Тоннер безропотно вытащил бумажник и обменял сорок рублей на птичье перо и пару книг.
Роос, пряча деньги, довольно заметил:
— Увеличение бюджета экспедиций за счет продажи книг о предыдущих — мое изобретение. Правда, в Сахаре результаты были скромны, зато Россия полностью оправдывает ожидания.
— Вы-то хоть прочесть сможете, а вот зачем смоленский почтмейстер купил по пять экземпляров? Сам понять не может, английского не знает. Но шельмец сделал большую скидку и дал кучу перьев впридачу, — поведал Тоннеру Терлецкий.
Снаружи послышался звон колокольчика. Смотритель выглянул в окно. Из подъехавшего дормеза лихо выпрыгнул офицер, а следом вылез пожилой сухопарый генерал в синем кавалерийском мундире и неожиданно легкой походкой направился в домик.
Смотритель вжался в стул. Лошадей нет, значит, без оплеух не обойдется.
— Генерал-майор от кавалерии Веригин Павел Павлович! — словно на высочайшей аудиенции провозгласил вошедший первым офицер и сразу посторонился, освобождая путь начальнику.
Услышав фамилию, смотритель бросился к генералу:
— Не узнаёте, ваше благородие?
Генерал близоруко прищурился, внимательно рассмотрел почтового служащего, а потом сгреб того в охапку:
— Сочин!!! Жив, курилка! Здесь, значит, служишь?
— Так точно! Как по болезни списали, по почтовому ведомству числюсь. Господин генерал-майор, рад вас видеть. Не изволите ли чаю? Лошади отдыхают, готовы будут через час, не раньше. Вы уж извините.
— Ладно! Подождем! Посмотри, стать-то какая! — сказал Веригин, обращаясь к адъютанту. — Вот с кого тебе следует брать пример. Мы с Сочиным еще в итальянской кампании сражались, я тогда штаб-ротмистром был. Эх, времена были… Женат?
— Женат, ваше благородие. — Сочин громко закричал: — Марфа!
Старуха выбежала из-за печки и бросилась в ноги генералу. Тот, смутившись, стал ее поднимать.
— А дети?
— Дети выросли, разъехались, — ответил Сочин. — А вы, ваше благородие? Жена, дети?
Генерал смутился:
— Да как-то не сложилось. Все служу и служу. Наверное, холостым помру.
При упоминании о смерти у смотрителя на глаза внезапно навернулись слезы.
— Ты что, брат? — Генерал снова его обнял. — Я так, образно. Мы еще повоюем. А за встречу надо выпить. Николай! — позвал Веригин адъютанта. — Вели денщику, пусть тащит погребец.
Марфа принялась сметать грязной тряпкой крошки со стола. Не прошло и минуты, как генеральский денщик втащил кованый сундучок. Веригин оказался запаслив. Из погребца извлекли хлеб, копченую колбасу, вареное мясо, соленую рыбку, пироги и две бутылки шампанского.
У Тоннера рот мгновенно наполнился слюной. Чай с пряниками оголодавший желудок воспринял как насмешку и теперь бунтовал пуще прежнего. Доктор решил выйти во двор.
— Вы куда? — спросил генерал.
— Неудобно мешать встрече боевых друзей… — начал было Тоннер, но генерал оборвал:
— Прошу к столу, без церемоний.
Денщик разложил серебряные приборы и фужеры.
— Николай, разливай, — громко скомандовал Веригин. — Всех прошу садиться, и ты давай, старый солдат, — сказал он засомневавшемуся Сочину. — За государя императора, отечество и его верных солдат!
Все встали. Осторожно, двумя руками, боясь расплескать или, не дай Бог, уронить, старик-смотритель поднял наполненный шипучим вином бокал, небольшими глотками осушил. По его щеке скатилась слеза.
Скоро за столом воцарилась атмосфера бесшабашного веселья и легкости, свойственная только таким путевым встречам, когда все почти равны, зная, что не увидятся боле вовек.
Генерал, насытившись, принялся развлекать всех рассказами, которых знал великое множество:
— Вот у нас в полку тоже был доктор. Всем, кого лечил, прописывал клистир, а ежели не помогало, тогда кровопускание. Однажды, по-моему, в четырнадцатом году, к нему обратился штаб-офицер, полковник Доронин, сломал палец при падении с лошади. Этот коновал перевязал, и не только палец, чуть не всю руку. А потом, по своему обычаю, вызвал фельдшера и распорядился о клистире. Доронин заупрямился, но Корф, так звали доктора, был непреклонен. В результате полковнику не только сделали промывание, но и сломали другую руку — так крепко держали. Я, надеюсь, вы, доктор, не только клистиры умеете ставить?
— Клистиры как раз и не умею, — в тон ответил доктор.
— Ну, спасибо за компанию! — Веригин поднялся. — Сочин, лошади готовы?
— Готовы, готовы, ваше высокопревосходительство. Сбегаю на двор, скажу, чтоб запрягали!
Тоннер вышел вслед за ним — после сытного завтрака ему захотелось попыхтеть трубочкой. Молодой петушок горделиво выхаживал по двору, хвастаясь пушистыми шпорами. Курам было не до него, они торопливо выклевывали из земли зернышки проса. Петушок остановился и что было мочи выдал трель. Подружки на миг отвлеклись, повернули головы, но триумф был испорчен въехавшей во двор каретой. Куры разбежались.
Лошади остановились прямо перед Сочиным, помогавшим денщику укладывать в генеральский дормез погребец. Из кареты вылез румяный, с еле заметным пушком над верхней губой, молодой человек и, тряся бумагами, подбежал к смотрителю.
— Незаконнорожденный… Константина Павловича… — долетали до Тоннера обрывки фраз.
Смотритель недоверчиво взял бумаги и крепко задумался. Конечно, чин у сына Великого князя небольшой… Но если по-другому взглянуть — племянник самого императора!
Видя его сомнения, молодой человек прибавил:
— Очень мстительный! — Из кареты на миг показалась голова другого юноши. Его губу украшал уже не пушок, а вполне достойные усики, а профиль и правда чем-то напоминал Константина Павловича. Это решило исход дела.
— Только бумаги отмечу! — расшаркался Сочин и скомандовал ямщикам: — Перепрягай!
Тоннер тяжело вздохнул — его возвращение домой отодвинулось еще на несколько часов — и посторонился, освобождая дорогу Сочину. Через несколько секунд на крылечко выскочил генерал.
— Надо Павла Александровича поздравить, — бросил он на бегу Тоннеру. — Флигель-адъютантом недавно стал.
«Сына Константина Павловича зовут Павел Александрович! — отметил Тоннер. — Экая маскировка. Каждая дворняжка в столице знает не только кто отец, но и кто его мать».
Поздравил генерал оригинально. Заглянув в карету, тотчас выволок оттуда обладателя романовского профиля за шкирку и потащил на станцию. Приятель незаконнорожденного князя засеменил следом.
Заняв место за столом, генерал устроил допрос, поставив нарушителей посреди комнаты под охраной Николая:
— Ну! И как вас молодцы, князья великие, звать-величать?
— Александр Владимиров, Тучин сын, — ответил шатен, изображавший мстительного романовского отпрыска.
— Денис Кондратов, Угаров сын, — ответил второй.
— Как, как? Тучин и Угаров? Владимира Алексеевича и Кондрата Денисовича сыновья? — обрадовался Веригин.
— Так точно, господин генерал-майор! — хором ответили юноши.
— Что-то у вас на этой станции, ваше высокопревосходительство, одни знакомцы, — заметил Терлецкий.
— Помесишь с мое в сапогах — всех орлов в России знать будешь, — отрезал Веригин. — И как вас, юноши, понимать? Чем вызван сей маскарад?
— Год дома не были! — жалобно протянул назвавшийся Угаровым.
— С турками сражались? — предположил Веригин и, не дожидаясь ответа, похвалил: — Молодцы! Герои! В отцов пошли! Под Аустерлицем Кондрат Угаров вытащил с батареи раненого Володю Тучина. Хоть и самого ранили, друга спас! Почему в штатском?
— Мы из Италии возвращаемся, ваше высокопревосходительство, — еще более жалобно сообщил Угаров. — Изучали лучшие образцы живописи и архитектуры! В войсках не служим. Мы — художники!
Веригин схватился за сердце.
— Художники?!
— Художники! — гордо подтвердил Тучин. — Отец считает, что Родине можно служить не только шпагой, но и кистью.
— Да, крепко его контузило! Твой отец тоже так считает? — обратился генерал к Угарову.
— Мой отец покинул этот мир пятнадцать лет назад, — ответил Денис Угаров, — я его почти не помню, воспитанием моим занимался Владимир Алексеевич Тучин. Мы с Сашей как братья.
— В академии художеств учились? — спросил Веригин с нескрываемым отвращением.
— Нет, отец говорит, там немецкие профессора своих же немецких детей учат, — пояснил Тучин. — А настоящее искусство в Италии. Оттуда нам педагогов и выписывал, а когда подросли, самих учиться отправил.
— Насчет немцев Володя прав! Все заполонили! Что ж делать-то с вами, самозванцами?
— Простите! Больше не будем! — хором ответили Тучин с Угаровым.
— Только ради папенек! — Генерал погрозил юношам пальцем. — Сочин! Дормез готов?
— Готов! — как-то чересчур задумчиво ответил смотритель, посматривая в окошко. Из подъехавшей прямо к дому кибитки вылез средних лет щеголь. Неторопливо отряхнув с брюк пыль, он вошел в избу.
