— Лучана, — сердито прикрикнул Митя, — прекрати сейчас же! Или я немедленно ухожу.
Нет, он не ревновал, и природное кокетство подруги нисколько его не трогало. Лучана была такой, какой была, — легкомысленной, добродушной, ветреной, очень хорошенькой, с аппетитными формами итальянки, прирожденной грацией француженки и бескорыстием русской. Мите она нравилась, хотя иногда здорово злила.
— Слушай, мы уже месяц топчемся на месте. Зачем ты устроилась на работу в мэрию? Чтобы глазки главному архитектору строить?
— Вот еще, — тут же повернулась к нему Лучана. — Он старый плешивый одышливый павиан. К тому же постоянно пытается залезть мне под юбку.
— Лучана, я серьезно, — устало вздохнул Митя. — Если не раздобудем план города XIX века, мы никогда не найдем место, где стояла вилла. Не найдем место — не найдем сокровища. А если мы их не найдем, тогда вообще непонятно, для чего ты оставила Париж, а я приехал из Советского Союза.
Лучану Митя обнаружил в Париже в прошлом году. Мысль разыскать потомков Тальони и с их помощью выйти на сокровища посетила его случайно. Совершенно отчаявшийся, он сидел в Венеции без работы, без денег, еще и с квартиры погнали. Хозяйка синьора Франческа заподозрила, что он крутит шашни с ее мордатой дочуркой. Поиски сокровищ окончательно зашли в тупик. Уже три года, как он приехал в Венецию и даже умудрился получить вид на жительство. Подрабатывал уроками латыни и русского, хотя за все время у него был только один ученик, старый чудак, мечтавший прочесть Толстого в оригинале. Иногда устраивался официантом в недорогие забегаловки или подрабатывал уборщиком. Искать работу получше не было времени и желания.
Он мечтал поскорее разыскать сокровища, и вот тогда… Что будет тогда, Митя не решил.
Остаться в Италии? Попробовать вернуться домой? Дома остались родители, старенькие, одинокие, а он — их единственный сын, опора в старости. Вытянуть их в Италию вряд ли получится. Вера — другое дело, она наверняка согласится уехать. Сейчас, если верить телевизору, в России большие перемены. Хрущев стал сближаться с Западом, в Москве прошел фестиваль молодежи. Митя болезненно следил за репортажами из Союза, буквально ловил каждое слово. Стало даже казаться, что возвращение — не такое уж невозможное дело. Да и вывоз Веры тоже.
Но речь сейчас не об этом. Прежде чем что-то решать, нужно найти сокровища. От виллы Тальони не осталось и следа. Митя даже не смог выяснить, где именно она находилась, хотя потратил на это уйму времени и денег. Пытался подкупить служащих мэрии, нанимал сотрудников архивов, чтобы те отыскали нужную информацию. Бесполезно.
Вот тогда его и посетила идея разыскать потомков Тальони. У семейства вполне могли сохраниться архивы, письма, дневники, да мало ли что. На это ушло еще полгода. Во время войны часть архивных документов была утрачена, в том числе метрики, церковные и регистрационные книги. Кое-кто из потомков Тальони еще в XIX веке перебрался во Францию. Ее приемная дочь графиня Жильбер де Вуазен вышла замуж за князя Трубецкого, и они большую часть жизни провели в переездах между Россией и Францией. Отыскать их потомков, разбросанных по всей Европе, было делом нелегким. Но зато у них имелись русские корни, и Мите казалось, что с ними договориться будет проще.
В итоге он получил Лучану. От отца ей достались русско-французско-итальянские корни, мать была чистокровной итальянкой. Лучана училась на химика, легко согласилась участвовать в Митиных поисках, бросила Сорбонну и переехала в Венецию. На второй день знакомства они с Митей стали любовниками.
Когда это случилось, он испугался. Подобные отношения не входили в его планы, ему не нужны были осложнения и любовные драмы. К тому же мучила совесть — он предал Веру, обманул ее. Отчего-то Митя был абсолютно уверен, что Вера его ждет, любит и никогда ему не изменит. Он верил ей как себе. Нет, больше. Он оказался легкомысленным предателем. Тем более непонятно было, что теперь делать с Лучаной.
Оказалось, он зря волновался. С Лучаной все было просто: они спали вместе, вместе поселились в Венеции. Платить за комнату пополам оказалось дешевле и выгоднее. Лучана прекрасно готовила, убирала. Они жили в свободном союзе, без претензий и обязательств. При этом у него всегда под рукой была пылкая, весьма искушенная любовница. И хотя Митя по-прежнему любил Веру и был намерен сдержать слово и жениться на ней, связь с Лучаной оказалась довольно удобной. Даже совесть перестала мучить.
Иногда Лучана закатывала ему сцены ревности, бурные, но короткие, в основном по поводу соседских девиц или красоток с улицы. Его подруга была добродушна и незлопамятна.
О своей знаменитой прапрабабке она почти ничего не знала, во всяком случае, не больше, чем любой, кто прочел статью в каком-нибудь журнале. Где в Венеции находилась вилла танцовщицы, подаренная Айвазовским, никто из родственников Лучаны понятия не имел. Вероятно, она принадлежала Тальони недолго. Словом, в этом смысле никакой пользы Мите от новой знакомой не было, зато у него появился надежный компаньон и друг.
А ведь он до сих пор даже себе боялся признаться, как одиноко было ему в чужой стране. Поговорить по душам и то не с кем. Не потому, что он не знал язык. Знал, и даже очень неплохо. За три года овладел итальянским в совершенстве, а еще подтянул французский. Нет, не в этом дело. Просто слишком чужим, словно пришелец с другой планеты, был Митя в прекрасной солнечной Италии. Не было у него здесь ни друзей, ни родных. Но с появлением Лучаны все стало иначе — она заменила ему семью, друзей, с ней он почувствовал себя дома. И был ей благодарен.
Они жили в маленьком старом доме на узком вонючем канале, далеко от туристических маршрутов. Здесь не на что было смотреть, кроме облупившихся домов, остро нуждавшихся в покраске, и кособоких ящиков с цветами под окнами жалких домишек. На первом этаже их дома находился сарай, там хозяин чинил старые лодки, комнаты наверху занимала многочисленная семья хозяина, а остальные сдавались внаем. Удобства в домике были самыми примитивными, мыться приходилось в кадушке. На общей кухне все время что-то готовилось, носились дети, кипело на плите белье, раздавались громкие перепалки, и вообще атмосфера очень напоминала ленинградскую коммуналку. Митя, живший с родителями в отдельной квартире, ни к чему подобному не привык, но средств на что-то лучше у них с Лучаной не было. К счастью, ей удалось подружиться с женой хозяина, и их жизнь над лодочным сараем стала вполне сносной.
А еще Лучана смогла устроиться на работу в мэрию и даже завести приятельские отношения с клерком из нужного отдела. И вот теперь Митя со дня на день ожидал, что ей удастся раздобыть нужные сведения. Увы.
— Не кисни, — потрепала его по руке подруга. — Джузеппе сказал, что можно съездить в администрацию сестиери (района) и попробовать поискать там.
— Лучана! Какого сестиери? Мы понятия не имеем, где находилась эта вилла, — безнадежно махнул рукой Митя.
— Точно. — Она согласно кивнула и задумалась, глядя на проплывающие по каналу гондолы с богатыми туристами на борту. — А знаешь, мы не так искали! — вдруг расцвела она широкой белозубой улыбкой.
Улыбка у Лучаны была прекрасной, словно оправдывала ее имя — «сияющая». Она действительно сияла.
— Мы искали сведения о доме, принадлежавшем Тальони, а надо попытаться отыскать купчую за подписью Айвазовского. — Фамилию художника она произносила по слогам.
— Лучана, ты гений! — вскакивая с места и целуя в щеку подругу, воскликнул Митя. — Сможешь найти?
— Ха, какой быстрый. Надо сперва узнать, где искать. И потом, не забывай, мне еще и работать надо. А сейчас пошли в кино, хочу посмотреть новый фильм с Одри Хепберн. Обожаю ее! — поднимаясь из-за стола и одергивая платье так, что все сидящие в кафе мужчины позабыли о своих спутницах, воскликнула Лучана. — Пошли, — тянула она за руку замешкавшегося Митю.
Венеция, 1964 год
Митя брел вдоль каналов ненавистного города. Да, за последний год он успел возненавидеть Венецию, пропахшую морем, гнилью каналов, окутанную по утрам розовой туманной дымкой, наполненную толпами туристов и запахами жареной рыбы. Чужой, шумный, помпезный город.
Поиски сокровищ завершились полным фиаско, это стало ясно еще полгода назад. Когда у них с Лучаной хватило смелости признать собственное поражение, Митя впал в какое-то равнодушное оцепенение. Он перестал работать, целыми днями валялся дома. Не брился, отрастил клочковатую жиденькую бородку, которая страшно раздражала Лучану. Она пыталась растормошить его, заставить что-то предпринять. Скандалила, закатывала истерики. Но Мите было все равно. В последнее время она стала откровенно изменять ему, завела поклонников, с которыми вызывающе целовалась под окнами. Он не реагировал. Наконец позавчера она собрала свои вещи и уехала в Париж, предварительно окатив его волной русских проклятий, на которые была большой мастерицей. Митя даже с кровати не встал, чтобы запереть за ней дверь. Если бы она кинулась на него с ножом, он, наверное, и тогда бы не пошевелился.