дождь, из тех дождей, какие бывают только в Питере, когда капли настолько маленькие, что будто бы повисают в воздухе, – почти что не дождь, а скорее плотный и очень мокрый туман, – облепил дома и дворцы столицы, фонарные столбы и чугунные ограды мостов, сделал тротуары и улицы скользкими, как в первые ночные октябрьские заморозки, хотя до октября оставалось еще более недели. В сгущающихся сумерках уличное освещение еле пробивало эту мглу, высветляя лишь малые пятна площадью не более квадратной сажени. Если вдруг какая-то неотложная нужда выгнала бы несчастного горожанина в такую погоду из дому пешим, передвигаться по пустым скользким улицам ему пришлось бы практически на ощупь, от фонаря к фонарю, мелкими, семенящими шагами.
Удивительно было то, что такой человек отыскался. Он продирался сквозь тягучую холодную пелену без зонта, высоко подняв ворот светло-коричневого пальто, изредка оглядываясь в освещенных местах, будто бы опасаясь преследования. От резких поворотов головы с полей шляпы сверкающими струйками слетала скопившаяся там влага. Изредка осторожный господин смахивал обтянутыми перчаткой пальцами капли с потемневших от воды усов. Подозрительно провожая взглядом редкие пролетки, он тем не менее игнорировал свободные экипажи, продолжая путь на своих двоих.
Ровно в тот же момент, как загадочный прохожий преодолевал очередное желтое пятно света, под предыдущим, уже пройденным им фонарем появлялись двое мужчин в одинаковых черных прорезиненных плащах с так же поднятыми воротниками и в низко надвинутых котелках. Однако эти персоны не привлекали внимания усатого господина, хотя очевидно было, что следуют они строго за ним, намеренно соблюдая дистанцию, из чего напрашивался вывод, что «черные» – не преследователи, а, вероятнее всего, сопровождающие или оберегающие.
Странная кавалькада прошествовала вниз по Невскому мимо Казанского собора, перешла мост и, судя по всему, намеревалась и дальше двигаться по прямой в сторону Фонтанки, но тут случилось нечто невообразимое: войдя в очередную лужу света, усатый снова начал поворачивать голову на поравнявшийся с ним фаэтон с поднятым верхом, но внезапно с обеих сторон от него возникли две черные тени, ухватили его за локти, а третий, появившийся сзади, с размаху опустил ему на голову короткую дубинку. Подхватив обмякшее тело, нападавшие запрыгнули в остановившийся экипаж, кто-то крикнул: «Гони», кучер с готовностью щелкнул кнутом, и фаэтон сорвался с места, унося и злоумышленников, и жертву в мокрую темень. Все произошло настолько быстро, что сопровождавшие осторожного господина черные плащи вынырнули из темноты в месте похищения тогда, когда гулкий стук копыт прекратил отражаться от темных зданий. Один рванул в погоню, но остановился уже под следующим фонарем, повертел головой, попытался прислушаться к обманчивому эху и, поняв тщетность своих усилий, понуро побрел к напарнику, надрывно дующему в полицейский свисток.
* * *
Первым вернувшимся чувством было не зрение, не слух, а тупая пульсирующая боль в затылке. Потом появилась способность слышать, но лучше б слух не возвращался – откуда-то издалека доносился ритмичный и непереносимо звонкий стук падающих с высоты и ударяющихся о какую-то металлическую поверхность капель, как будто кто-то барабанной палочкой отсчитывал секунды, колотя по медному тазу. Каждый удар взрывался в голове радужными всполохами и долбил по затылку острым твердым клювом гигантской птицы Рух. Понемногу возвращалась память: пустой Невский, противная морось – куда его понесло в такую погоду на ночь глядя? Потом вспомнились выскочившие из темноты силуэты. Он открыл глаза – ничего не изменилось, вокруг так же темно. Попробовал пошевелиться – послушались только пальцы. Больше почувствовал, чем услышал, что рядом кто-то есть. Хотел окликнуть, спросить, какого черта здесь происходит, но изо рта вырвалось только нечленораздельное мычание – язык наткнулся на какую-то туго свернутую тряпку. Кляп. Значит, и двигаться он не может потому, что примотан к стулу, а не видит ни черта из-за плотного мешка на голове. Скверно.
Совсем рядом скрипнула половица, громыхнул об пол стул, спустя мгновение тоже заскрипев под невидимым похитителем.
– Доброй ночи, Александр Иванович, – глухо произнес незнакомый мужской голос.
Спиридович поднял обмотанную мешком голову, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь плотные волокна, но то ли в комнате было темно, то ли ткань абсолютно не пропускала свет – увидеть ничего не удалось. Он попытался промычать «пошли к черту», и его, похоже, поняли: под нижнее правое ребро прилетел мощный удар.
– Не надо грубить, Александр Иванович, – посоветовал тот же голос. – Я этого не люблю.
За спиной послышался звук открываемой двери, по ногам потянуло холодным воздухом, отчего последовало еще одно неприятное открытие: он был без ботинок, в одних лишь носках. Спиридович машинально поджал пальцы. Чего ради потребовалось его разувать? Вряд ли все происходящее было затеяно с целью ограбления – уж больно много возни. Грабители раздели бы в коляске и выкинули где-нибудь в подворотне, без веревок, мешков на голове и величания по имени-отчеству. Стоп! А откуда им вообще известно его имя-отчество?
Тем временем в окружающем пленника мраке что-то изменилось: он стал не таким беспросветным, и выяснилось, что мешок все-таки не совершенно непроницаем. Видимо, помещение освещалось керосиновой лампой с выкрученным до минимума фитилем. Теперь же кто-то из более мобильных обитателей комнаты подкрутил колесико, и мир вокруг стал немного светлее. Александр Иванович уловил какое-то движение в свою сторону – и зажмурился от ослепившего его яркого света. Кто-то, не церемонясь, сдернул с его головы мешок. Осторожно разлепив спустя несколько секунд веки, Спиридович, щурясь, огляделся. Он находился в каком-то тесном помещении, судя по низким сводчатым потолкам красного кирпича, в подвале. Напротив, слева от убогого дощатого стола, на табурете сидел плотного телосложения мужчина, прилично одетый, в надвинутой до самых глаз шляпе. Низ лица закрывал белый платок – вот почему голос звучал глухо. На краю стола действительно стояла керосиновая лампа. Второй, невысокий и тоже одетый совсем не как уличный бандит, стоял к столу спиной, раскладывая на нем какие-то блестящие инструменты. Раздражающее капанье раздавалось откуда-то из-за спины – наверное, там находился рукомойник. Больше, насколько мог видеть обездвиженный Александр Иванович, в помещении никого не было. Забыв про кляп, он попробовал спросить, что тут за казаки-разбойники, но снова лишь пожевал тряпку.
Сидящий – видимо, он тут был главный – повернулся к компаньону и, на мгновение замешкавшись, словно подыскивая нужное обращение, сказал:
– Коллега, будьте так любезны, отодвиньтесь немного – пусть наш гость увидит ваш арсенал.
Низкорослый напарник отошел за спину Спиридовича. Открывшееся взору «гостя» зрелище оптимизма не добавило: на грязной столешнице, поверх расстеленного куска грубой рогожи, в дрожащем свете керосинки блестели хирургические инструменты. Некоторые из них больше походили не на гуманные
