— Это очень кстати, — ответил Николя. — Тем более что я должен в любом случае вернуться в Версаль.
Он рассказал о своей аудиенции у господина де Сен-Флорантена и о том, что получил добро на продолжение расследования. Он описал Бурдо странную мадемуазель де Совте и рассказал о печальном итоге приглашения мадам Аделаиды, но умолчал о происшествии в тупике Сент-Эсташ, чтобы не волновать инспектора сверх меры.
— Несмотря на уважение к вашим чувствам, которые вы как бывший ученик питаете к святым отцам, — сказал Бурдо, — я должен вам сказать, что эти люди и в самом деле опасны. Я имею в виду аббата Шовлена. Эти священники не подчиняются никому кроме своего командира. Они едины, как пальцы на руке, в своем обете послушания. Но я недорого дам за их будущее. Все, о чем вы мне рассказали, — последние отчаянные атаки зверя. Вы знаете, что о них распевают на улицах? Хромоногий Лойола и горбатый Шовлен. Весь Париж поет эту песенку.
И он запел низким голосом:
Общество порока —
Создал тебя хромоногий,
А горбун опрокинул вверх дном.
Николя грустно улыбнулся.
— Я не поддамся на это, Бурдо. Вы знаете, что я всегда останусь верен своим учителям. Но среди них и вправду есть дурные пастыри, и особенно я бы хотел рассчитаться с теми, которые внушили отцу Муйяру совершить этот безрассудный поступок.
— В любом случае это доказывает, что у них сильная организация. Они привезли святого отца из Ванна специально для встречи с вами?
— Он не бретонец. Думаю, он закончит свои дни в одном из приютов Общества.
— Заметьте, что они были хорошо осведомлены. Не могу представить себе, что Сартин, Лаборд и мадам Аделаида приложили руку к этой ловушке.
— Это исключено. А вы, Бурдо, что нового узнали вы во время службы в Театинском монастыре?
— Прекрасная церемония, полная благоговения. Очень мало членов семьи. Еще меньше друзей. Граф де Рюиссек выглядел угнетенным. Но помимо всеобщего уныния, меня поразили три вещи. Primo, невеста виконта — мадемуазель де Совте, с которой вы знакомы, — отсутствовала на церемонии. Я не знаю, как она выглядит, но навел справки и выяснил, что это так. Secundo, видам был в церкви, весьма соблазнительный молодой человек и, представьте себе, левша! Мы знали об этом, но я еще раз смог в этом убедиться, когда увидел, как он окроплял гроб святой водой. Но это еще не все: Ламбер, слуга, также левша… Его тоже выдало кропило. И, наконец, tertio, видам не в ладах с семьей. Он не отправился вместе с графом в Рюиссек, на захоронение в семейном склепе своих матери и брата. Разве не удивительно это со стороны молодого человека, пусть даже либертина?
— Нам давно пора с ним поговорить. Мне совершенно необходимо допросить его.
— Верно. Нам есть что ему предъявить. После церемонии я тайно последовал за ним. Видам отправился привычной дорогой к своему дому на Лирондель, небольшой улочке, которая соединяет площадь моста Сен-Мишель с улицей Жиль-Кер. Но он оставался там недолго, и знаете ли вы, куда привел меня этот малый?
— Мой дорогой Бурдо, сегодня я слишком устал для ваших загадок!
— На угол бульваров и улицы Ришелье, к мадемуазель Бишельер. Там он пробыл две-три минуты, не больше. Затем снова уселся в фиакр и был таков. Обождав некоторое время и заплатив несколько монет уродине, которая служит там привратницей, я узнал от служанки, что хозяйки нет дома — она уехала в театр.
— В театр — в столь ранний час, все это очень странно…
— Я снова обратился к уродине привратнице, и она подтвердила мне, что молодой человек в белом воротничке часто приезжал «исповедовать» хорошенькую актрису. Она сказала это с мерзкой гримасой, полной намеков, на счет которых трудно было ошибиться.
— А вот это существенный пункт, Бурдо. Значит, видам был хорошо знаком с любовницей своего брата. Посмотрим, что он нам об этом скажет. Надеюсь, он будет более разговорчивым, чем его отец. Итак, необходимо составить план, выяснить, где находились все эти люди во время убийств, и сопоставить это с тем, что нам уже известно. В конце концов мы обнаружим слабое звено. У нас уже есть два левши. Мы почти наверняка знаем, что Ламбер сидел в шкафу и был соучастником убийства, по крайней мере, помог доставить тело своего хозяина в комнату. Он участвовал в инсценировке самоубийства. Не хватает второго соучастника. И им вполне мог бы оказаться видам.
— Как мы будем действовать, Николя? Я не хочу оставлять вас одного.
Николя в конце концов убедился, что было бы разумнее рассказать Бурдо всю правду.
— Я еще не сказал вам, что сегодня утром за мной следили. Моя старая уловка с тупиком Сент-Эсташ сработала отлично, но мне придется удвоить бдительность. Однако у нас слишком много дел, чтобы все время действовать вместе. Я мог бы воспользоваться переодеванием, чтобы сбить врага с толку. Пока что я хочу, чтобы вы занялись Бишельер, Ламбером, Трюшем и Совте. Откуда они взялись? Черт возьми, у нас же лучшая полиция в Европе! Разошлите курьеров к интендантам, пусть немедленно возвращаются с ответом. Самое позднее в конце этой недели мы должны знать все обо всех.
— Я забыл сказать вам, что мы арестовали кучера баварского посла.
— Надо бы с ним встретиться. Месье де Сартин еще напомнит мне об этом, пока министр не заявился к нам снова! Я еще не рассказал ему о своих догадках. Вот и представился случай их проверить.
— А вы с чего начнете?
— Мне жаль нагружать вас всей этой бумажной работой, но маленькие ручьи питают большие реки. Что до меня, я переоденусь и навещу одного из наших друзей-ювелиров на Понт-о-Шанж, чтобы разузнать у него о кольце, оставленном в залог Трюшем де ля Шо. После этого попробую прижать к стенке видама. Не забудьте: сегодня вечером мы ужинаем у Семакгюса, в Вожираре. Я переночую там, а на следующее утро отправлюсь в Версаль для разговора с мадам Аделаидой.
Через несколько минут грузный, пожилой буржуа, одной рукой опираясь на трость, а в другой держа кожаный саквояж, вышел из Шатле и сел в карету. Николя поговорил несколько минут с отцом Мари, но тот так и не признал его. Удостоверившись в успехе своего переодевания, Николя распорядился ехать к Понт-о-Шанж и остановился у магазинчика ювелира Кеглера, к которому генерал-лейтенант полиции часто обращался в делах о похищении драгоценностей. Его встретили с почтением, с каким обычно обращались в этом месте с богатыми покупателями.
Изменив голос, Николя попросил опытного ювелира осмотреть вещь, которую он хотел бы приобрести, но сомневался в ее происхождении. Он уточнил, что один из друзей порекомендовал ему это место и сказал, что здесь работу и клеймо мастера проверят со всей точностью.
Польщенный ювелир навел свою лупу на кольцо с цветком лилии, которое Николя конфисковал в «Коронованном дельфине». Осмотр был долгим и тщательным. Месье Кеглер покачал головой. Он посоветовал не покупать этот предмет, и более того — обратиться в полицию. Кольцо было старинной работы, сделано большим мастером; камни были замечательны своей прозрачностью и размером, но — ювелир понизил голос — тут было над чем задуматься, судя по всему, кольцо было из королевской сокровищницы и украдено у особы королевских кровей. Оставалось только одно: как можно скорее избавиться от этого предмета, передав его уполномоченным лицам, чтобы не быть обвиненным в сокрытии краденого, которое неизбежно последует. В данных обстоятельствах это будет преступление против короны. Николя откланялся и, заверив ювелира, что последует его совету и доставит куда следует, этот компрометирующий предмет.
Жилище видама находилось не так далеко от Понт-о-Шанж, но Николя приказал кучеру прежде доставить его в Итальянскую Комедию. Они сделали несколько поворотов, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Затем въехали в тупик и постояли там некоторое время. Уверившись, что за ними никого нет, Николя приказал ехать дальше. Он задернул занавески и принялся менять свой облик: выплюнул кусок пакли, которым был забит его рот, отклеил фальшивые брови, стер с лица белила, вытащил из-под рубашки шерстяные очески, с помощью которых он сделал себе брюшко, и снял парик буржуа, скрывавший его собственную прическу. Он сжал в руке трость — на вид вполне безобидную, но скрывавшую внутри шпагу из закаленной стали.
В Итальянской Комедии мойщики и полотеры заканчивали большую утреннюю уборку. Папаша Пельвен грозно возвышался над этим морем разливанным — он, кто когда-то так часто сам орудовал шваброй на мостиках кораблей, на которых служил. При виде Николя его грубоватое лицо засветилось. Он немедленно предложил отпраздновать новую встречу несколькими стаканчиками своего любимого напитка и даже разделить с Николя свой обед, ароматы которого уже витали в коридорах театра.
Николя спешил и к тому же еще хорошо помнил свое прошлое знакомство с моряцкой кухней, поэтому дружелюбным тоном, — чтобы портье не обиделся, но твердо отказался от приглашения. Тот спросил, что привело Николя в театр, и тут же ответил на все его расспросы.
