– Разве я не сказал? – пробормотал молодой человек. – Но… но… Понимаете, это произошло в Спасском переулке… Возле дома генеральши Громовой, которую убили в ту ночь.
Глава 25
Человек с Николаевской улицы
– Спасский переулок!.. – простонал Леденцов. – Ну конечно же! Как я мог упустить из виду…
– Человек из ресторана, – негромко уронила Амалия. – Тот самый, который известен нам под именем Коко.
– Похоже, это и впрямь он… И приметы сходятся.
Именно появление Коко так поразило Ольгу Николаевну, что она даже упомянула о нем горничной, сказав, что встретила знакомого. Соня решила, что хозяйка имела в виду Владимира, но на самом деле Верейская говорила вовсе не о нем… «Ты ничего не понимаешь», – отмахнулась Ольга Николаевна, когда Соня предположила, что речь идет о корнете. Почему Верейскую так заинтересовала эта встреча? Был ли неуловимый Коко просто ее знакомым или…
– О-о! – вырвалось у Амалии. – Боже мой…
– Амалия Константиновна… – Тон молодой женщины был так странен, что Леденцов изумился.
– Маскарад, – блестя глазами, объявила Амалия. – Он был странно одет… Вспомните, ведь в ресторане он ничем не отличался от остальной публики, иначе дяде сказали бы об этом! А в Спасском переулке он был одет как рабочий… Но не это самое важное. – Амалия повернулась к изумленному, ничего не понимающему корнету. – Так она спросила, почему он не бреется?
– Д…да.
– Гиацинт Христофорович, помните поговорку?
– Поговорку? – вытаращил глаза Леденцов.
– «Брит, как актер», – подсказал Александр, который быстрее сообразил, куда клонит Амалия. – Он актер!
– Бывший актер, судя по всему, – подытожила молодая женщина, незаметно пожав его руку в знак благодарности. – Он играл вместе с Ольгой Верейской. Не знаю где, не знаю как, но круг поисков сужается. Увидев его небритым и в одежде рабочего, она удивилась… а он пытался ее убедить, что она обозналась… Все сходится. Мы ищем бывшего актера, которого зовут Николай или Константин, прозвище – Коко, он интересуется бегами и декламирует… Как же я раньше не поняла, что он декламирует! Маша! Маша!
Маша впорхнула в дверь, получила задание во что бы то ни стало привести дядюшку Казимира и упорхнула. Через минуту с видом мученика явился дядюшка, который собирался уже ложиться спать после вечера. Однако тут он заприметил на диване рядом с Амалией Александра (которого Казимир побаивался) и поторопился придать лицу самое любезное выражение.
– «Зашел в такую глубину потока крови, что дальше нет пути, а воротиться – вновь значит перейти поток», – процитировала Амалия. – Может быть, не совсем точно, потому что я давно не видела перевода, но скажи мне: это то, что читал посетитель ресторана? Ты еще упоминал, что стихи произвели на тебя неприятное впечатление.
– Боже! – скривился Казимир. – Да, теперь я вспомнил… Он читал именно их… а девушки мне пересказали.
Амалия и Леденцов переглянулись.
– А мы-то какие только стихи о потоках не вспоминали… Можете идти, дядя, и простите, что побеспокоила вас, – закончила она официальным тоном.
– Что это? – мрачно спросил Александр, когда дядюшка удалился.
– Шекспир. «Макбет». Если бы я поняла это раньше, то поняла бы и все остальное. Кто в России способен цитировать «Макбета»? Либо актер, либо человек, влюбленный в Шекспира. Но люди, которые по-настоящему любят Шекспира, не идут на преступления.
– Он играл Макбета, – скорее утвердительно, чем вопросительно заметил Леденцов.
– Да, это вполне вероятно. Звоните Александру Богдановичу. – Амалия посмотрела на часы. – Уже поздно, но готова держать пари на что угодно, что он до сих пор на работе… Судя по всему, дело Ольги Верейской каким-то образом связано с убийством генеральши Громовой, а значит, завершать расследование придется вместе. – Баронесса Корф повернулась к корнету, который сгорбился в кресле, опустив плечи, и, казалось, был даже не способен удивляться тому, что расследованием командовала хорошенькая женщина. – Я чрезвычайно благодарна вам, Владимир Сергеевич… Должна сказать, что вы очень нам помогли. Если я могу что-то сделать для вас…
– Да, – тихо ответил молодой человек. – Я хотел бы… хотел бы увидеть ее. Это можно устроить?
– Да, разумеется.
– У меня только один вопрос. – На скулах молодого человека проступили розовые пятна, он стиснул челюсти. – Это он убил Ольгу Николаевну? Тот человек, о котором вы говорили?
– Нет. Это сделал сообщник, о котором у нас до сих пор нет почти никаких сведений. Но вы не тревожьтесь, – добавила Амалия, – делом занимаются лучшие силы сыскной полиции, и я уверена, что преступление будет раскрыто…
…Шел уже третий час ночи, когда корнет Павлов и сыщики – Гиацинт Леденцов и Александр Зимородков – покинули особняк на Английской набережной. Нередин, Чигринский и Лидия Малиновская уехали гораздо ранее, причем точности ради следует добавить, что композитор и балерина удалились вместе, а поэт в одиночку направился к себе.
– Зачем вам это надо? – не удержался Александр.
Он понимал, что ему тоже пора удалиться, но, по правде говоря, ему так не хотелось никуда уезжать, что он готов был задержать Амалию любым, пусть даже самым неподходящим вопросом.
– Надо – что? – спросила молодая женщина, приподняв брови, и уже в ее тоне читались неодобрение и легкий вызов.
– Заниматься, – Александр попытался подыскать слово, которое наиболее полно выразило бы то, что он чувствовал, и наконец с оттенком брезгливости произнес, – этой уголовщиной.
– Продолжайте, продолжайте, – любезно отозвалась Амалия, но это была, пожалуй, самая ледяная любезность на свете. – Вы, кажется, хотели добавить: «Не все ли равно, кто и почему убил эту никчемную Ольгу Верейскую…»
– Я этого не говорил, – чуть поспешнее, чем стоило бы, возразил Александр.
– Но думали, не так ли?
И она увидела, как замкнулось в холодной непроницаемости это красивое лицо, которое когда-то было для нее главным лицом на свете.
– Боже мой!
Услышав смех Амалии, Александр вздрогнул, как от удара. (Амалия не смогла бы объяснить, почему она смеялась… она испытывала облегчение от того, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и в то же время не могла не думать, что отношение Александра к жизни, по крайней мере к некоторым ее аспектам, кажется ей нелепым. Но барон Корф, конечно, принял смех только на свой счет – и он его задел.)
– Хотите знать правду? – с неожиданной горячностью проговорил он. – Мне не нравится, что вы находите время для кого угодно…
– Кого угодно, только не для вас? – Амалия покачала головой. – Полно, Саша. По-моему, мы уже обсуждали это тысячу раз, если не больше… Идите лучше спать.
…И вот тут он растерялся по-настоящему.
– Но…
– Да, да, да, – нараспев проговорила Амалия, поднимаясь с места. – Утром посидите за столом вместе с Мишей, поможете ему решить задачу… он и сам ее прекрасно решит, но вы все равно ему поможете. Маша! Барон Корф остается ночевать у нас. Можете выбрать любую незанятую спальню, – добавила она, обращаясь к Александру. И хотя она никак не выделила слово «незанятую», Александр все же выделил его для себя и опять обиделся.
Когда утром он спустился к завтраку, то был полон решимости дуться на весь свет, но сын так обрадовался его присутствию, что у барона не хватило сил следовать намеченной линии поведения. После завтрака он повез Мишу в гимназию, а Амалия рассказала матери о том, к каким выводам пришло следствие.
– Мы перебирали самые разные причины, по которым Ольга Верейская могла встретить свою смерть, но забыли об одной: о том, что человеку достаточно увидеть или услышать что-то не то, и он вмиг сделается неугодным. То, что бывшая актриса увидела в Спасском переулке, стоило ей жизни.
– Я рада, – невпопад заметила Аделаида Станиславовна, и в ответ на недоумевающий взгляд дочери пояснила: – Я все время опасалась, что ее прикончил этот композитор, а тебе бы это не понравилось.
– С чего ты взяла? – довольно сухо спросила Амалия. – Я не питаю к господину Чигринскому ничего, кроме естественной симпатии к большому таланту.
– Я имею в виду, тебе было бы неприятно, если бы ты ошиблась, – спокойно отозвалась старая дама. – Ты же с самого начала решила, что он невиновен, хотя все обстоятельства были против него.
…Пока в особняке на Английской набережной Амалия пыталась подыскать достойный ответ на замечание своей матери, по лестнице одного из доходных домов Николаевской улицы, расположенного недалеко от ипподрома и Семеновской площади, спускался молодой человек вполне приятной наружности, улыбчивый и белокурый. Внизу лестницы его уже ждали два полицейских чина и взволнованная домовладелица.
– А вот и Николай Петрович Черемушкин, – сказала она.
Молодой человек сделал такое движение, как будто передумал спускаться и собирался зачем-то вернуться к себе наверх, но тут один из чинов – неповоротливый с виду, грузный мужчина лет пятидесяти – совершил нечто вроде телепортации и в мгновение ока переместился к Николаю Петровичу, а переместившись, без всякой фамильярности, но весьма твердо прихватил его за рукав. После этого господин Черемушкин сник, покорился судьбе и безропотно дал себя увести.
