— Я видела выступление Си Ши в Париже три года назад. У нее настоящий дар вызывать души умерших.
— Может быть, попросить ее вызвать Джона Кливленда?
Мы становимся у перил рядом с другими пассажирами, собравшимися посмотреть на мадам Си Ши. Элегантный паланкин с задернутыми занавесками стоит внизу забортного трапа. Рядом с паланкином носильщики и, одетые в черное, мужчина и две женщины — как я полагаю, слуги медиума.
На палубу выходит помощник капитана и дает разрешение на посадку. Паланкин начинает подниматься по забортному трапу.
— Как видно, она привилегированный пассажир, — замечаю я. — Даже королевы сами поднимаются на борт.
— Она ни за что не стала бы делать этого, — говорит Сара. — И ты увидишь почему.
На верху трапа занавески паланкина открываются, и появляется худенькая женщина ростом меньше, чем мои пять футов. Она напоминает керамическую куклу, очень красивую, изящную и хрупкую. Одно неосторожное движение — и она разобьется на миллион кусочков. На ее бледном белом лице ярко выделяются красные губы и щеки. На глаза наложены бирюзовые тени, очерченные темно-зеленой краской. Ее черные как смоль волосы лежат кольцами, образуя большой пучок на темени. Из этой прически торчат небольшие восточные палочки с очень маленькими желтыми перьями на конце. Мне не видно ее рук, они спрятаны в складках цветастого шелкового халата, скрывающего фигуру медиума. На ней замечательное платье из шелка, расшитое золотой и серебряной нитями, такое же красное, как и ее зонт.
Когда служанки помогали ей выйти из паланкина, я поняла, почему забортный трап был бы для нее непреодолимой горой. Ее ступни, стиснутые башмачками, необычно маленькие и похожи на обрубки.
— Лотосовые ножки, — шепотом говорит Сара.
Вся компания — слуга впереди, а за ним две служанки, на чьи руки опирается мадам Си Ши, — пересекает палубу и направляется к двери, ведущей во внутреннее помещение. Даже с посторонней помощью при ходьбе медиум раскачивается из стороны в сторону больше, чем обычный человек, тем не менее ее движения грациозны и даже, можно сказать, эротичны.
— Лотосовые ножки? — переспрашиваю я.
— Да. Девочкам ноги туго затягивают, в результате чего они не растут и деформируются. Длина ступни может быть всего три дюйма. Про Си Ши говорят «золотой лотос», потому что маленькая нога считается признаком изящества женщины.
Я смотрю вниз на свои ноги. Для женщины они не слишком большие, но в сравнении с ногами Си Ши выглядят как доски.
— Эта походка враскачку называется «лотосовой». Китайцы считают ее эротичной.
— А как же все-таки получается «лотосовая ножка»?
— Девочке начинают бинтовать ноги с шестилетнего возраста, до того как у нее полностью сформируется свод стопы. Ногти постоянно обрезают, чтобы они не врастали в кожу, а маленькие пальцы и кости стопы ломают.
Я содрогаюсь.
— О Боже! А это зачем?
— Чтобы пальцы можно было подогнуть под ступню. В этом случае передняя часть стопы растет назад и выгибается дугой. Многие годы ноги туго перебинтовывают каждый день, пока они полностью не деформируются и не перестанут расти.
Я немею от ужаса.
— В китайских эротических трактатах описываются десятки способов мужских забав с изуродованными женскими ножками, — добавляет Сара.
Я решаю изменить тему разговора:
— Вы познакомились с мадам Си Ши, когда она была в Париже?
— Нет, я была занята в новой пьесе, но один мой друг был потрясен, когда Си Ши установила контакт между ним и его покойной матерью. Это имя известно в китайской истории. Так звали одну из Четырех красавиц Древнего Китая. Вы знаете предания о них?
— В общих чертах. — Конечно, я говорю неправду, пытаясь казаться начитанной перед женщиной, которая сколь красива, столь и эрудированна.
— В истории Китая известны четыре женщины, о чьей красоте слагали легенды. Согласно одной из легенд, если эти женщины проходили по берегу пруда, рыбы при виде их красоты тонули, забыв, как нужно плавать; птицы падали с неба, потому что переставали махать крыльями…
— …а цветы увядали и осыпались, — высказываю я догадку.
— В легенде говорится, что цветки свертывались и смущенно склонялись.
Сара уходит в свою каюту, а я остаюсь у перил и наблюдаю, как на борт поднимаются еще две пассажирки. Они мне знакомы: вдова Хью Мердока и его молоденькая ассистентка. Но я замечаю, что их отношение друг к другу странным образом изменилось: это уже не две кошки, цапающиеся между собой, а оживленно беседующие подружки. Вдова показывает девушке нефритовый браслет на запястье, а за ними вереницей идут носильщики не просто с их багажом, а с новыми покупками в коробках. В многочисленных коробках.
Вдова, как видно, быстро оправилась, после того как убила своего мужа на глазах у публики. И боги благосклонно отнеслись к ней, поскольку не видно, чтобы теперь она была отягощена денежными проблемами.
Мой склонный к подозрительности рассудок отказывается верить, что смерть меткого стрелка не связана с другими странными происшествиями, свидетельницей которых я оказалась. Я все еще убеждена, что Мердок разговаривал с кем-то, кого он заметил на пристани в Коломбо, а потом шантажировал.
Мне кажется, его жена знает, кто это. И если я не спрошу ее, то никогда не узнаю.
«Не суйся не в свое дело», — подсказывает мне здравый смысл, но я не слушаю его.
Два часа спустя, убежденная, что она распаковала багаж и расположилась в каюте, я стучу в дверь «убитой горем» вдовы.
Дверь резко открывается.
— Положи на…
Она в халате, босиком, мокрые волосы закручены полотенцем. Вдова смотрит на меня. На ее лице появляется недоброе выражение.
— Я думала, что пришла горничная. Что вам нужно?
— Меня зовут Нелли…
— Я знаю, кто вы. Вы та самая пронырливая газетчица.
Я мило улыбаюсь. Начало неутешительное. Ее лицо залито краской. От нее пахнет виски и дешевыми духами. Рановато для возлияний.
— Я была страстной поклонницей вашего мужа.
Она разражается хриплым смехом.
— Вот как! Тогда вы не единственная. Вы с ним тоже спали? Он не пропускал ни одной юбки.
— Я хотела бы написать о том, что случилось на «Ориентале».
— Знаю, к чему вы клоните, но вы постучали не в ту дверь. Я ничего не буду рассказывать вам.
— Ваш муж был убит. — Это выстрел в пустоту, чтобы увидеть ее реакцию, и та оказалась предельно враждебной. Я делаю шаг назад, потому что вдова наступает, готовая накинуться на меня.
— Ты, сучка, занимайся своим делом, если не хочешь неприятностей!
Она отходит в глубину каюты, и я сокращаю дистанцию между нами.
— Я заплачу, если вы скажете, кого ваш муж узнал на пристани.
Дверь ванной комнаты открывается, и оттуда выходит голая ассистентка и вытирает мокрые волосы. Она видит меня и останавливается.
— Что…
Она быстро соображает, что к чему, и улыбается, не стесняясь своей наготы.
Вдова злобно смотрит на меня.
— Не рой яму другому — сама в нее угодишь.
Я шарахаюсь назад, чтобы мне дверью не расквасили нос.
Уф!
По крайней мере визит оказался не напрасным. Перед тем как я постучала к ним в дверь, мне было ясно, что вдова от кого-то получила финансовое вознаграждение, а сейчас я добавила еще несколько фрагментов к головоломке: кто-то предупредил ее, чтобы она не разговаривала со мной. И ее отношения с ассистенткой далеки от того, что они ранее демонстрировали на людях.
И здесь возникает интересный вопрос: зачем на виду у всех пускать в ход когти, если эти женщины настолько близки?
Знал ли о том Мердок? И что еще важнее: играли ли их отношения какую-либо роль в его смерти?
Между тем моя встреча со вдовой не ответила на самый главный вопрос: есть ли связь между убийством Мердока и убийством мнимого Джона Кливленда?
Ну что же, этот этап моего путешествия становится очень интересным. На другом конце планеты все кажется поставленным с ног на голову.
Мы на пути из Гонконга в Иокогаму, Япония. Между тем приближается Новый год. Стоя на носу парохода — в запретной зоне, — я подставляю лицо ветру и морским брызгам и смотрю на горизонт. Я рада, что совершаю такое увлекательное путешествие, но также и встревожена: моя подражательница не просто может украсть у меня лавры — из-за унизительного поражения мне придется уйти из профессии.
Говорят, что я вижу мир черно-белым. Наверное, так и есть. Победа или поражение. Никаких компромиссов.
Я знаю, это неправильно, но такова моя натура. Возможно, потому я так отчаянно держусь за память о «мистере Кливленде» — как собака, заскочившая в фургон с мясом, я вцепилась зубами в эту тему, и ничто на свете не заставит меня отпустить ее.
