Маликульмульк вдруг поверил, что с помощью этого человека удастся отыскать скрипку, провести переговоры с ее новым хозяином и обойтись без лишнего шума. В конце концов, если она будет доставлена Никколо Манчини и его батюшке, то итальянцы сразу же уберутся из Риги и дело окажется закрыто навсегда.
— Мне самому очень многое неясно, — сказал он. — Не исключено, что скрипка еще в замке, в башне Святого Духа. Или же ее вынесли и доставили в «Петербург». Три барона хотели бы приобрести работу Гварнери дель Джезу — отсюда я в своих размышлениях и двигался…
* * *
Федор Осипович был прав — нельзя двигаться дальше, не побеседовав с итальянцами. И даже как-то глупо все получилось — Маликульмульк искал скрипку умозрительно, не поговорив как следует с обокраденными и с их товарищами. А нужно было, пока певцы, певицы и квартет не уехали, узнать хотя бы, не заводил ли с ними разговоров Брискорн, не бродила ли поблизости от их комнат высокая полная дама из свиты ее сиятельства. Кстати, узнать бы заодно, не терял ли кто из них канифоли…
Маликульмульк свернул на Известковую и скорым шагом приближался к «Лондону». Ему отчего-то было весело, проснулся азарт, ожило предвкушение Большой Игры. Игра, положим, предстояла лишь вечером, а настроение возникло уже теперь. Да еще какая Игра! Нужно было договориться с фон Димшицем, чтобы шулер похитрее расспросил фрау Граве — пусть бы рассказала все, что знает про ссору барона с Брискорном. И еще этот внук… Внук может что-то знать о скрипке — скажем, дед ему обещал отменный инструмент… но кто поговорит с внуком так, чтобы не внушить подозрений деду? Не исключено, что внук, с виду — простодушный юноша, скажет нечто важное об участии Брискорна в этом деле…
Выстраивая в голове интригу наподобие той, что должна составлять скелет комедии, а в комедийных скелетах он знал толк, Маликульмульк приблизился к «Лондону» и увидел толпу на углу Известковой и Малой Кузнечной. Первая мысль была — неудачно перевернулись сани. Но ни саней, ни ормана, ни лошадь Маликульмульк там не обнаружил, зато ощутил легкий удар по плечу и обернулся.
— Добрый день, любезный друг, — сказал Гриндель. — Мы решили пообедать в «Лавровом венке», а тут такая неприятная новость…
— Добрый день, Давид Иероним, добрый день, герр Паррот, добрый день, дети, — Маликульмульк улыбнулся мальчикам. — Что случилось?
— Похоже, это как-то связано с пропажей скрипки. Я с детьми пойду в «Лавровый венок» и закажу обед на всех, а ты, Давид Иероним, расскажи подробности, — с тем Паррот, забрав мальчиков, ушел.
Маликульмульк прислушался — две женщины, стоявшие рядом с ним, с увлечением толковали про размер подвального окна…
— Мы договорились встретиться тут, Георг Фридрих водил детей в анатомический театр, им это полезно, — сказал Гриндель. — Я подошел пораньше и почти все видел.
— Что вы видели?
— Как вытаскивали тело. Тут ведь уже не меньше часа длится весь этот переполох.
— Тело?
— Загадочная история, — сказал Гриндель. — Отойдемте-ка. Я все вам не только расскажу, но и покажу.
Они прошли по Малой Кузнечной в сторону Большой Конной, там было потише. Гриндель остановился у ворот гостиничного двора.
— Итальянцы собирались сегодня уезжать. Не знаю насчет обоих Манчини, а певцы и певицы имели такое намерение — так сказали гостиничные истопники, которые тут бегали едва ль не счастливые — впервые они оказались в центре общего внимания. Квартет, разумеется, тоже собрался в дорогу, но накануне отъезда отправился в «Лавровый венок», вы же видите, он чуть ли не напротив «Лондона», очень удобно — даже в основательном подпитии не заблудишься. Певцы были приглашены в какой-то дом, певицы остались в своих комнатах, собирались в дорогу и помогали старику Манчини ухаживать за мальчиком. Никто не заметил, что музыканты ушли вчетвером, а вернулись втроем. Утром оказалось, что скрипач Баретти пропал.
— Баретти… — повторил Маликульмульк. Где-то в памяти хранилось лицо — худое, губастое, с густыми бровями, полуоткрытым ртом и рассеянным взглядом.
— Его стали искать. И не нашли бы еще долго, но у хозяина дома на Малой Господской есть молодой пес, кто-то ему подарил щенка охотничьей собаки. Пса все любят и исполняют всякие собачьи капризы. Когда хозяин послал своего дворника в подвал за дровами, пес увязался за парнем. А подвал там, надо сказать, словно из готического романа — раньше на углу стояло здание городской тюрьмы, и сохранились камеры узников с крюками в стенах, чтобы привязывать несчастных. Дворник стал укладывать дрова в вязанку, пес побежал в дальний угол подвала и стал там лаять. Сперва дворник решил, что он гоняет крыс, потом забеспокоился — крысы существа зловредные, как бы не укусили за нос хозяйского любимца. Взяв полено побольше и фонарь, дворник пошел на голос, немного поплутал в каменных закутках, наконец обнаружил пса, лающего на человеческое тело. Если бы собака не спустилась в подвал, тело пролежало бы там до весны — ведь в подземельях холодно…
— Как оно туда попало? — спросил Маликульмульк.
— Вы же знаете, что всякая дыра в рижской земле имеет хозяина и для какой-нибудь цели служит. У этого подвала несколько хозяев, они договорились о границах и не стали возводить перегородок. Тело Баретти лежало во владениях «Лондона». Они, как я понял, простираются и под улицей, мы над ними сейчас стоим. Гостиница — такое заведение, что дров требуется множество, запастись на всю зиму сразу невозможно. Дрова докупаются несколько раз, а в подвалах перед такой закупкой много пустого места. Поэтому можно предположить либо что убийцы ждали музыканта в гостинице и перенесли его в подвал на руках, что как-то сомнительно, либо что убийцам удалось спустить тело в окно с улицы. Вы же сами видели здешние подвальные окна для спуска дров…
— Да, видел, конечно… — они и сейчас были перед Маликульмульком, глубоко утопленные в землю и со скосами, по которым могли бы скользить дрова. — То есть прямо на Известковой улице, между «Лавровым венком» и «Лондоном», пьяного мужчину ударили по голове чуть ли не топором и очень ловко избавились от тела. Насколько я помню, вечером в это время улица не пустынна — особенно в день, когда за углом дается представление. Убийцы совсем обнаглели…
— Почему же на улице? Музыканты не заметили, когда Баретти ушел из «Лаврового венка», и решили, что он отправился отсыпаться в гостиницу. Может статься, кто-то его выманил, отвел в подходящее место и убил, а тело перенесли и спустили в окно уже ночью. Ей-Богу, не знаю! — воскликнул Давид Иероним. — Ну, теперь вы все видели, можно идти в «Лавровый венок».
Толпа не расходилась. Именно теперь, когда тело увезли, тут собрались едва ль не все соседи и облепляли печальную историю невероятными подробностями: скоропалительным романом итальянца и загадочной рижанки, ревностью мужа и прочей дребеденью, которую так сладко повторять благопристойным бюргершам; даже двадцать лет спустя они будут вспоминать смерть скрипача как настоящий роман с роковыми страстями, наказанным прелюбодеянием и даже незаконным ребенком.
— Бедный синьор Баретти… Видно, кто-то решил, что у него после удачных гастролей полон кошелек денег… — сказав это, Маликульмульк замолчал и пошел сквозь толпу, уже наловчившись прокладывать дорогу всем своим грузным мощным телом, Гриндель — за ним.
Маликульмульк вспоминал, как чуть ли не все итальянцы поочередно жаловались на пьянство Баретти. Первым был старик Манчини — по крайней мере, первым для Маликульмулька: он рассказал, как шел с Никколо в отведенную для музыкантов комнату и видел, как четверка музыкантов, уходя, тащила с собой пьяного скрипача. Он еще удивлялся, кажется, как это синьору Баретти удалось напиться. Говорили о пьянчужке и Аннунциата с Дораличе, когда ждали кофея и микстуры в аптеке Слона; говорили, не стесняясь присутствием Маликульмулька, уверенные, что он не разумеет по-итальянски. Но они удивлялись — отчего именно в Риге он стал спиваться с поразительной быстротой и ловкостью. Аннунциата сказала, что это город на него плохо влияет. Потом добавила, что пьянству способствовал старик Манчини. И кто удивлялся, что Баретти позволяет себе напиваться не только после выступления, но и во время оного, кто?..
Теперь бедняга мертв, его не спросишь. А стоило бы спросить! Фрау де Витте утверждает, что есть способы побеседовать с усопшими. Грех, конечно, большой грех… но ведь можно поговорить с умозрительным усопшим, мысленно… опыт есть — в «Почте духов» с утопленником беседовать довелось!.. Журнал остался на том свете, а Маликульмульк — уже на сем, но опыт никуда не делся.
Еще раз попытавшись представить себе лицо итальянца, Маликульмульк вывалился из толпы и увидел у парадных дверей «Лондона» пару — даму в теплом зимнем капоте и мужчину в шубе и двууголке, надетой по-особому — углом вперед. Поскольку ни свитских офицеров, ни господ из Генштаба тут быть не могло, оставались только армейские инженеры… Брискорн?..
