Профессор Эрл Бергофф, проживающий в Блэкшипе, к которому обратился наш корреспондент за разъяснением причины бедствия, объяснил его действием неподвластных человеку стихийных разрушительных сил природы. Однако, при всем нашем уважении к маститому ученому, мы склонны видеть разгадку блэкшипской “черной бури” в рассказе Билли Смита, фермера, поставлявшего свежие овощи в лабораторию Чарлза Бергоффа, сына профессора Эрла Бергоффа.
По словам Билли Смита, в лаборатории Чарлза Бергоффа выводился какой-то совершенно новый вид насекомых типа “G.D.”. Насекомые эти, как Билли случайно узнал от служащих лаборатории, обладали исключительной плодовитостью и вредоносностью. По мнению Билли, они были выпущены во время урагана на волю и погубили все посевы, лишив этим почву защиты от ветра. Он уверяет даже, что сам видел в тот день разбитые стеклянные ящики вивариев, в которых раньше находились насекомые.
Пожалуй, Билли Смит под влиянием раздражения за причиненный его ферме ущерб сгустил краски, обвиняя Чарлза Бергоффа в злонамеренных действиях, но вполне возможно, что во время бури виварии с опасными насекомыми были повреждены случайно. Насекомые же, находившиеся в них, вырвавшись на волю, могли, конечно, опустошить поля.
К предположению этому склоняет нас и то обстоятельство, что Чарлз Бергофф, не отрицая существования насекомых типа “Джи-Ди”, не только не сообщил о них никаких подробностей, но наотрез отказался объяснить значение этих таинственных инициалов. Однако один из лаборантов Чарлза, которого наш корреспондент угостил сногсшибающим коктейлем в городском баре, по секрету сообщил ему, что инициалы “G.D.” расшифровываются как начальные буквы слов “Green Death” (зеленая смерть)”.
— Ну, что вы на это скажете, Михаил Александрович? — спросил Дубравин, когда Птицын прочел заметку.
— Все ясно, — ответил Михаил Александрович, возвращая газету. — Странная разновидность тлей, появившихся у нас, — это, по-видимому, и есть “Джи-Ди”, или “Зеленая смерть”.
Помолчав, он добавил возмущенно:
— Тоже “научное” достижение!.. Небось, целая лаборатория на эту пакость работала. — На лице старого агролесомелиоратора отразилось презрение.
— Да, наука у них служит темным целям, — заметил Дубравин, глубоко затянувшись догорающей папиросой. — И не случайно пробирки с “Джи-Ди” попали в грязные руки Гарри Бенджа. Бендж, правда, теперь официально числится чиновником посольства, совершающим развлекательную поездку по Советскому Союзу. Но, надеюсь, вы не удивитесь, что он так часто меняет профессии и почему из всех живописных уголков Советского Союза выбрал именно зону полупустынь?..
Дубравин бросил папиросу в пепельницу, усмехнулся и продолжал:
— Известно нам кое-что и о похождениях мистера Бенджа в наших краях. В Астрахани он увлекся вдруг рыбной ловлей. Однако это увлечение у него тотчас же прошло, как только он узнал, что ожидается длительная ветреная погода. Получив такие сведения, Бендж поспешил в гостиницу и заявил администратору, что ему нужно срочно вылететь самолетом в Саратов. Но так как он будто бы боится качки, то попросил навести справку о погоде в областном метеорологическом бюро. Когда бюро подтвердило, что ожидается ветер, Бендж заявил, что не собирается рисковать, и заказал билет на саратовский поезд. “Обязательно на вечерний”, настаивал он. А когда оказалось, что нет билетов в мягкий вагон, вопреки пристрастию к комфорту согласился ехать в жестком. Вам понятно, Михаил Александрович, почему Бендж так торопился пересечь наши степи, узнав, что ночью ожидается сильный ветер?
Дубравин умолк, пытливо поглядывая на Птицына.
— Когда он выехал из Астрахани? — спросил Михаил Александрович.
— Двадцать первого скорым номер пятьдесят девять.
— Все очаги паразитов, поскольку мне известно, — заметил Птицын, — были обнаружены вдоль линии железной дороги, и это было утром двадцать второго числа. Совпадение, по-моему, не случайное… А расчет их был, конечно; таков, — продолжал Михаил Александрович, немного успокоившись: — повторить у нас тот эксперимент, который был проделан на полях Блэкшипского графства. Мне в связи с этим невольно вспоминается процесс японских военных преступников в Хабаровске, обвинявшихся в подготовке бактериологической войны против Советского Союза. Американцы были очень недовольны тогда этим процессом, так как он бросал свет и на их собственные гнусные замыслы.
— А чего стоило, — спокойно заметил майор Дубравин, — заявление американского сенатора Лоджа, призывавшего Соединенные Штаты вести диверсионную войну против СССР! Он ведь предложил расходовать на тайные диверсионные акты против Советского Союза до полумиллиарда долларов. Разве не ясно после этого, по чьим замыслам действовали Бергофф и Бендж?
— В этом нет теперь ни малейшего сомнения, — согласился Михаил Александрович. — Политическая сторона дела тут совершенно ясна. А сторона биологическая… Тут уж пойдет не “чистая” наука, сторонником которой выставлял себя американский профессор, а довольно грязная. Бергофф рассчитывал, видимо, что насекомые типа “Джи-Ди”, выброшенные в ветреную погоду в нашу степь, быстро распространятся на большом пространстве и уничтожат растительность. Лишившись же растительного покрова, пески под действием ветра придут в движение, сформируются в барханы и пойдут в наступление на железную дорогу, на сады, поля и поселки… Однако то, что было возможным на полях Блэкшипского графства, оказалось немыслимым в наших степях.
Встав из-за стола, Птицын распахнул окно. В комнату пахнуло ароматом фруктового сада. Михаил Александрович вздохнул полной грудью и продолжал:
— Что же произошло с почвой в графстве Блэкшип? Это нетрудно себе представить. Такая картина типична вообще для четверти всех пахотных земель и пастбищ Соединенных Штатов Америки. Истощенная посевами однолетних растений, часто одних и тех же на протяжении ряда лет, не знающая правильного севооборота, почва графства Блэкшип, так же как и всех соседних графств, давно потеряла структурность и оказалась легко подверженной выветриванию. Ее еще сдерживали кое-как посевы, но как только паразиты типа “Джи-Ди” уничтожили растительность, ветер без труда поднял истощенную почву на воздух, и над Блэкшипом разразилась “черная буря”.
Михаил Александрович посмотрел в окно и добавил после короткой паузы:
— У нас в степях получилась иная картина. Многолетние травы, посеянные нами на песчаных землях полупустыни, не только скрепили своими корнями и корневищами “бродившую” прежде почву и обогатили ее отложениями перегноя, но и придали ей структурность. Потому, когда паразиты уничтожили на песках растительность, пески не распались, не поднялись на воздух, а оставались все так же прочно скрепленными мощной корневой системой многолетних трав. Это были уже не те пески — в этом-то все дело. Вот почему, когда утихла буря, не погибло дело наших рук. Степь не превратилась в пустыню. Она оставалась все той же степью. “Зеленая смерть” лишь как бы выкосила ее. Мы же, как только утих ветер, с помощью колхозников уничтожили паразитов типа “Джи-Ди”, а уцелевшие корни многолетних трав дадут вскоре ростки, и снова все зазеленеет вокруг.
Иван Ильич Дубравин тоже подошел к окну и с явным удовольствием слушал Птицына. Михаил Александрович торжественно закончил:
— Эффект, на который рассчитывал Бергофф, явно не удался, потому что мы, большевики, осуществляя сталинский план преобразования природы, производим не только внешние, но и глубокие качественные изменения нашей земли. В этом-то и заключался один из просчетов мистера Бергоффа.
Михаил Александрович повернулся к майору Дубравину, и майор в тон ему добавил:
— А второй просчет мистера Бергоффа заключался в том, что он не учел бдительности наших людей, их веры в свои силы, веры в передовую советскую науку, их умения преодолевать всяческие препятствия — словом, не учел самого главного — нашей советской действительности.
— Не понять, видно, нашим врагам, — убежденно заявил Михаил Александрович, — что не остановить им нашего движения вперед ни реакционными идеями, ни диверсиями…
Он уселся на подоконник и невольно залюбовался садами и посевами, обрамленными зелеными рамками лесопосадок, будто увидел их впервые. Смягчились в вечернем свете глубокие морщины на лице старого агролесомелиоратора, вспыхнула в лучах заходящего солнца копна его все еще непокорных волос, и показалось от этого, будто исчезла вдруг седина и снова стал он молодым и светловолосым.
