– Простите, бога ради, отец Глеб! – кинулся к нему Нестор.
– Ничего, – прошептал священник, – смотри в другой раз.
– Тише, господа, – повернулся Тимофей, – пришли почти.
– Он может быть здесь сейчас? – спросил Муромцев, встав возле раскидистого и могучего дуба.
– Да, – ответил повар, – в прошлый раз так и было! Он сам вдруг вышел из чащи. Начал новости спрашивать, мол, не поймали ли оборотня. А то, видишь ли, он боится ему в лапы попасть. Ну, я все и рассказал ему, про вашу спектаклю, господин сыщик, в дворянском собрании, и про то, что Кольбин будет список писать для полиции.
– А он что же? – спросил Нестор, поднимая воротник и ежась от падающих с деревьев капель.
– А что? Сказал, да, дескать, знает он Кольбина, ему тоже мед продавал как-то.
Роман вытащил папиросу и собрался было закурить, но тут же передумал, спрятав ее обратно в портсигар.
– Слушай, Тимофей, – спросил он, – а каким манером он говорит?
– Не знаю, – с сомнением ответил Тимофей, – слова путаные у него, словно дурачок он какой. Но соображает вроде, хотя живет один в лесу в дупле каком-то – как тут не спятить?
– Хорошо, а выглядит он как?
– Дикий человек как есть! Шубейку драную носит, вся в дырах! Обутка добротная – сапоги кожаные, ну в лесу иначе нельзя. А на роже маска от пчел, он ее и не снимает никогда, видать, свыкся с ней. Медведь медведем, в общем. Роста высокого, по фигуре видно, что крепок. Силища у него, конечно, огроменная: в одной руке баклагу с медом нес, которую я опосля на санках еле утащил!
– Понятно, – сказал Муромцев и повернулся к Нестору с отцом Глебом: – Значит, план такой: дальше движемся очень тихо и осторожно, я с тыла буду прикрывать с винтовкой, Нестор, ты на правом фланге, отец Глеб с Тимофеем слева. Из виду друг друга не терять! Всем ясно?
Отец Глеб с Нестором послушно кивнули, а Тимофей стал распутывать пояс.
– Это зачем? – спросил Роман.
– А у меня тут гирька имеется, – ответил Тимофей, улыбаясь, – я ее сейчас к ремешку привяжу, знатный кистень выйдет.
– Ладно, только без самодеятельности! В голову не бей!
– Как скажете, барин!
Тут Нестор поднял руку вверх и посмотрел на Муромцева. Все затихли.
– Что? – прошептал Роман.
– Вы слышите? – спросил Нестор. – Поет кто-то. Вроде голос детский. Там!
Нестор показал рукой в сторону просеки неподалеку. Приглядевшись, они увидели мелькающий силуэт среди деревьев, пение стало громче, и получилось разобрать слова: «Не видать тебе красна солнышка!» Все четверо двинулись в сторону просеки и вскоре увидели девчушку с коробом за плечами. Она не спеша шла по тропинке, держа в руке палку, и заунывно, громко пела. Увидев незнакомых мужчин, она остановилась и испуганно заморгала, выронив свой посох. Муромцев поднял руки и сказал:
– Не бойся, мы тебя не обидим! Пойди сюда, девица.
Девчушка, озираясь, медленно приблизилась. Роман опустился на одно колено и спросил:
– Ты откуда идешь? Как звать тебя?
– Глашей кличут, – ответила она, выпятив нижнюю губу, – а иду из деревни, что тут недалеко, соль дядькам-торговцам несу. Я им приношу, что в короб положат, а они мне еды дадут и деньгу еще!
И добавила:
– Сирота я, барин! Родители мои с голодухи да с тифа померли!
– А годков тебе сколько?
– Одиннадцать, люди сказывают!
Губы ее растянулись в улыбке, а со рта повисла слюна. Муромцев крякнул и смущенно поднялся.
– Недоразвитая она, что ли? – прошептал Барабанов, поправляя винтовку на плече.
Отец Глеб одернул его:
– Тише, Нестор.
– Эх, доля наша сиротская, – вдруг подал голос Тимофей, на глазах его навернулись слезы, – голодный край! Я ведь и сам из сирот!
Он порылся в кармане и дал девочке двугривенную монету. Глаша тут же сунула ее за щеку, поклонившись повару почти до земли, при этом короб чуть не придавил ее. Она с трудом разогнулась обратно, глядя на Тимофея веселыми глазами.
Роман огляделся и спросил ее:
– Глаша, а знает ли кто, что ты в лес пошла?
– Конечно, – закивала она, – торговцы и знают, я тут часто хожу.
Муромцев достал из сумки сухарь и протянул ей со словами:
– Ты притомилась, видно? Вот, держи сухарик. Видишь, вон там полянка виднеется? Дождик закончился, пойди туда, перекуси да отдохни.
– А вы, дяденьки? Пойдете со мной?
– Пойдем, только погодя. Ты ступай тихонечко, не бойся ничего.
Девочка пошла через чащу в сторону поляны, а Роман тут же спросил Тимофея:
– На этой поляне ты с ним в прошлый раз встречался?
– На этой, барин!
– Отлично, план меняется. Понаблюдаем за девчушкой, нам ее сам Бог послал.
– Скорее, наоборот, Роман Мирославович, – ответил отец Глеб.
– Возможно, – согласился Роман, – вон там кусты, спрячемся в них, оттуда вся поляна как на ладони.
Увязая по щиколотку в грязи, они добрались до зарослей дикой малины и затаились, а Роман, порывшись снова в сумке, достал бинокль и принялся осматривать окрестности. Глаша дошла до невысокого пня почти на краю поляны и сняла с плеч короб. Усевшись на пень, она принялась грызть сухарь и с набитым ртом снова затянула свою песню. Ветер, сорвав с головы девочки платок, развевал ее русые волосы. Нестор, отец Глеб и Тимофей не спускали с нее глаз, как вдруг Муромцев прошептал:
– Там, выше смотрите!
На краю поляны рос высокий дуб, на самом верху его кроны они смогли различить еле уловимое движение. Какая-то тень двигалась не в такт с листвой, которую медленно шевелил поднявшийся после дождя ветер. Где-то на дубе грозно и тревожно закаркал побеспокоенный ворон. Птица тяжело снялась с ветки и перелетела на другое дерево, блеснув черным оперением.
– Вот так он и выслеживает свои жертвы, – проговорил Роман, – высоко сижу, далеко гляжу.
Он передал бинокль Барабанову, и тот деловито осмотрел его, заметив:
– Ого, армейский от Карла Цейса! Отличный прибор. Ну-ка, поглядим на нашего оборотня. Господа, это же настоящий медведь! Да только лазает как обезьяна!
Тем временем мохнатое существо принялось осторожно двигаться по ветке, затем спустилось на соседнюю, как раз нависавшую над сидевшей на пне девочкой. Лица существа видно не было, а в руке что-то блестело. Через минуту оно оказалось прямо над девочкой, которая его, конечно, не замечала. Расправившись с сухарем, она ковыряла в зубах соломинкой.
– Он сейчас прыгнет, – вдруг прошептал Нестор. Голос его дрожал.
Муромцев вскинул винтовку и прицелился, тяжело дыша. Но отец Глеб взялся за ствол и опустил его со словами:
– Не надо, Роман Мирославович, хватит крови! Ее и без того было много пролито.
Он встал, вышел на поляну и крикнул:
– Стой, Андрей! Остановись! Все кончено!
Нестор, наблюдавший за оборотнем в бинокль, увидел, как тот вскинул руки, потерял равновесие и рухнул вниз с диким криком, приземлившись на спину в сажени от девочки. Та завизжала и бросилась наутек в сторону леса. Все тут же кинулись к оборотню, скользя на мокрой траве.
– Нестор, Глашу догони, – крикнул на бегу Муромцев.
Первым подоспел отец Глеб – он ударом ноги выбил из рук лежавшего в грязи существа инструмент, напоминавший короткую тяпку с лезвиями. Оружие, описав дугу, упало с хлюпающим звуком в лужу. Затем он жестом приказал Роману с Тимофеем остановиться и сел возле корчившегося и стонавшего от боли Беролака. Священник дрожащей рукой достал крест, протянув его со словами:
– Вернись к Господу! – и сорвал с головы человека грязную мешковину, служившую маской.
Их взорам предстало заросшее бородой лицо с обезумевшим взглядом. Черные спутанные волосы были все в колтунах и колючках репейника. Человек заревел, словно настоящий медведь, и принялся целовать крест, по щекам его ручьями потекли слезы. Он принялся бить себя в грудь грязными кулаками, что-то нечленораздельно мыча и мотая головой из стороны в сторону. Подошел Нестор, держа Глашу за руку. Девочка с ужасом смотрела на мохнатого плачущего человека. Отец Глеб обнял его за плечи, усадил. Муромцев ловко защелкнул на руках Беролака браслеты. Он встретился взглядом с Барабановым и указал на подошвы юфтевых сапог безумца.
