и кавалеры, все в масках, толпились в огромной зале Маджор Консильо, жужжащей как улей.
– Посмотрите, граф, не правда ли, сколь удивительное помещение! Его потолок не поддерживается опорами! – сообщила Лиза графу Г.
– Не поддерживается? А нам на голову он не свалится? – бдительно поинтересовался Морозявкин, задирая маску огромным носом верху и пытаясь проверить прочность потолка на глаз.
– Ну что вы, сударь! Перестаньте дрожать… Лучше посмотрите вокруг – видите, сколь много окрест прекрасных дам?
Морозявкин посмотрел вокруг, и, увидев огромное количество цветущих как розы девиц, тут же пустился в пляс с одной из них, сожалея лишь, что лиц под масками было толком не разглядеть. Музыканты играли, а гости танцевали только появившийся тогда вальс, классический менуэт, устаревший гавот, а также всякую павану и гальярду. Именно в Италии появились первые учебники танца, и только в конце XVII века французские балетмейстеры начали систематизировать запись танцевальных па. Веселье воистину било ключом.
Лесистратова, танцуя по большей части с графом, все время с интересом разглядывала публику, гадая кто есть кто, однако под масками это было весьма нелегко узнать. Она все время нетерпеливо ждала, что барон начнет свою дьявольскую игру, и подкатит к ней с непристойными предложениями. С другой стороны, ей не давала покоя записка из Петербурга, полученная с голубиной почтой, к которой был приложен миниатюрный портрет. Из нее следовало, что Павел I был весьма озабочен судьбой своего французского коллеги, но не безвременно казненного Людовика XVI, которому было уже ничем не помочь, а его брата, Людовика XVIII, вошедшего в историю как граф Прованский. В отличие от неудачливого братца, которого узнал при бегстве почтовый служащий, что и привело в конце концов к гильотине, граф Прованский, более известный в годы эмиграции как граф де Лилль, скрывался то в Варшаве, то в Брюсселе, то в Вероне, словом где-то неподалеку, а Лесистратовой, как следовало из секретной депеши, надлежало склонить его укрыться от напастей судьбы в царской России, под крылом самодержца.
