Изблизи я разглядела, насколько он юн. Облик свежеиспеченного студента, не прошло и года – от силы двух – с тех пор, как закончил школу. Не то чтобы низкорослый, но маленький, тощий, с крошечной головой и тонкой шеей, а в плотном костюме он смотрелся гостем на маскараде, мальчишкой, переодевшимся в отцовское. Помнится, эпитет «кукольный» сам собой пропорхнул у меня в голове. Бледная, младенчески гладкая кожа, поврежденная лишь двумя скверного вида розовыми прыщами на подбородке: очень уж выделялись эти болячки на фоне безупречно белых щек. Глаза голубые, ясные, в обрамлении редких ресниц, а волосы такого светлого оттенка шатена, что на солнце поярче сошли бы и за русые.
– О, привет! Вроде я вас знаю? – фамильярно окликнул он глубочайшим – вот неожиданность – басом.
Странное несоответствие, подумалось мне. И выражение лица какое-то необычное: застенчивая полуулыбка, что-то его глодало. Он подошел уже почти вплотную, ступая развалисто по траве, и тут Одалия обернулась, присмотрелась – и застыла. На кратчайший миг уподобилась звезде кино: обе руки взметнулись к лицу, подавляя вопль, так и не вырвавшийся из провала распахнутого рта. Но эта ее реакция миновала мгновенно, точно невольная дрожь, приступ чиха или икоты, – даже не поймешь, не померещилось ли. Не успела я опомниться, Одалия, овладев собой, сдержанно улыбалась юноше, а в ее каменных кошачьих очах ничегошеньки не читалось.
– Рада вас видеть, – промолвила Одалия. Достаточно любезно, однако с бросавшимся в глаза отсутствием интереса. И механически протянула руку.
– Ой! – пробормотал он, сбитый с толку, уставившись на эту руку с недоверием представителя иной цивилизации, в наших обычаях несведущего, как будто он никогда не видел, как люди пожимают друг другу руки, и не понимал, зачем Одалия предлагает ему свою. – Я Тедди, – сообщил он наконец.
Одалия подобрала его обвисшую руку и, завладев ею, агрессивно встряхнула.
– Ну конечно же! Приятно познакомиться, Тедди.
– Тедди Трикотт, – уточнил он, ткнув себя пальцем в грудь, словно опасаясь путаницы – нет, он именно о себе говорит – и с нажимом выделив фамилию.
– Одалия Лазар, – ответила Одалия, в точности сымитировав его жест. Улыбнулась безмятежно, а молодой человек широко раскрыл глаза и отдернул руку.
– О! – вскрикнул он. – Я-то думал… Ох!
– Я Роуз, – вставила я, перебив этот неловкий, перешедший в междометия разговор. Хотела вернуть его в словесное русло.
До сей поры Тедди едва ли замечал мое присутствие, но теперь обернулся ко мне, все еще с выпученными глазами, и наконец-то признал факт моего бытия.
– О да, разумеется. – Он передернулся, как бы приходя в себя. – Извините меня… да. Разумеется, разумеется.
Он протянул мне руку, я на миг вложила в нее кончики пальцев. Отпустив их, Тедди вновь вытаращился на Одалию.
– Прошу прощения, – сказал он, – просто вы похожи на…
– Меня часто за нее принимают. – И Одалия великодушно отмахнулась от извинений.
Интересно, подумала я, двойником какой звездочки Голливуда померещилась она Тедди Трикотту. Явное сходство у Одалии имелось – и не с одной, а с несколькими. По крайней мере, теперь странное поведение этого мальчишки прояснилось.
Одалия снова улыбнулась, но улыбка сделалась вымученной и выморочной: Одалия уже не скрывала, что разговор окончен, пора нам двигаться дальше.
– Тедди, вы не знаете, где наши хозяева? Куда подевались?
– Бринкли?
– Они самые.
– Да-да, конечно. Пойдемте провожу.
Все еще слегка ошеломленный невстречей с героиней кино, он побрел к каменной террасе. Одалия помедлила; я заметила, что ей не очень-то хочется идти с молодым человеком. Потом она, будто на что-то решившись, расправила плечи и небрежной походкой двинулась за ним.
– Вы хорошо знакомы с Бринкли? В родстве с ними? – Что-то необычное почудилось мне в ее голосе, напомнило, как Хелен репетировала реплики из обожаемых ею водевилей.
– Я? Нет, я им не родственник, нет. Но, пожалуй, довольно близко знаком. Они симпатичные. Всегда были ко мне очень добры. Их сын, Феликс, приглашал меня к себе на выходные, в городе, когда мы вместе учились в Хотчкиссе.
– Что ж, очень мило с его стороны. – К Одалии вернулась ее манера слушать вполуха.
– Это верно, – серьезно закивал Тедди. – В выходные до Ньюпорта ехать слишком долго, понимаете, а приятно выбраться из школы хоть куда-нибудь. Правда ведь? – Тедди вдруг запнулся, покосился на Одалию: – Скажите… Я так понимаю, в Ньюпорте вы не часто бывали, да?
Одалия одеревенела.
– Не особо, – расплывчато ответила она.
– А! – сказал Тедди. – Это жаль.
Он все бросал на нее исподтишка быстрые подозрительные взгляды, а тем временем мы поднимались по травяному склону. Следуя за Тедди, мы вошли в дом, миновали анфиладу гостиных, попали в отделанный темными панелями кабинет и наткнулись на группу людей, деловито сгрудившихся вокруг большого портрета маслом, который официально позировал на каминной доске. Свинцового стекла окна с ромбовидным узором были распахнуты в надежде завлечь океанский ветерок, но в комнате стояла духота, и на миг я поддалась клаустрофобии.
– Да-да, – говорила женщина в летнем сиреневом платье, указывая на картину. – Да почти все вечно твердят, что я на нее похожа, но даже если и так, это просто совпадение, она ведь родственница Макса, а не моя.
Я присмотрелась к этой женщине, и в мозгу щелкнуло: то была Вера Бринкли. Запоминающееся лицо. Из тех, кого обычно именуют эффектными. Ее волосы были зачесаны к затылку и завиты, оставляя открытыми высокие скулы и нежные тени впалых щек. И все же не безупречная красота: чересчур длинная и резко срезанная челюсть придавала лицу смутное сходство с лошадью. Тело худое, усыпанное веснушками, бедра, согласно моде, отсутствуют, как и возраст – лицо уцелело с той поры, когда Вере было под сорок или чуть за, но шея настойчиво рекомендовала прибавить к этой цифре еще лет десять.
– Миссис Бринкли? – Тедди деликатно похлопал ее по плечу.
Женщина обернулась:
– Ну что такое, Тед! Ты уже не школьник. Студент, взрослый человек. Называй меня Верой.
Тедди кивнул, но залился румянцем.
– Я тут двух леди привел, они разыскивают хозяев.
– А! Спасибо, мой мальчик. Макс! Иди сюда, дорогой! Тедди кого-то привел познакомиться.
Чинный мужчина в визитке, с моноклем в глазу, оторвался от хумидора, который он раскрыл перед друзьями-банкирами. Как и его жена, Макс Бринкли странным образом ухитрялся сочетать в себе юность и зрелость. Тело худощавое, но мясистое лицо гладкое, точно ледниковое озеро, а щеки завершались хоть и маленькими, но отнюдь его не красившими брылами. Вздернутый нос придавал ему задорность юноши, но вступал в противоречие с моноклем, восседавшим над левой щекой. Двадцать девять лет и тут же пятьдесят девять, в промежутке – пустота. Макс пересек комнату, вопросительно глянул на Одалию, на меня, снова на Одалию.
– Мистер и миссис Бринкли, – заговорил Тедди, но миссис Бринкли одернула его сердитым взглядом, и он быстро сменил обращение. – Кхм! Макс и Вера, позвольте вам представить… – И умолк, сообразив, что после сцены с рукопожатием наши имена успели выпасть из его памяти.
– Роуз Бейкер и Одалия Лазар, – поспешила на помощь Одалия.
– Да, Роуз Бейкер и Одалия Лазар, – повторил Тедди, указывая по очереди. Хотя бы не перепутал, которая из нас кто: сперва махнул на меня, потом на Одалию.
– О! Чуть не забыла! – добавила Одалия, выдав свою самую подкупающую улыбку. – Вот – это вам.
Она вытащила рекомендательное письмо, Макс Бринкли взял его и поднес к глазу, вооруженному моноклем. Уголки его рта слегка задергались при чтении.
– А, да-да! – приветливо пробурчал он, добравшись до нижней строчки. – Я всегда говорю жене, любой друг Пембрука – наш друг!
Эта фраза подействовала на него вроде щекотки, и он залился громким басистым смехом – удивительно мощная и низкая нота для такого щуплого тела. Я ощутила, как мы пересекли незримую границу: настроение легкого и непринужденного дружелюбия распространилось само собой, как будто рухнули приткнутые друг к другу костяшки домино: Вера засмеялась, Одалия засмеялась, Тедди засмеялся, и я тоже присоединилась к общему веселью, хотя по сей день не уверена, что поняла, в чем тут соль. Мистер Бринкли скомкал письмо и сунул во внутренний карман.
– Надеюсь, вы не в обиде: тут у нас и другие гости собрались на выходные. Целая компания, можно сказать.
– Мы, конечно, обременять не хотели бы, – произнесла Одалия, но отлакировала свою реплику без особого тщания: я сразу распознала, насколько неискренна эта отговорка.
– Чушь. Никто никого не обременяет. К тому же Пембрук просил особо о вас позаботиться, даже… – тут он выдержал паузу и подмигнул Одалии, – взять под крылышко.
