– Страшная смерть, – произнес Владимир Леонидович.
– Однако методы у них одни и те же, – заметил его младший брат.
– На самом деле преступники стараются пользоваться теми трюками, какие работают лучше всего: безотказными, – сказал я. – Но я снова продолжу. Тихий проделал тот же трюк, что и с Прохором Марамыгиным – то есть проиграл первый заезд…
– Владимир Алексеевич! – укоризненно произнес Дуров-страший. – Какой заезд!
– Простите, увлекся. Первые деньги он проиграл. И все бы пошло, как и пять лет назад, но тут меня угораздило вмешаться в это дело – между прочим, с вашей подачи, Владимир Леонидович.
– К счастью!
– Я встретился с Лизой и начал расспросы. Это ее насторожило, и в тот же вечер она пошла к Левке и пожаловалась – какой-то господин сует нос в их дела. Но Американец решил, что я – простой шпик. Однако позже Лиза поняла – мое присутствие становится слишком опасным. Я много бывал в цирке, завел знакомство с Саламонским и его несчастной супругой, всюду совал свой нос. И тогда она по совету любовника решила меня соблазнить.
– Ага! – воскликнул Анатолий.
– Но я не поддался! Слава богу, что Левка в тот момент так еще и не понял, кем я являюсь. Потому что случайно на следующий день после свидания… впрочем, вполне платонического, Анатолий Леонидович, я попал в притон Полковницы. Если бы Тихий и его люди знали, что это именно я пытаюсь раскрыть их козни в цирке, – живым бы меня они оттуда не выпустили. Слава богу, меня спасли их неведение и заступничество Саламонского. Лиза рассказала, что, узнав позднее, кого же они упустили из своего логова, Тихий так разозлился, что избил Американца и даже грозил его зарезать. Но момент для них был упущен. Зато они пошли на хитрый ход. Чтобы отвести подозрение от мадемуазель Макаровой, следующей жертвой решили сделать ее саму. Вы уже знаете, что она подрезала лезвием петлю, когда спускалась на канате. Упав, Лиза постаралась спрятать лезвие в опилках, где я его потом и нашел.
– Потому что уже подозревали ее? – спросил Анатолий.
– Да. Я начал подозревать ее после того, как гардеробщик опроверг слова девушки – будто она пришла после того случая с фанерой и рисунком черепа на афише рождественского представления. Я подумал – во-первых, она не погибла. И это уже может быть странным. Во-вторых, она меня обманула. В-третьих, пообещав мне уехать, она не уехала, сославшись на то, что Саламонский ее якобы защитит от убийцы. Хотя я точно уже знал, что Альберт Иванович совершенно не мог никого защитить и сам искал, кто бы спас цирк от этой новой напасти.
– Рождественское представление тоже было тотализатором?
– Да. И Тихий снова проиграл небольшую сумму денег. Все это делалось для того, чтобы к третьему акту армяне достаточно были разогреты и захотели поставить сумму намного большую. Не забудем, что основной мишенью являлись Саламонский и его наследство! И тут я не могу не отдать должное хитрости и преступному уму Левки Американца. Он сумел придумать блестящую схему. Если бы я уже не подозревал к этому моменту Лизу, мы бы сейчас здесь не сидели. Владимир Леонидович сегодня давал бы показания в Сыскной полиции, а я с Саламонским распивал бы коньяк в Царствии Небесном. Или куда там попадают цирковые артисты вместе с журналистами после того, как их разнесет взрывом бомбы на кусочки?
– Уж не туда, – указал пальцем вверх Дуров-младший, – а в более теплую компанию.
– Трюк был придуман так, будто его составил не бывший жонглер, а высококлассный иллюзионист. Как будто Гамбрини ожил и руководил действиями Левки и Лизы.
– А это…
– Нет, конечно. Решили использовать старую, не воплощенную пять лет назад идею с подвесной бомбой. Вот только вся вина должна была пасть на вас, Владимир Леонидович. Бомба должна была упасть ровно в тот момент, когда ваша свинья выстрелит из пушки в сторону директорской ложи. Представляете – выстрел и – взрыв! Вся ложа – на куски вместе с администрацией и приглашенным на представлением журналистом Гиляровским В.А. Вас влекут в кутузку. Никакого подозрения на Лизу, которая все это время якобы сидела в зале. А на самом деле в антракте отдала свой заметный наряд любовнику, а сама, одевшись униформистом, убежала на технический балкон. В суматохе они бы снова поменялись одеждой. Потом – похороны Саламонского… Мои… ну это к делу не относится. И несчастная госпожа Шварц внезапно узнает, что все свои средства и имущество, движимое и недвижимое, ее почивший супруг оставил не ей, а артистке Макаровой. Финита.
– А вы все это сорвали, – довольно сказал Анатолий Дуров.
– А я – да.
– Браво! – Анатолий громко зааплодировал. Его старший брат сделал то же самое, но менее экзальтированно.
– Ну что же! Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Анатолий, взглянув на часы. – Однако если я не потороплюсь, то поезд уйдет без меня.
Мы расплатились и, надев шубы и пальто, вышли на улицу. Уже совсем стемнело. Наша троица резво дошла до вокзала, не говоря ни слова. Потом мы очутились на перроне, справа от которого стоял состав «Москва – Вена». Дойдя до вагона, в котором Анатолий должен был отправляться, я увидел в окне купе голову карлика Ваньки.
– Смотрите! Это Иван! Он тоже пришел вас провожать, но не нашел в купе? – спросил я.
– Нет, – улыбаясь ответил Дуров-младший. – Я его беру с собой в попутчики. Пусть немного проветрится. Вы же знаете, как эта история потрясла нашего Ваню.
– А как же вы, Владимир Леонидович, – спросил я Дурова-старшего, – вы же остаетесь без помощника.
– Остаюсь, – кивнул он грустно, – но Иван Спиридонович не желает больше служить у человека, который… впрочем, вы и сами понимаете.
– Да, понимаю, – задумчиво сказал я.
Братья расцеловались, и Анатолий вошел в вагон. Через несколько минут паровоз дал гудок, вагоны дрогнули, состав тихо тронулся и, набирая ход, пошел на запад. Скоро он исчез в темноте. Провожающие стали расходиться.
– Ну что, Владимир Леонидович, – сказал я, – пойдемте, возьмем извозчика. Я живу дальше и завезу вас на Божедомку.
Мы пошли в сторону выхода. У вокзального подъезда под светом фонарей стояло полтора десятка саней.
– Это местные извозчики, артельные, из Петровской слободы. Они дерут с приезжих втридорога. А вон видите того мужика – его задача отгонять «ванек», чтобы не сбивали цены. Давайте пройдемся чуть вперед по Тверской – возьмем извозчика там.
Так мы и сделали. Уже вблизи Английского клуба Дуров сказал:
– Жаль только, что полиция не схватила остальных преступников. Ведь показания Лизы дали для этого все основания.
– Как же! – повернулся я к нему. – Архипов сразу послал на Грачевку отряд полиции, чтобы арестовать Тихого и всю его банду. Еще до того, как начал допрашивать Лизу. Но полицейские скоро вернулись. После допроса Архипов рассказал, что они нашли притон совершенно разгромленным. Все члены банды были убиты. Зарезаны.
– Кем же?
– Наверное, теми самыми армянами. Должно быть, Тихий взял их деньги заранее и собирался скрыться после того, как последний «смертельный номер» не удался. Но уйти ему не удалось.
– Ну что же, – задумчиво сказал Дуров, – это вполне может быть.
Наконец мы подъехали к его дому. Дуров долго и горячо жал мне руку, а потом признался:
– Владимир Алексеевич! Если бы не вы! Если бы не вы! Впрочем, вы и сами знаете, что было бы! Вы, наверное, теперь опишете все эти события в газете?
– Нет, – покачал я головой, – если помните, в самом начале я обещал вам ничего не писать про это дело.
Дуров кивнул и быстро вошел в подъезд.
Я приказал кучеру везти меня на Столешников, домой.
Я не буду писать о «смертельных номерах». Иначе придется написать и о всех тех глупых самонадеянных поступках, про которые мне сейчас было стыдно вспоминать. Ну какой из меня специалист по рефлексам! Согнуть подкову я все еще могу, а вот распознать по лицу человека – врет он или нет – уж тут увольте. Пусть этим занимаются другие.
Я достал из кармана табакерку и повертел ее в пальцах. Выбросить? Ведь если Маша узнает, что я опять нюхаю табак, она мне устроит такую Варфоломеевскую ночь, что ой-ой-ой!
Я решительно откинул крышку и занес руку над бегущим под полозьями снегом, чтобы высыпать табак, но потом решил все же в последний раз нюхнуть табачку, заправил себе в обе ноздри, с удовольствием чихнул, захлопнул крышку и сунул табакерку в карман.
А! Была не была! Если я возьму с собой в будущее хотя бы одну вредную привычку из прошлого, ничего страшного не случится.
Лизу Макарову отправили по этапу на Сахалин, где выдали замуж за ссыльного по программе колонизации острова. Живя с мужем в ужасающих условиях, она родила трех детей, а потом умерла от побоев своего каторжного супруга.
Лина Шварц недолго оставалась директором цирка – скоро после описываемых событий она сняла с себя эти обязанности и удалилась на покой.
