– А, кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите.
– Вот и прекрасно. Обратите внимание на то, что ваш знакомый избрал своей резиденцией Феодосию. Крым сейчас – наиболее важная стратегически точка юга России. Он дает возможность контроля морских путей, близок к Закавказью, оттуда рукой подать до Батума… Обратите внимание на состояние дел в нашей батумской резидентуре. Батум на какое-то время станет важнейшим узлом Закавказья – важный и удобный порт, выход к бакинской нефти… Там чрезвычайно сильна турецкая агентура – турки традиционно считают Батумскую область зоной своего влияния, воспринимают английское присутствие как временное. Учитывая, что в правительстве Ллойд Джорджа вынашивают планы вывода наших войск из Закавказья, важность Батумской области для нашей политики в регионе еще более возрастает. Следует поддерживать аджарских кадетов во главе с Масловым, которые проводят политику сближения с деникинским Особым совещанием. Однако следует учесть, что активные связи батумских кадетов с югом России могут привести к проникновению в Добрармию турецких агентов. Борьба с этой агентурой, ее выявление – это еще одна задача вашей миссии…
– Совершенно верно, сэр Уинстон, – прервал мистер Солсбери затянувшийся монолог своего энергичного собеседника. – Я получил шифрованное сообщение о том, что наш резидент в Батуме раздобыл список засланных турками в Крым агентов. Этот список в ближайшие дни будет доставлен секретным связным в Крым, так что к моему приезду я смогу передать его человеку Лукомского. Это было бы крайне удачно с точки зрения придания генералу Лукомскому еще большего политического веса…
– Прекрасно. – Сэр Уинстон допил портвейн и откинулся на спинку кресла. – Кстати, если вы увидите командующего Добровольческой армией генерала Май-Маевского, сообщите ему о том, что его величество намерен в ближайшее время пожаловать генералу титул лорда.
– О-о! – Мистер Солсбери удивленно поднял брови.
– Ничего удивительного. Май-Маевский – замечательный тактик. Он прекрасно использует возможности современного транспорта – перебрасывая относительно небольшие контингенты войск по железной дороге, он вводит их в бой зачастую в один и тот же день на разных участках фронта, тем самым успешно преодолевая сопротивление значительно превосходящих по численности сил противника. Не забывайте, что Добрармии приходится воевать и с красными, и с зелеными, и с Петлюрой…
Сэр Уинстон посмотрел на часы и встал.
– Должен откланяться. Меня ждут в адмиралтействе. Желаю вам успехов и надеюсь на прекрасные результаты вашей миссии.
Он колобком выкатился из Георгианского зала и мгновенно на его месте возник мистер Лестер, тактично ожидавший завершения разговора в соседней комнате.
Опустившись в кресло, он с любопытством взглянул на мистера Солсбери.
– Не правда ли, – заговорил он, чувствуя, что молчание затягивается, – Первый лорд адмиралтейства – весьма перспективный политик? Если бы консерваторы пришли к власти, сэр Уинстон Черчилль[6] мог бы стать премьером… Хотя англичане не любят аристократов в политике, а сэр Уинстон – виконт, в родстве с герцогами Мальборо… И вообще, такой твердый и энергичный человек нужен у власти только в критические моменты истории, в период войн и политических потрясений. В относительно благополучные времена такие люди могут быть опасны, так что сэр Уинстон может стать премьером только в случае новой войны, а этого, даст Бог, не случится…
– Не правда ли, – прервал приятеля мистер Солсбери, не склонный сегодня говорить о политике, – в походке Джеральдины есть та грациозная царственная легкость, которая говорит нам о подлинном аристократизме, о многих поколениях родовитых предков… Я уверен, что на скачках в Аскоте она придет первой.
Борису снилось, что он умирает от тифа. С тех пор как он с трудом выжил, ему часто снилась болезнь. Опять во сне он ехал в поезде, в набитом вагоне. В его распоряжении оказалась вся верхняя полка, потому что никто не хотел сидеть рядом – боялись заразиться. Задыхаясь от жара, Борис под унылый стук колес терял сознание, потом ненадолго приходил в себя, просил пить, никто не подходил к нему, тогда он опять начинал бредить. Смутно помнит Борис, как поезд остановился в чистом поле, слышались крики, выстрелы, ржание лошадей. Всплыло и загуляло по вагону страшное слово «махновцы». Сунулась наверх страшная рожа в мохнатой шапке с заплывшим глазом, грозила револьвером. Последнее, что помнит Борис, – это как его тащили за ноги по вагону и выбросили на подтаявшую мартовскую землю.
Через некоторое время от холода он пришел в себя. Махновцы к тому времени нагрузили подводы награбленным добром и ускакали. Поезд тоже потихоньку тронулся к ближайшей станции. У полотна валялось несколько трупов – мужчина в офицерской форме без сапог, старик, раздетый до белья, еще какие-то люди, одна женщина…
Борис встал на ноги и, шатаясь, побрел вдоль полотна вслед поезду. В будке путевого обходчика старуха напоила его чаем с малиной и разрешила отлежаться несколько дней. Тифа она не боялась. Борис сам удивлялся, как выжил, видно, не судьба была ему тогда умереть.
Разбудил его скрип открываемой двери. Надзиратель принес ведро воды с кружкой, привешенной на цепочке. Обитатели камеры, как муравьи, поползли на водопой. Борис выпил кружку теплой железистой воды и почувствовал себя лучше. Голова прошла, пока он спал. Дверь снова открылась, впустив немолодого приземистого солдатика.
– А вот который Ордынцев! – весело крикнул он. – Выходи!
Борис поднялся и молча пошел к выходу. По камере пронесся тяжкий вздох.
На улице солнце клонилось к закату. Было жарко и пыльно, каменные дома выпускали накопленный за день зной.
– Куда, дядя, пойдем? – спросил Борис хмуро.
– Известно куда, – охотно отвечал солдат, – в контрразведку, вот куда.
– Тогда веди подольше, – вздохнул Борис, – мне спешить некуда.
Они пошли через пустеющий базар, где солдат разрешил Борису купить у припозднившейся торговки пирог с луком и яйцами, причем Борис, доставая деньги, встал так, чтобы солдат их видел.
– И-и, матушка, ты мне так не говори, что у меня пемадоры дороже! Это у тебя такое сумнение! – втолковывала толстая загорелая торговка унылой женщине в черном. – Ты-то, матушка, тут недолочко, а мы уж всякого повидавши. И при курултае[7] ихнем, татарском, в Крыму жили, и при Сулькевиче, и при господине Крыме жили, и при красных, прости Господи, привелось… Вот уж когда, матушка, не то что дорого, а и вовсе нечего было на зуб положить! Куда что подевалось – ни тебе хлебца даже купить. А как энти-то, деникинцы, пришли, тут тебе сразу и булки белые появились. А ты говоришь – пемадоры тебе дорогие! Вон, господин повар английский, тот уж если берет, то не торгуется ни трошечки. Хороший такой господин, даром что по-нашему ни слова, а в провизии понимает… Может, кавунчика недорогого хочешь?
– На что мне твой кавунчик? – подала голос унылая вдовица. – Это коли бы я в удовольствие свое жила, взяла бы я у тебя кавунчика. Раньше, когда в Курске жили, мы с Авдеем Микитичем покупали кавунчика, уважал покойник. С чаем любил пить. Сядет, полсамовара усидит и цельный кавун… Была-то жизнь, да нисколько не осталось. А что сюда нас Деникин евакуировал, то это только для того, чтобы нам здесь помирать… Что тут за места такие – одни татаре кругом да другие всякие разные… Земля, как доска, сухая, лесу не видать, зверя-птицы не слыхать, коровок и тех редко когда увидишь… Одни тебе овцы да козы, прости Господи! Да и козы как-то не по-русски блеют, видно, татаре их по-своему научили… Ладно, матушка, давай свои пемадоры.
– А что, дядя, денег-то небось мало вашему брату солдату платят? – спросил Борис.
– И-и, барин, куда там много! – вздохнул солдат. – При царе-то платили семь рублей пятьдесят копеек в месяц, а нынче, если на «колокольчики» пересчитывать, то меньше выходит…
Борис жевал пирог, поглядывая по сторонам. Базар прошли, начались грязные узкие улочки, поднимающиеся постепенно вверх, к центру. Борис скосил глаза назад. Солдат закинул винтовку за плечо и вытирал разгоряченный лоб.
– Ты вот что, дядя, – повернулся Борис к конвойному, – ты отведи меня тут, в сторонку куда-нибудь. Приспичило мне, а на улице-то ведь не будешь…
– Знамо дело, – откликнулся солдат, – на улице несподручно…
Они зашли в небольшой тупичок, отгороженный с двух сторон высоким забором. Борис вынул деньги и протянул их солдату. Тот выпучил глаза и взял с сомнением, а Борис уже, не тратя времени даром, рванул с его плеча винтовку.
– Ты погоди, погоди, – забормотал солдат, – ты дай мне по носу. Слабый у меня нос, чуть что – сразу кровища хлещет…
Борис, не примериваясь, двинул солдата кулаком по носу. Кровь и верно хлынула сразу. Солдат упал на колени, выпустив винтовку. Борис перебросил винтовку через высокий забор и услышал, убегая, как она шлепнулась на каменные плиты двора.
