– Господа, я созвал собрание, чтобы сообщить важные новости. Прошу тишины! – Он ударил ладонью по столу. – Да успокойтесь же, черт возьми!
Разговоры тут же умолкли, и все взоры устремились в сторону секретаря. Будучи представителем курфюрста в Шонгау, Лехнер не имел к городскому совету никакого отношения. И все же так получалось, что он этот самый совет возглавлял. В годы войны бразды правления с радостью передали в сильные руки, и с тех пор не возникало ни малейшего повода, чтобы отказаться от привычного порядка вещей.
– Вообще-то, я хотел собрать совет, чтобы сообщить, что банда грабителей обезврежена и торговля может наконец продолжаться, – проговорил секретарь в наступившей тишине. – Достойные горожане во главе с палачом потрудились на совесть.
– На совесть, это уж точно, – пробормотал Якоб Шреефогль. – Резню устроили ваши достойные горожане!
Но никто не обратил на него внимания, все взоры были обращены к секретарю.
– Но теперь положение вещей представляется иначе, – продолжил он с серьезным лицом. – Как ни прискорбно, но эта банда оказалась не единственной. Палач уже допросил арестованного главаря Шеллера.
Снова все принялись переговариваться.
– Надеюсь, Куизль дал ему каленого железа! – подал голос Михаэль Бертхольд, представлявший пекарей в большом совете. – Пусть переломает ему все кости до одной!
– Палач, скажем так… прибег к собственным методам, – ответил Лехнер.
Михаэль Бертхольд и некоторые другие советники удовлетворенно покивали. Хорошо, когда есть такой, как Якоб Куизль, который сделает всю грязную работу.
– Вторая банда! – взвыл Маттиас Хольцхофер. – Прекратятся эти налеты когда-нибудь или нет?
– Господин Хольцхофер, прошу простить мой вопрос, – вмешался Якоб Шреефогль. Будучи владельцем крупнейшей в Шонгау гончарной мастерской, он заседал с недавних пор в малом совете. – Но не кажется ли вам более чем рискованным в столь неспокойные времена отправлять такие ценные грузы в Фюссен? Одна там банда или несколько, вы буквально бросаете вызов судьбе!
Маттиас Хольцхофер пожал плечами.
– Сказали, что банду Шеллера обезвредили и кто отправляет грузы сейчас, может назначать самые выгодные цены. – Он ухмыльнулся и пригладил остриженную бородку. – В такой мороз особой конкуренции не встретишь. Кроме того… – Он на мгновение задумался. – Мы проезжали через глухие деревни. Получается дольше, но зато не приходится выезжать на большие дороги, где за каждым кустом прячется по головорезу. Кто ж мог предположить, что и там… – Он замолчал и снова покачал головой.
Секретарь Лехнер прокашлялся и снова взял слово.
– Это, кстати, не первый случай, когда нападение случилось в стороне от главной дороги, – начал он. – Несколько дней назад жертвой грабителей стал торговец из Аугсбурга Леонард Вейер, который следовал такому же плану. Накануне вечером мне довелось зайти в трактир Земера, и Вейер рассказал мне, что собирается ехать в Фюссен старой дорогой.
Бургомистр Карл Земер, которому и принадлежал трактир на рыночной площади, перебил секретаря. Он с трудом переводил дыхание, выкатив от волнения глаза.
– Господи, два моих возчика недавно тоже говорили, что собираются ехать другим маршрутом вместо обычного, – просипел он. – Об одном теперь сообщили, что он пропал без вести, а про второго я до сих пор ничего не слышал… – Он вытер пот со лба и щедро глотнул вина из стакана. Хотя снаружи свирепствовал холод, в зале советов возле огромной изразцовой печи стояла чуть ли не удушающая жара.
В задних рядах, где сидели члены большого совета и представители общин, взволнованно зашумели. Почти каждый из них в эти дни или недели отправлял по другим баварским городам извозчиков с товарами. Те, кто не мог сплавить грузы по реке, нанимали шонгауских возчиков, которые издавна вели ожесточенную конкуренцию с аугсбургцами. Что, если и другие обозы окажутся разграбленными?
– Минутку! – повысил голос Якоб Шреефогль. – Если я все правильно понял, то все эти извозчики выбирали маршруты, по которым обычно не ездили. А это значит одно из двух: или разбойники стерегут каждую дорогу, или же… – Он оглядел всех присутствующих. – Кто-то заранее выведывает маршруты и отправляет туда грабителей.
– И кто это может быть? – перебил его Маттиас Хольцхофер. – Мои люди говорили только со мной.
– Мои тоже, – взял слово Карл Земер. – Да и этот Вейер из Аугсбурга, его тут никто не знал. Кому он что расскажет?
– А может, это сами аугсбургцы наших людей и порубили! – выкрикнул с задних рядов Михаэль Бертхольд. – Наши извозчики давно им как кость в горле. Случись что-нибудь такое, тогда они единолично могли бы перевозить товары по нашим дорогам, хоть из Венеции, хоть еще откуда!
– Глупости, – возразил Шреефогль, – Вейер сам был из Аугсбурга. Не станут же они убивать собственных людей.
Бертхольд пожал плечами:
– Кто знает, может, он был отщепенец, а остальные торговцы с ним еще не расплатились? Прокляты швабы!
В зале одобрительно загудели. Иоганн Лехнер снова постучал печаткой по стакану.
– Спокойно! Так мы ничего не добьемся! – закричал он. – Остается только надеяться, что раненые извозчики смогут нам рассказать о грабителях. Может, тогда мы и узнаем, кто за этим стоит… – Он испытующе взглянул на каждого из присутствующих. – Нужно направить все усилия на то, чтобы покончить и с этой бандой. Поэтому я предлагаю еще раз отправить на поиски палача с отрядом мужчин.
– Чтобы палач снова командовал достойными мужчинами? – Карл Земер в изумлении покачал головой. – Сын рассказывал мне про охоту. Просто немыслимо, чтобы живодер отдавал приказы порядочным горожанам. Ловлей преступников и их казнью должны заниматься стражники, палачи и судьи. Если об этом прознают в Мюнхене или Ландсхуте, участников такой охоты мигом лишат гражданских прав…
– Конечно, лишат, если вопреки всяким предписаниям устраивать бойню и расстреливать банду вместе с женщинами и детьми, – перебил его Шреефогль. – Ваш сын и сынок Бертхольда крови пустили столько, что палачу за всю жизнь и не снилось!
– Наглая ложь! – вскричал Бертхольд. – Мой сын предотвратил самое худшее. Шеллер и его шавки нашим чуть глотки не повырезали!
– Спокойно, черт вас побери! – закричал Лехнер громче обычного.
Сразу же воцарилась тишина – нечасто случалось, чтобы секретарь терял самообладание. Через мгновение он снова взял себя в руки и медленно выдохнул и произнес:
– Ссорами и руганью мы ничего не решим. Я еще раз пошлю палача на поиски. Он показал, что знает свое дело. Но в этот раз с ним пойдут люди, которые действительно годятся для этого. – Он покосился на бургомистра. – Ваш сын и сын пекаря к таковым явно не относятся, это они успели доказать. Что касается банды Шеллера… – Лехнер помолчал, словно что-то обдумывая. – Ганс Шеллер уже признался в своих злодеяниях. Продолжать пытки, на мой взгляд, без надобности. Если совет не имеет ничего против, то я, как представитель курфюрста, могу в ближайшие дни начать разбирательство. Казнь устроим сразу же после него. Чем скорее, тем лучше – хотя бы остальным шайкам в назидание.
Советники закивали. Доводы судебного секретаря показались им, как это часто бывало, логичными и обоснованными. На душе у всех сразу же стало легче.
– Вот увидите, – проговорил Лехнер, складывая в портфель перья и чернильницы, – не успеет Шеллер повиснуть в петле, как в городе снова воцарится спокойствие. Даю вам слово.
На следующий день на Пфаффенвинкель налетел такой буран, словно сам Господь решил похоронить все живое под белым покровом. Люди сидели по домам и лачугам, и если выглядывали на улицу, то лишь затем, чтобы пробормотать молитву и снова захлопнуть дверь, в которую тут же начинал ломиться ветер. И по реке, и по дорогам прекратилось всякое движение. И те немногие извозчики, которых снегопад застиг врасплох, замерзали насмерть, пытаясь высвободить лошадей из метровых сугробов. Бедняг находили только через несколько дней, закоченевших рядом с повозками, некоторых уже разорвали волки, а лошадей погребли под собой белые холмы.
Вьюга свирепствовала и над Аугсбургом. На следующий день после своего приезда Магдалена ни на минуту не могла выйти на улицу. Хотя время не играло никакой роли, она понимала, что слоняться по городу сейчас не имело смысла. Аптека в такую погоду наверняка закрыта, а следующий обоз отправится в Шонгау, только когда стихнет ненастье. А пускаться в дорогу на свой страх и риск – для Магдалены это означало бы верную смерть.
Поэтому девушка весь день напролет играла с маленькой Барбарой, которая сразу к ней привязалась. Магдалена смастерила ей деревянную куклу и, сидя возле печи, пела детские песенки, какие дома напевала близнецам. Она явственно ощущала, насколько девочка нуждалась в матери. Барбара разглядывала ее большими глазами, гладила по щекам маленькими ручонками и каждый раз кричала «еще!», когда Магдалене надоедало петь. Девушка без конца думала, что Барбара, как и она сама, была дочерью палача – только росла без братьев и сестер, и, самое главное, без матери. Как часто она много лет назад вот так же сидела у отца на коленях? И как часто ее собственная мать пела ей эти же песни перед сном?
