Я все еще с некоторой тревогой поглядывал на нераспечатанный конверт, когда зазвонил телефон. Это был Шилдс.
– Как мы поживаем? – спросил он на своем чересчур правильном немецком.
– Я поживаю очень хорошо, спасибо, – ответил я, передразнивая его манеру говорить, но он, казалось, этого не заметил. – Чем именно могу служить вам, герр Шилдс?
– Так как твой дружок Беккер вот-вот предстанет перед судом, я подумал: что ты за детектив? Я спросил себя, появилось ли у тебя что-нибудь подходящее для дела, получит ли твой клиент нечто, стоящее пять тысяч долларов? – Он подождал моего ответа, но, так как я ничего не сказал, продолжил более напористо: – Итак? Какой будет ответ? Ты нашел основную улику, которая спасет Беккера от виселицы? Или ему придется все это проглотить?
– Я нашел беккеровского свидетеля, если вы это имеете в виду, Шилдс. Только у меня нет ничего, что связывало бы его с Линденом. Пока нет.
– Ну, тебе следует работать поживее, Гюнтер. В этом году судебные разбирательства, как правило, быстренько заканчиваются. Не хочу видеть, как ты бродишь вокруг виселицы, доказывая, что мертвец невиновен. Это, с какой стороны ни глянь, выглядит плохо. Ты, уверен, согласишься со мной. Плохо для тебя, плохо для нас, но хуже всего – для человека в петле.
– Предположим, я смог бы выдать этого человека, чтобы вы арестовали его как важного свидетеля. – Это было почти безнадежное предложение, но я решил все же попробовать.
– А другого способа заставить его появиться в суде нет?
– Нет. А так Беккеру по крайней мере будет на кого пальцем указать.
– Ты хочешь, чтобы я посадил грязное пятно на сверкающем полу? – вздохнул Шилдс. – Но я не прочь предоставить шанс и другой стороне, понимаешь? Поэтому я сделаю вот что: посоветуюсь со старшим помощником командира майором Уимберли. Однако обещать ничего не могу. Скорее всего, майор порекомендует мне не заниматься чепухой, а добиться приговора – и к черту свидетелей твоего клиента. Знаешь, на нас ведь сильно давят, требуют поскорее закончить это дело. Бригу не нравится, когда в его городе убивают американских офицеров. Я говорю о бригадном генерале Александре О'Гордере, командующем семьсот девяносто шестым. Вот уж, поверь мне, настоящий сукин сын. Ладно, я с тобой свяжусь.
– Спасибо, Шилдс. Ценю.
– Не стоит благодарить меня, во всяком случае пока, мистер, – сказал он.
Я положил трубку и взял письмо. Обмахнулся им пару раз как веером, почистил уголком конверта под ногтями и наконец вскрыл его.
Кирстен никогда не любила писать писем, ей больше нравились открыточки. Только открыточка из Берлина вряд ли бы теперь могла помочь принять желаемое за действительное. Вид на разрушенную церковь кайзера Вильгельма? Или на разбомбленное здание Оперы? Расстрельное место на Плотцензее? Я подумал, что еще очень не скоро из Берлина станут посылать открыточки.
Я развернул листок бумаги и стал читать:
"Дорогой Берни!
Надеюсь, это письмо до тебя дойдет, хотя времена такие, что может и не дойти. На всякий случай я попытаюсь отправить тебе еще и телеграмму, чтобы сообщить: у меня все в порядке, Соколовский потребовал, чтобы советская военная полиция контролировала все дороги близ Берлина на Запад, и как там будет с почтой – неизвестно.
Самое страшное, что это может обернуться настоящей осадой города, с тем чтобы выжить американцев, англичан и французов из Берлина, хотя вряд ли кто-нибудь стал бы возражать, если бы убрались французы. Ну, еще можно допустить, когда нами командуют американцы или англичане, по крайней мере, они сражались и победили нас. Но французишки? Они такие лицемеры! Одна эта выдумка с победоносной французской армией чего стоит.
Люди говорят, что американцы и англичане не будут в бездействии наблюдать, как город прибирают к рукам иваны. Я лично не уверена насчет англичан: у них сейчас хватает забот в Палестине (кстати, все книги по сионистскому национализму из книжных магазинов и библиотек убрали – очень знакомо, не правда ли?). Хотя, когда думаешь, что у англичан есть заботы и поважнее, вспоминаешь, что они уничтожают немецкие корабли. В море полно рыбы – чем не решение проблемы с продовольствием? – а они взрывают корабли! Они что же, хотят спасти нас от русских, чтобы уморить с голоду?
По Берлину между тем ползут слухи о каннибализме. Рассказывают, якобы полицию вызвали в дом на Кройцберг, где жильцы одной из квартир услышали ужасный шум и обнаружили, что с потолка капает кровь. Они вломились к соседям этажом выше и нашли пожилую пару, поедающую сырое мясо пони, которого они затащили с улицы и забили камнями. Может, все это ложь, но у меня ужасное ощущение: уж очень похоже на правду. В чем я абсолютно уверена, так это в том, что планка критерия морали опустилась еще ниже.
В небе полно транспортных самолетов, и войска всех четырех держав нервничают все больше и больше.
Ты помнишь Карла – сына фрау Ферзен? Он вернулся из русского лагеря для военнопленных на прошлой неделе, но очень плох, бедняжка. Доктор говорит, что, очевидно, его легким конец, фрау Ферзен рассказывала мне обо всем, пережитом им в России. Это ужасно! Почему ты никогда не говорил со мной об этом, Берни? Возможно, я бы тогда больше понимала, смогла бы помочь. После войны, признаюсь, я была никудышной женой для тебя, и теперь, когда тебя нет рядом, думать об этом еще тяжелее. Поэтому я решила, что, когда ты вернешься, мы могли бы использовать часть денег, которые ты оставил, – откуда, кстати, так много денег, ты ограбил банк? – чтобы поехать куда-нибудь в отпуск. Так хочется оставить на какое-то время Берлин и побыть вместе.
Пока же я истратила часть суммы на ремонт потолка. Знаю, ты давно собирался сделать это, но все время откладывал. Как бы там ни было, теперь все уже сделано и выглядит очень мило.
Возвращайся скорее домой и посмотри сам. Я скучаю по тебе.
Любящая тебя Кирстен".
«Вот так-то, мой воображаемый графолог», – подумал я весело и налил себе остатки водки Тродл. Она немедленно сняла мою нервозность: предстояло звонить Либлю и докладывать о своих незначительных успехах. К черту Белински, сказал я себе и решил спросить мнение Либля о том, поможет ли Беккеру или нет попытка добиться немедленного ареста Кенига, чтобы принудить его давать показания.
На мои звонки долго никто не отвечал. Когда Либль наконец снял трубку, у него был голос человека, который подошел к телефону тотчас после падения с лестницы. Его обычная прямолинейная и несколько раздраженная манера говорить смягчилась, а голос, казалось, вот-вот сорвется.
– Герр Гюнтер, – сказал он и, сглотнув, умолк. Затем я услышал, как он глубоко вздохнул и, по-видимому взяв себя в руки, снова заговорил: – Произошло ужасное несчастье. Убита фрейлейн Браунштайнер.
– Убита? – тупо повторил я. – Как?
– Ее сбила машина, – тихо сказал Либль.
– Где?
– Фактически на пороге госпиталя, где она работала. Все произошло мгновенно. Ей ничем нельзя было помочь.
– Когда это случилось?
– Пару часов назад, она как раз сменилась с дежурства. К сожалению, водитель скрылся. – До этого я и сам мог бы додуматься. – Возможно, он испугался. А может быть, был пьян. Кто знает? Австрийцы такие плохие водители!
– Кто-нибудь видел этот несчастный случай? – Мои слова прозвучали почти сердито.
– Пока свидетелей нет. Но, кажется, кто-то упомянул черный «мерседес», удаляющийся на большой скорости по Альзерштрассе.
– Господи, – выдохнул я, – это же прямо за углом! Подумать только, я мог даже слышать скрежет шин той машины.
– Да, действительно, – пробормотал Либль. – Она не страдала, все случилось мгновенно. Машина ударила ее прямо в спину. Доктор, с которым я беседовал, говорит, что спина совершенно раздавлена. Возможно, она умерла еще до того, как упала на землю.
– Где она теперь?
– В морге Центрального госпиталя, – вздохнул Либль. Я услышал, как он зажег сигарету и глубоко затянулся. – Герр Гюнтер, – продолжил он, – нам, конечно, придется поставить герра Беккера в известность. Так как вы знакомы с ним гораздо ближе, чем я...
– О нет, – сказал я быстро, – мне и без того хватает грязной работы. Возьмите ее страховой полис и завещание, если вам так будет легче.
– Уверяю вас, я так же расстроен, как и вы, герр Гюнтер. Нет необходимости...
– Да, вы правы. Извините. Послушайте, не сочтите меня бессердечным, но давайте узнаем, нельзя ли как-то использовать эту ситуацию, чтобы отсрочить слушание дела.
– Не знаю, – промямлил Либль, – ведь они не были женаты.
– Ради Бога! Она была беременна от него.
Последовала короткая пауза, затем Либль пролопотал:
– Я не знаю. Да, вы правы, конечно. Посмотрим, что можно сделать.
– Да уж постарайтесь.
