– А почему никто, например деревенский староста, не сказал об этом коронеру, когда он заезжал сюда после того, как нашли труп? – поинтересовался Томас. Священник был слишком пьян, чтобы удивиться, откуда его гостю известно, о чем сообщили коронеру жители деревни, а о чем промолчали. Джон де Вулф ненадолго заглядывал в деревню, чтобы провести короткое дознание, но в тот день священник отсутствовал и потому не мог в сегодняшнем госте опознать коронерского писаря.
– Что? И навлечь на деревню штраф? Еще чего не хватало! Староста молчал как рыба. – Богослужитель пьяно усмехнулся. – Да и вообще, этот парень провел здесь пару ночей и поскакал себе дальше, живой и здоровый. Откуда нам было знать, что через несколько миль по дороге его поджидает смерть?
– А когда пастухи обнаружили покойника, они что, не узнали, кто это? И куда подевался его конь?
Толстый священник набрал полный рот слабого сидра.
– Одному только Богу известно, что случилось с лошадью, – уж мы-то, по крайней мере, больше ее не видели. А что касается покойника, так нам никто ничего не говорил об этих самых новых коронерах, так что с нас и взятки гладки. Не буди спящую собаку, правильно? И покойники пусть себе спят спокойно, я так считаю.
Он рассмеялся надтреснутым смехом и лихо качнулся на табурете, единственным предметом мебели в комнате, если не считать расшатанного колченогого стола.
Итак, лежа на охапке соломы на полу в помещении цокольного этажа, Томас мысленно перебирал события прошедшего дня, в течение которого он побывал в Сэмп-форд-Спайни и Питер-Тейви. Хотя сообщения между двумя деревнями почти не было, он не рискнул вновь выдать себя за священника, поэтому, не доезжая нескольких миль-до деревни, он привязал мула в глубине рощи длинной веревкой, чтобы животное не испытывало голода в течение дня. Из притороченной к седлу сумы он достал приобретенный им давным-давно, после похорон цистерцианского монаха в Винчестере, покров. Вырезав в лесу посох, он вошел в Питер-Тейви пешком, надеясь, что никто не обратит внимания на белое дерево на конце посоха или на отсутствие монашеской тонзуры. Если бы кто-то поинтересовался, почему у него длинные волосы, он подготовил ответ заранее и пояснил бы, что волосы отросли за время трехмесячного паломничества к мощам Святого Давида, и что он поклялся не стричься до тех пор, пока не вернется в родной монастырь возле Плимута. Впрочем, как выяснилось, никому до него не было дела, и единственное, что хотелось услышать людям, с которыми он встречался, – это рассказы о большом мире, раскинувшемся за пределами их ограниченного горизонта.
Томас лежал, рассматривая ночное небо, вспоминая информацию, собранную по кусочкам из того, что поведали кухарки, грумы и несколько гревшихся вокруг очага стариков, из-за артрита неспособных более работать в поле.
Все указывало на то, что Эльфгар из Тонеса так и не появился в Питер-Тейви, несмотря на то, что из Сэмп-форд-Спайни он выехал, судя по тому, что говорили Томасу, с намерением сделать очередную остановку именно там. Расстояние между деревнями составляло всего пять миль, около часа езды даже на прихрамывающей лошади, но путь Эльфгара закончился на полпути у Хеквуд-Торе, где и был обнаружен его истлевший труп. Никто в поместье не слышал об Эльфгаре, что подтверждало рассказ священника из Тотнеса, который заявил, что покойник до того, как покинуть деревню, не имел отношений с Хьюбертом де Бонвиллем. Выяснив все, что можно, о сакском сквайре, Томас принялся собирать местные сплетни. Ему удалось узнать, что находящийся при смерти лорд поместья Арнульф пользовался уважением как среди свободных жителей, так и у серфов. Он был довольно хорошим хозяином, строгим, но справедливым, и деревня на протяжении многих лет процветала, оставаясь в стороне от войн и не страдая от голода. По поводу остальных членов семейства мнения были не столь единодушными и более сдержанными.
– Этот Хьюберт, еще неизвестно, как бы все обернулось с ним, – признался один из стариков между приступами бронхиального кашля, сотрясавшего его немощное тело каждые несколько минут. – Он возомнил себя лордом задолго до того, как отца свалил недуг, и принялся наводить свои порядки, вводить всякие новшества и менять все, что мы делали долгие годы.
Другой ревматический старик согласно закивал головой:
– Холодный, как рыба, вот какой он был. Помешался на религии и морали. Надо было ему податься в священники – прошу прощения, брат. Оттого-то он и принял крест и отправился в Святую землю против отцовской воли.
– И поделом ему. Честно говоря, кое-кто из селян ничуть не опечалился, узнав о его смерти, – добавил первый, – конечно, никто ему смерти не желал, но когда он уехал, мы, надо сказать, обрадовались. Правда, после него остался выводок братьев и кузенов, которым все и достанется после его гибели и смерти сэра Арнульфа.
Томас сделал вывод, что Гервез де Бонвилль был более популярен у крестьян, нежели его погибший брат, а к младшему, Мартину, люди относились как к ребенку, не принимая его всерьез рядом с более заметной фигурой Гервеза. Но было еще три кузена, взрослые дети покойного старшего брата Арнульфа, и кузены тоже имели свои виды и планы на два поместья. Они обхаживали Винчестер, пытаясь заручиться обещанием о доле земли после смерти Арнульфа, ибо окончательное решение оставалось за королевскими властями.
– Я бы сказал, эти кузены не прочь были бы, если бы и два других брата отправились на тот свет вслед за Хьюбертом, – проскрипел второй старик. – Не удивлюсь, если вскоре с Гервезом произойдет нечастный случай где-нибудь в окрестных лесах.
Старики у очага яростно заспорили между собой, кто-то поливал грязью кузенов, кто-то вступался за них; как бы там ни было, ничего полезного для расследования Томас от них больше не услышал. Он плотнее завернулся в монашеские одеяния и приготовился ко сну.
Глава шестнадцатая,
в которой коронер Джон производит арест
Пока писарь бродил по холодным просторам Дартмура, сэр Джон занимался тем, что укреплял начавшие улучшаться отношения с женой. Как и предсказывала служанка, предыдущим вечером дверь в спальные покои оказалась незапертой, и он смог вернуться на законное место на супружеском ложе, пусть даже ему и пришлось спать на самом краю, как можно дальше от жены.
На следующий вечер он вернулся домой довольно рано. День ушел на то, чтобы присутствовать на трех повешениях и провести дознание по поводу ребенка, утонувшего в колодце в Сент-Сайдвелл. Сидевшая у огня Матильда приветствовала его сдержанно, но вежливо. Джон осторожно начал нейтральную беседу о пожертвовании, которое она намеревалась передать попечителю ее любимой церкви Святого Олава. Джон полагал, что ее неизбывное стремление демонстрировать набожность и приверженность церкви по любому случаю была, скорее, данью социальным условностям, не имея никакого отношения к ее искренним верованиям, но ради восстановления мира в семье он готов был пожертвовать деньги даже в пользу любимой мечети Саладина. К тому времени, когда Мэри внесла в комнату ужин, они с женой разговаривали слегка напряженно, однако, тем не менее, вполне вежливо.
Поскольку дела, казалось, шли на лад быстрыми темпами, Джон решил внести очередной вклад в укрепление отношений, спросив мнение Матильды о его текущем расследовании. Он поведал ей обо всем, что произошло за последнюю неделю или чуть больше, старательно избегая любых критических замечаний в адрес ее брата.
– По крайней мере, нам удалось выяснить имена двух покойников – это старший сын норманнского лорда и его сквайр, оба недавно вернулись из Святой земли. Но до сих пор непонятно, что стало причиной их смерти.
Квадратное лицо супруги обратилось к горящему очагу, словно она искала откровений в языках пламени.
– Как тебе кажется, Джон, это дело рук одного человека? – спросила она со сдержанной вежливостью под стать его собственным осторожным репликам.
Он наклонился вперед на стуле с балдахином, обеими ладонями держа стакан с разбавленным вином.
– Одно могу сказать наверняка: не одного человека, а нескольких. На обоих напала по крайней мере, пара негодяев. Раны в обоих случаях в определенной степени одинаковы. Например, обоих ударили ножом в спину. С другой стороны, это настолько обычный способ убийства, что, по сути, одинаковость для нас ничего не значит. Одному перерезали горло, на другом была рана, которую обычно можно получить в схватке на мечах.
– И о чем это говорит?
– Боюсь, почти ни о чем, – с сожалением признал Джон. Матильда плотнее завернула ноги в подол толстой юбки, потому что по полу пополз поток холодного воздуха из-за разгулявшегося снаружи восточного ветра.
– Если рыцарь и сквайр путешествовали вместе, я еще могла бы подумать, что они стали жертвами случайного нападения или ограбления, – осторожно заметила она. – Но два человека, угодивших в засаду в разных местах с промежутком в две недели? Слишком странно, чтобы быть простым совпадением.
