Им надоело терпеть ее вспышки. Она даже ранила другую ученицу в ходе детской ссоры!
Мне хотелось приказать ей замолчать, но я неожиданно для себя спросила:
– Ранила?!
Глаза цвета грязи зажглись торжеством. Горничная поняла, что победа в нашей схватке осталась за ней. Я попросила у нее сведений.
– Вот именно, ранила! Схватила швейную иглу и вонзила ее в плечо другой девочке. Разразился ужасный скандал; родители пострадавшей девочки угрожали неприятностями. Поэтому мисс Люси с позором исключили из пансиона, а в другой школе заплатили щедрую взятку, чтобы ее приняли.
Я открыла рот, но ничего не сказала.
Хиггинс кивнула мне дружелюбно, как будто мы с ней вели дружескую беседу:
– Что ж, пойду по своим делам, иначе зимой у нас не будет шерстяных перчаток!
Она зашагала по дороге, оставив меня кипеть от злости. Я покосилась в сторону церкви. Я боялась, что Люси с Беном выйдут и Хиггинс увидит их. Хорошо, что хотя бы этого не случилось.
Я не могла усидеть на месте и ходила туда-сюда, стараясь унять гнев. Расхаживая между могилами, я мало-помалу успокоилась. То есть я взяла себя в руки, но едва ли можно сказать, что настроение у меня улучшилось. Правда ли то, что сказала Хиггинс? Неужели Люси в самом деле ранила другую девочку в пансионе? Мне хотелось закричать, что я не верю; но по довольному виду Хиггинс я заключила: она знала, что, если я начну наводить справки, ее слова подтвердятся.
Подобное поведение недопустимо. Несчастной сиротке, чье воспитание поручили чужим людям, еще можно простить одну-две вспышки. Но схватить швейную иглу и вонзить ее в плечо своей одноклассницы?! Я вспомнила, как Люси швырялась камнями в доктора Лефевра, и мной овладело неприятное сомнение. Неужели меня действительно «очаровали»?
Ноги сами принесли меня к могилке дочери Люси, где я остановилась. Вид могилы меня отрезвил и заставил мыслить рационально. Люси страдала от меланхолии; это признал даже доктор Лефевр. Вначале меланхолию вызвали роды, а затем печальное событие – смерть малютки, не говоря уже об отправке так далеко мужа, которому она предана, несмотря на то что родственники его не одобряют. Если она и вела себя странно, удивляться тут нечему. Чтобы прийти в себя, ей нужны время, забота и поддержка.
Ко мне приближался кто-то еще. Я подняла голову, надеясь, что это не Хиггинс. Теперь я не доверяла самой себе и боялась не сдержаться в ее присутствии. Однако ко мне подходил совершенно другой человек.
Хотя я не суеверна, приходится признать, что я встревоженно вскрикнула. После состоявшегося только что неприятного разговора с Хиггинс, да еще находясь в таком месте, в обществе покойников, я меньше всего ожидала или надеялась увидеть пожилого человека с косой на плече. Он направлялся явно ко мне, вся его фигура выражала нетерпение и решимость встретиться со мной.
Старик остановился в нескольких шагах от меня и поставил косу на землю. Он коснулся полей мятой шляпы. Его жест немного успокоил меня. Хотя смерть, которую часто изображают в виде старухи или старика с косой, тоже здоровается со своими жертвами, я решила, что зловещая старуха делает это не так подобострастно.
– Добрый вам день, мадам, – сказал старик. – Джарвис, церковный сторож, к вашим услугам.
– А, мистер Джарвис! – с облегчением воскликнула я. – Я о вас слыхала.
– Правда? – спросил он, приятно удивленный.
– Инспектор Росс, полицейский из Лондона, рассказывал мне… то есть нам… что вы открыли ему церковь.
– Так и есть, мадам. Хотите тоже осмотреть церковь?
– Не сомневаюсь, что увижу ее в воскресенье, – поспешно сказала я. – Меня зовут мисс Мартин; я компаньонка миссис Крейвен из «Прибрежного».
– Ну вот, – радостно воскликнул Джарвис, – я слышал, кого-то еще пригласили! Сколько же народу из Лондона понаехало к нам, и все сразу!
Он посмотрел на последнее пристанище малютки и довольно равнодушно заметил:
– Я ее и рыл.
– Рыл?.. – О боже, он имеет в виду могилу ребенка.
– Раньше я почти всем рыл могилы, – продолжал Джарвис, собственническим жестом обводя окружающие нас захоронения, – да только с годами меня ревматизм замучил. Теперь вместо меня в основном копает Уолтер Уилкс. Не скажу, что он всегда ровняет углы, но он почти ни для чего другого и не годится, только рыть ямы, так что я поручил это дело ему. – Он посмотрел на могилу, расположенную перед нами, с нескрываемым удовлетворением. – Для детского гробика ямка нужна была неглубокая, я и сам управился. Людям благородным, вроде хозяев «Прибрежного», положено иметь ровные углы.
Джарвис приосанился и посмотрел на двери церкви:
– Значит, тот приезжий еще там?
– Да, мистер Джарвис.
– Должно быть, ему наша церковь понравилась, – заметил сторож. – И то сказать, в Лондоне, наверное, немного отыщется церквей вроде нашей. Ну, тогда я пока не стану ее запирать. Еще немного повыдираю сорняки вон там, где у нас самые старые захоронения. Трава растет и растет, ничего ей не делается… До свидания, мадам! – Он снова коснулся полей шляпы, закинул на плечо косу и потащился прочь.
Я вздохнула с облегчением, надеясь, что больше у меня не будет тягостных встреч до тех пор, пока Бен не закончит беседовать с Люси. Но они наконец вышли на крыльцо. Люси выглядела спокойной, как будто какая-то ноша свалилась с ее плеч.
– Слава тебе господи! – вырвалось у меня.
Инспектор Бенджамин Росс
Я проводил дам до ворот «Прибрежного» и вернулся в «Желудь». Не успел я дойти до гостиницы, как услыхал цокот копыт и, повернув голову, к великому изумлению, увидел Морриса, который въехал на двор на грязном гостиничном пони. Раньше я видел, как пони щипал траву в своем загончике. Я и не представлял, что Моррису удастся поехать на нем верхом, хотя и помнил, что по нашему уговору Моррис должен был допросить доктора Бертона.
Конечно, Бертон не был напрямую связан со смертью Бреннана; но меня не покидала уверенность в том, что события, приведшие к насильственной смерти крысолова, начались уже довольно давно. Все, что произошло здесь почти за год, в течение которого Люси Крейвен жила со своими тетками в «Прибрежном», представляло для меня интерес. Убийца был знаком с планировкой дома, имел представление о предметах, находящихся внутри (в том числе и о ноже, послужившем орудием), ориентировался в парке. Смерть ребенка представляла еще одну загадку. И здесь нам мог помочь Бертон.
Конечно, больше всего мне хотелось разыскать миссис Бреннан; не только чтобы убедиться, что она жива и невредима, но и потому, что, как я подозревал, она знала, почему убили ее мужа… а когда мы узнаем, за что его убили, мы узнаем, кто его убил. Однако ее местонахождение оставалось тайной, хотя Гослингу поручили тщательно обыскать окрестности. Его старательные, подробные записки, которые приносили мне в гостиницу мальчишки-посыльные из местных, не слишком обнадеживали. Жена крысолова как сквозь землю провалилась. Я начал бояться, что она все же вернулась в Лондон, несмотря на то что ей приказали не покидать этих мест. Так что пока мы решили выяснить все, что можно, у местного врача. Мы хватались за соломинки; но время шло, и с каждым днем убийца все больше наполнялся уверенностью в безнаказанности, а мы – досадой.
Моррис остановил своего росинанта рядом со мной и легко спрыгнул с седла; его навыки заставили меня устыдиться.
– Ну, сержант, – сказал я, – вы полны сюрпризов. Интересно, почему вы пошли в полицию, а не в кавалерию?
Моррис похлопал пони по шее.
– Видите ли, сэр, мой папаша держал ослика и двуколку. Конечно, ослик – не пони. Но мы, дети, вечно залезали на спину бедному животному и гоняли его галопом по двору. Мне такое занятие очень нравилось. Позже, когда я подрос, я, бывало, просил угольщика или пивовара позволить мне прокатиться на их лошадях; а то ходил на конюшню и помогал там конюхам. Лошадей я люблю. Лошадь – добродушное животное, если обращаться с ней хорошо. Ну а насчет кавалерии… – Моррис покачал взлохмаченной головой. – Потому я и не пошел туда, что люблю всякую живность. На войне лошадей разрывает на куски снарядами, они сходят с ума, как и люди, только лошадям хуже, по-моему. Человек, когда поступает на военную службу, знает, что делает, а если и не знает, то узнает потом. А у лошади нет выбора… Если не возражаете, сэр, – продолжал Моррис, произнеся свою речь, – я верну пони в загон и сразу приду к вам и все расскажу.
– Приходите в «салон», – предложил я. – Я попрошу миссис Гарви сварить нам кофе.
Моррис пришел в «салон», и мы принялись обмениваться тем, что нам удалось узнать. Я передал ему содержание разговора с миссис Крейвен. Он рассказал, как прошел его визит к доктору Бертону, и я предоставлю ему возможность все рассказать лично, его собственными словами. Если бы я велел ему составить письменный рапорт, получилась бы лишь бледная копия. Моррис, хотя скрупулезно записывает все, что говорит свидетель, имеет привычку опускать в официальном рапорте все, что кажется ему «неподходящим».
