— Ах да, пожертвование…
Магдалена вымученно улыбнулась и одновременно покосилась на Симона с отцом; они все еще стояли перед дверью в сокровищницу и, как на беду, похоже, не могли ее отворить.
Проклятие! Чего вы там возитесь? Долго мне тут еще клушу безмозглую разыгрывать?!
Магдалена наклонилась и полезла рукой в корсаж, словно между грудями у нее лежало несколько монет. Келарь жадно уставился на неожиданное зрелище.
— Может, хм… ты могла бы сослужить монастырю и иную службу, — пробормотал он и облизнулся. — В убытке не останешься. Я же келарь, и у меня имеется ключ от кладовой и проходов поглубже; там и вино есть, и сало, и колбаса. Ну, и местечко, где нам никто не помешает…
— Чтобы помолиться? — спросила Магдалена и захлопала ресницами.
Монах рассмеялся:
— Можешь и помолиться. Мне это не помешает.
В это мгновение дочь палача заметила, к своему облегчению, как Симон и отец скрылись за приоткрытой дверью. Лицо ее мигом преобразилось.
— Ну, чего ты ждешь? — спросил похотливо брат Экхарт. — Пойдем помолимся вместе…
— Знаете что, ваше преподобие? — прошипела она, и все простодушие с нее как рукой сняло. — Вы для меня слишком старый, жирный и безобразный. И я вообще сомневаюсь, способны ли к такого рода молитвам. Думаю, я лучше пожертвую привычным образом.
Она вынула ржавый грошик и швырнула его ошалевшему монаху под ноги.
— А теперь прошу простить, святая Елизавета ждет меня к аудиенции.
Она развернулась на каблуках и прошествовала к выходу, не преминув при этом поклониться двум статуям Девы Марии.
Когда Симон дернул ручку и понял, что дверь заперта, он с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Похоже, что они пришли зря.
— Конечно, заперто! — прошептал он. — Могли бы и сами догадаться.
Он посмотрел на неф; Магдалена как раз уходила вместе с келарем в глубь придела.
— Лучше вернемся, пока Магдалена заболтала монаха.
— Вот еще, — проворчал палач. — Последи только, чтобы нас никто не заметил. Остальное предоставь мне.
Он вынул кусок гнутой проволоки и принялся ковыряться ею в замочной скважине, пояснив:
— Я такой штукой и кандалы в Шонгау отпираю, когда ключ куда-нибудь запропастится. — Проволока медленно поворачивалась из стороны в сторону. — Я недолго, сейчас уже́… Ну, что я говорил?
Раздался слабый щелчок, дверь приоткрылась, и они прокрались внутрь.
— С замками в сокровищницу вам это мало чем поможет, — заметил Симон, пока они поднимались по витой лестнице мимо бесчисленных образов. — Они из другого теста.
— Балда, я и без тебя это знаю. Я и не хочу заходить внутрь часовни, а только в коридоре осмотреться.
Симон озадаченно уставился на тестя:
— Коридор? Он-то вам зачем?
— Сейчас поймешь.
Между тем они поднялись к небольшой комнатке перед сокровищницей. В единственное запертое окно с северной стороны пробивался слабый солнечный свет, воздух стоял затхлый и спертый. Не в пример прошлому разу, усиленная железом дверь была заложена тяжелыми засовами. Они замыкали дверь на уровне глаз, груди и колен, и каждый запирался на большой замок.
Симон показал на три герба, нарисованных на двери:
— Бело-синий герб Виттельсбахов, орел и лев Андекса и святой Николай; последний символизирует приора как хранителя третьего ключа, — пояснил лекарь. — Так и в хронике написано. Ума не приложу, как из такой сокровищницы можно украсть что-нибудь. Там окна хоть есть?
Куизль кивнул:
— Три штуки. Но все они зарешечены толстыми прутьями.
— Ну как из такой комнаты можно вынести тяжеленную дароносицу с облатками? — изумленно спросил Симон. — Замки, как вы говорите, были не тронуты… Настоятель с приором утверждают, что не расставались со своими ключами… То же самое, думаю, касается и графа. Может, и вправду колдовство?
— Чушь! — проворчал палач. — Колдовство есть выдумка дьявола, которой он пытается заморочить нам головы. А здесь дело рук человека.
— В таком случае возможны лишь два варианта, — возразил Симон. — Либо кто-то умудрился за одну ночь взломать все три замка, либо это дело рук кого-то из хранителей. Тогда ему нужно было лишь заполучить другие два ключа, чтобы войти внутрь.
— Возможно, все обстояло иначе.
Палач внимательно огляделся. Коридорчик был почти пуст: всюду висели образы с чудесными спасениями, слева под окном стоял железный сундук. Куизль наклонился и отворил его.
— Пусто, — пробормотал он задумчиво. — В этом сундуке, наверное, время от времени переносят реликвии.
Симон кивнул:
— Я об этом читал. Только во время войны святые облатки несколько раз перевозили в Мюнхен, потому что люди боялись шведских набегов. Потом их каждый раз возвращали обратно.
— А теперь они и вовсе пропали… — Палач захлопнул сундук. — Но, думаю, теперь я знаю, кто за этим стоит.
— Что, простите? — У Симона на мгновение отвисла челюсть от изумления. — Вы знаете, кто за этим стоит?
Куизль с ухмылкой взглянул на зятя.
— А ты разве нет? Если все сложить воедино, то решение само в руки просится. Симон, Симон… — Он сочувственно покачал головой. — И чему вас только учат в этих ваших университетах. Уж точно не думать.
Фронвизер закатил глаза. Куизль далеко не впервые подначивал зятя тем, что лекарь хоть и учился, но все равно знал меньше палача. Его явно задевало, что из-за низкого происхождения ему был закрыт доступ в университет.
— Тогда, может, хоть вы проявите милость и приоткроете мне дверь в сокровищницу своих знаний? — насмешливо спросил лекарь. — Или мне придется помереть в неведении?
— Нужно еще кое-что проверить, — грубо ответил палач. — Мы все-таки хотим выяснить, связан ли наш воришка с убийствами. А до тех пор придется тебе потерпеть.
Он направился к лестнице.
— А теперь пошли отсюда, пока келарю не вздумалось иконы здесь почистить. Если кто-нибудь увидит нас на галерее — я просто молился, а ты разыскивал меня из-за какого-то больного. Ты ведь не только соображаешь с трудом, но и лечишь, видимо, так же.
Куизль стал спускаться по лестнице; и хотя он шел спиной к Симону, лекарь не сомневался, что по лицу его блуждала самодовольная ухмылка. Бранясь вполголоса, Симон последовал за палачом. Бывали такие минуты, когда он готов был собственными руками растянуть тестя на дыбе.
Прежде чем Куизль объяснил Фронвизеру, что к чему, времени прошло гораздо больше, нежели надеялся лекарь.
Вместе с Магдаленой Симон целыми днями возился с больными. При этом им помогал Якоб Шреефогль; он нанял нескольких неустрашимых батраков, которые помогли расставить новые койки в соседнем помещении. Кроме того, две служанки из деревни следили за тем, чтобы в наличии всегда были необходимые травы и чистая вода. Правда, с тем условием, что Симон окуривал комнаты полынью и зверобоем. Сам он, конечно, сомневался, что это поможет избежать заражения, но лишь при этом условии люди соглашались помогать лекарю. Из монахов никто к ним так и не заглянул.
Симон непрестанно листал книгу Джироламо Фракасторо, чтобы узнать еще что-нибудь об этой загадочной болезни. Итальянский ученый высказывал мнение, что болезни разносятся не через скверные запахи, как это повсеместно считалось, а посредством крошечных частиц в пище, воде или воздухе. Могло ли это послужить причиной для эпидемии в Андексе?
Когда закатное солнце скользнуло последними теплыми лучами по крошечным окнам лазарета, желудок недовольным урчанием напомнил Симону, что лекарь с самого утра ничего не ел. Он отложил грязный фартук, ополоснул лицо чистой водой и огляделся в поисках Магдалены: она как раз поила жаропонижающим сиропом шестилетнюю девочку. Их собственные дети играли в углу резными игрушками, которые резчик отдал вместо денег.
— Я помираю с голоду, — жалобно признался Симон. — Что скажешь? Может, сходим в трактир, поедим супа, выпьем стакан-другой вина? Здесь нам все равно делать особо нечего. С нами или без нас, кашлять они будут одинаково.
Магдалена беспокойно оглянулась на Петера с Паулем.
— Я, наверное, пойду лучше с детьми домой к Михаэлю, — ответила она и вытерла руки о передник. — Они и так слишком долго пробыли среди больных. Да и спать им уже пора… — Она кивнула на Пауля, который устало тер глаза. — Но ты иди, если хочешь, я не обижусь.
Симон усмехнулся:
— Потому что с немым угодником тебе нравится больше?
— С Маттиасом? — Магдалена засмеялась и покачала головой. — На этот счет можешь не беспокоиться. Ты хоть и болтаешь иногда лишнего, но и человека, который все время молчит, я бы тоже не вынесла.
Она взяла зевающих детей за руки и, уже стоя в дверях, подмигнула мужу.
— Но вообще он недурен, этот Маттиас.
