Профессор Бергофф нервно теребил веточку жимолости, удивляясь прямолинейности Птицына.
— Мы приехали к вам, — наконец ответил он на вопрос Михаила Александровича, — посмотреть на ваше преобразование пустыни, как на аномалию в естественном ходе развития природы.
— Уже, значит, не как на чудо, а как на аномалию? — усмехнулся Птицын, весело поблескивая глазами из-под густых бровей.
— Да, — убежденно заявил Бергофф, и в голосе его зазвучали злые нотки. — Закону убывающего плодородия подвержены все материки. Надеюсь, вы знаете, что в Австралии “пыльные бури” достигли таких катастрофических размеров, что геологи всерьез поговаривают о распылении всего австралийского материка. А вы тут на ничтожном клочке песков хотите опровергнуть исторический ход развития Земли. Не слишком ли это смело?
— Нет, не слишком, — серьезно ответил Михаил Александрович. — “Клочок” не так уж мал. Когда опыт поставлен на площади в четыре с половиной миллиона гектаров волго-уральской равнины, ошибка в выводах исключена. Не везде еще, конечно, эта территория покрыта такими садами, какие вы увидите здесь, но таких опорных пунктов в полупустынных степях становится все больше и больше. “Вековечное” же продвижение песков нами окончательно приостановлено. Мы сковали их густой зеленой сетью степных трав. Им негде теперь разгуляться, они не соберутся больше в барханы, не пойдут в наступление на плодородные земли. Наоборот, мы теперь перешли в наступление на пески пустынь.
Профессор Бергофф слушал Птицына рассеянно. Казалось, все это его не интересовало.
— И все же, — заметил он упрямо, — участок опыта слишком мал в сравнении с разрушительными силами природы, действующими на всей планете. К тому же ваш опыт единичен.
— Ошибаетесь, он не единичный и не первый. Разве вы не знаете об опытах Докучаева в Каменной степи под Воронежем? — удивился Михаил Александрович.
— Слыхал, — пробурчал Бергофф и недовольно поморщился. — Но ведь, в конце концов, и это всего лишь опыты.
— Нет, это уже и практика, — горячо возразил агролесомелиоратор. — В Каменной степи действительно происходили когда-то те ужасы, о которых вы только что рассказывали. Сравнительно еще совсем недавно в результате неправильного обращения с землей плодородная в прошлом черноземная степь под Воронежем постепенно превращалась в пустыню. Но когда Докучаев разгадал причины выветривания почв, он дал надежный способ борьбы с этим злом, заложив в Каменной степи полезащитные лесонасаждения. Все изменилось вокруг. Из года в год стало расти плодородие этой земли. Изменился климат, увеличилось количество птиц и животных.
Михаил Александрович взглянул на пасмурные лица своих гостей и невольно подумал: “Разве этим прошибешь их?”
— Я мог бы, — продолжал он уже без прежнего вдохновения, — рассказать вам и о преобразовании Сальской степи и о других когда-то бесплодных землях нашей страны, которые преобразованы за последние годы советскими людьми, да полагаю, что хватит и этого. Прошу теперь взглянуть на наше “пустынное хозяйство”.
С этими словами Михаил Александрович Птицын пригласил заокеанских гостей следовать за собою. Бергофф отнесся к этому без особого энтузиазма. Ему, видимо, гораздо приятнее было вести отвлеченный спор, чем рассматривать сады и поля, опровергавшие его теорию умирания земли. Секретарь профессора последовал за своим шефом с тупым выражением на лице.
Михаил Александрович ходил с ними среди деревьев, знакомя почти с каждым растением. Подводя к дубу, рассказывал, как отлично прижился он в этих песчаных почвах, примирившись с их сухостью и солонцеватостью. Показывал то вяз туркестанский, то клен татарский, то лох или дикую маслину, то липу и каштан, то другие деревья. Потом повел их в фруктовые сады, предложил посмотреть на яблони, груши, вишни, сливы и абрикосы. Показал и бахчи, на которых зрели арбузы и дыни, сводил на виноградники.
Однако все это, видимо, не очень интересовало американского профессора. Холодными, равнодушными глазами смотрел он на окружающее и, казалось, вот-вот готов был зевнуть от скуки. А Гарри Бендж ходил вокруг плодовых деревьев с такой осторожностью, будто боялся, что все это может рухнуть от одного неосторожного движения.
— Вы не бойтесь, мистер Бендж, — посмеиваясь, заметил Михаил Александрович, — все это сделано не из папье-маше, а самое настоящее. Можете любой плод не только потрогать, но и попробовать на вкус.
Бендж и в самом деле осмелился сорвать яблоко и даже надкусил его, но профессор посмотрел на него такими глазами, что он тотчас же выплюнул откусанное.
— Вам, видимо, не очень спелое попалось, — рассмеялся Михаил Александрович и с удовольствием окинул взглядом сады, поля и виноградники. — Какие у вас будут возражения против всего этого? — весело спросил он, широким жестом указывая на свои угодья.
Эрл Бергофф снял очки и небрежно сунул их в верхний карманчик пиджака, будто больше даже смотреть не хотел на сады и поля Птицына.
— Что можно возразить вам? — произнес он задумчиво. Глаза его без очков казались сонными. — Если я скажу, что из среднеазиатских пустынь придет испепеляющий ветер, вы ответите, что его встретит на границе Европы первая полоса лесонасаждений. Если я скажу, что в засушливый год не хватит воды в ваших водоемах, вы ответите: ветросиловые и солнечные установки поднимут воды из глубин земли. У вас действительно есть такие установки, я видел их, когда проезжал по вашим степям. Стоит мне теперь в заключение только заикнуться, что ваши стада вытопчут травы в степи, обнажат пески и они снова придут в движение, вы тотчас же замашете на меня руками. “Помилуйте, — скажете вы, — у нас нет частных скотовладельцев, у нас колхозы и совхозы с плановой системой пользования пастбищами”.
Слушая профессора, Михаил Александрович не мог сдержать улыбку. Бергоффа удивило это, и он спросил обиженно:
— Так ведь все это, почему же вы улыбаетесь?
— Потому улыбаюсь, мистер Бергофф, — весело ответил Михаил Александрович, — что и вы наконец заговорили о политике.
— Что поделаешь! — притворно вздохнул профессор и развел руками. — Наверное, здешний климат вредно на меня действует, и я начинаю изменять своим принципам.
— Как же, однако, прикажете понимать все сказанное вами? — спросил Птицын. — Выходит, что вы возражений не имеете?
— Я-то, может быть, и не имею, — щуря близорукие глаза, ответил Бергофф, — а вот природа, видимо, будет иметь. Она всегда выкидывает какую-нибудь неожиданную штучку, от которой все летит прахом… Ну, а нам тут, кажется, делать больше нечего, — решительно повернулся он к Бенджу. — Приготовьте наши чемоданы, Гарри.
О том, как просчитался Бергофф
Кончив рассказ, Птицын сердито сдвинул косматые брови и, помолчав немного, заметил:
— Не буду вам, Иван Ильич, хвалиться своей проницательностью. Замечу, однако, что подозрительным показался мне этот визит Бергоффа. Особенно секретарь его, Гарри Бендж, вызвал во мне недоверие. Не похож он что-то на ученого… Подозрения мои может засвидетельствовать помощник ваш, товарищ Глебов. Мы с ним вскоре после отъезда американцев случайно встретились…
— Случайно ли? — усмехнулся Дубравин.
Михаил Александрович взглянул на майора, рассмеялся и поспешно ответил:
— Не сомневаюсь теперь, Иван Ильич, что это было не случайно. По-видимому, Гарри Бендж вызвал подозрения не у одного меня.
— Этот субъект давно уже у нас на примете, — заметил майор Дубравин и спросил Птицына: — А вы, значит, видите определенную связь между визитом Эрла Бергоффа в Советский Союз и недавними событиями в здешних степях?
— Теперь не сомневаюсь в этом, — уверенно ответил Птицын. — Хотя, правда, доказательств у меня нет.
— Эти доказательства есть у нас, — сказал Дубравин. — Вот, прочтите-ка эту статейку.
С этими словами он подал Птицыну американскую газету “Пост Меридием”, в которой обращала на себя внимание статья, отчеркнутая красным карандашом.
Михаил Александрович прочел:
“Канзас-Сити. По сообщению нашего специального корреспондента, на юге штата Канзас, в графстве Блэкшип, во время сильного урагана какая-то страшная повальная болезнь поразила посевы пшеницы на огромном пространстве. Погибли не только колосья, но и стебли растений. Это усилило опустошительное действие урагана, так как высушенную засухой почву, лишившуюся защиты растительного покрова, ураган легко поднял на воздух и засыпал ею поля и посевы соседнего штата.
Картина бедствия, по отзывам старожилов, лишь по масштабам уступала страшному опустошению, причиненному “черной бурей” этому же штату в 1935 году. Как и в те дни, останавливались в пути поезда, застревали автомобили на шоссейных дорогах. Прекратилось движение даже на улицах некоторых городов. В Блэкшипе были закрыты школы, не работали магазины и конторы.
