— Может, Евгений Аверьянович, этот ваш атлас и артефакт, но уж никак не доказательство, во всяком случае, в вашей ситуации. Да с такими доказательствами до полного абсурда можно дойти!..
Штабс-ротмистр был человеком настырным и, по всей видимости, твердо решил испить чашу наказания до дна. Причем делать это в одиночестве он не собирался:
— Смею надеяться, еще нет постановлений, которые бы лишали доказательственной силы показания очевидцев? — Узкая аристократическая кисть потомка пришлых слуг Петровых описала дугу и указала на Борменталя. — Вот, Георгий Владимирович знает меня достаточно долго…
— Знаю. И готов присягнуть, — дернул плечом Борменталь. Он, как и говорил Мазур, оказался человеком порядочным. — Евгений Аверьянович Мазур, нотариус. Я лечил его некоторое время назад. Гражданин Мазур обращался ко мне за консультацией в связи с атопическим нервным тиком… И ни в каких других качествах он мне знаком не был.
Упрямый штабс-ротмистр продолжал настаивать:
— Что ж, раз позиция Георгия Владимировича такова, мне остается ее только уважать. По счастью, меня в лучшие дни знавал еще один достойный и вызывающий доверие человек. Архимандрит Феофан, то есть гражданин Чагин. Он благословлял наш выпуск в Пажеском корпусе, да и потом, в дни смуты, посетил одно из подразделений, в котором я состоял. Он, конечно же, сможет подтвердить и мой титул, и офицерский чин! Надеюсь, его показания вас убедят. Он служитель культа и врать ни перед Господом, ни перед людьми не будет.
— Гражданин Чагин скончался! — Корнев сообщил эту удручающую информацию мало подходящим к ее смыслу победным тоном.
— Как скончался? Это немыслимо… Я сам, лично сам!.. Своими глазами видел его всего несколько дней назад… В сопровождении сотрудников вашего ведомства… в автомобиле… Он умер от естественных причин? — офицер-нотариус, как всегда, заподозрил тайные преступления новой власти.
— Ему шел восьмой десяток — в таком возрасте, знаете, недолго помереть именно от причин самых что ни на есть естественных. От сердечной недостаточности, например, — пристыдил мнительного собеседника Владимир Митрофанович.
— Какая трагическая участь, сбывшееся пророчество, — грустно вздохнул Мазур. — Я это предощущал — у меня руки дрожали, когда я писал эту копию… Ну, вы помните… эту копию свидетельства о смерти Чагина — для ваших сотрудников…
У Прошкина глухо заболело под левыми ребрами, а перед глазами снова поплыли малокровные мушки, и он тихонечко позавидовал безупречно владевшему собою Корневу, который продолжал говорить совершенно буднично и деловито:
— Помним, мы-то много чего помним… Ох, и душно же тут — вы бы открыли окно, Георгий Владимирович!
Борменталь удивленно посмотрел на давно открытые рамы, а Корнев стряхнул со лба мелкие капельки выступившего пота и продолжал:
— А вот вы, товарищ Мазур, номер автомобиля наших работников припомнить сможете? Не примите мой вопрос в качестве проверки вашей лояльности к власти или какой-то провокации, это исключительно к профессиональной компетентности имеет отношение…
Нотариус выглядел уязвленным:
— Я делаю свою работу добросовестно и тщательно. Всегда. Независимо от политической власти. Так что мне незачем припоминать — я записал! Эта копия свидетельства, да на живого-то человека, — серьезное нарушение действующих инструкций, и произошло упомянутое нарушение вовсе не по моему самоуправству. Так что сами разбирайтесь со своими коллегами! — Мазур с удовлетворенной гримасой человека, закаленного в противоборстве с бюрократией, извлек из внутреннего кармана старенький, но все еще аристократичный бумажник и, отыскав в нем аккуратно отрезанную восьмушку листка, назвал номер.
Перед внутренним взором Прошкина необыкновенно отчетливо всплыл сперва огрызок яблока, которым Саша запустил в номер автомобиля своих высоких московских гостей, а потом и сам номер с кучей нулей той сияющей чистотой, как ботинки бдительного нотариуса, машины. У Саши память была ничуть не хуже — он подошел к окну и, игнорируя присутствие Борменталя, закурил.
Мазур отрешенно развел руками:
— Я действительно устал от долгого кордебалета с вашим ведомством, мне хочется, чтобы все уже кончилось… Я искренне сожалею, что мои кости не белеют под Перекопом… или под Ургой, рядом с другими благородными русскими людьми…
— На небесах у Господа уже тесно от русских мучеников, а тут, на земных нивах, орать некому! — излишне нравоучительно отметил Борменталь.
— Я, Георгий Владимирович, не понимаю вашего язвительного тона! Просто не понимаю! — возмутился штабс-ротмистр.
— Чего именно вы не понимаете? Что после смерти Лавра Георгиевича[30] национальные идеалы выродились в дешевый фарс? Стали ярмарочным балаганом в казацкой станице? Или же вы не можете постигнуть сути выражения «Русская добровольческая армия»[31]? Кто в ней, с вашего позволения, был русским? Тевтоны фон Лампе и ваш любезный конфидент Унгерн? Поддельный не то курляндец, не то горец Бермондт с его Западной армией? Ляхи Деникин и Романовский[32]? Малоросс Родзянко? И эти люди начертали на своем знамени светлые лозунги русской славы! Национальной государственности! Так кто же, собственно, был русским в вашей Белой армии, господин де Лурье?
Де Лурье — если так действительно звали нотариуса — побледнел, казалось, стал стройнее и выше, пока слушал доктора, и со всей серьезностью возразил:
— Будь вы дворянином, я бы за такие речи с вами дуэлировал!
Борменталь продолжал все тем же горьковато-ироничным тоном:
— О, дуэли! Такое романтическое пристрастие! Александр Дмитриевич, я вам как большому ценителю старины хочу поведать одну поучительную историю. Будучи начинающим медиком, я пользовал некоего корнета, который едва не погиб на дуэли. Представьте себе, он фехтовал на эспадронах со студентом-гуманитарием, то ли историком, то ли географом, а может быть, даже востоковедом. Корнет почитал своего соперника легкой жертвой, не предполагая, что тот владеет оружием столь мастерски.
— Можно полюбопытствовать, что явилось причиной такого серьезного раздора? Благосклонность Шамаханской царицы? Или точность координат острова Врангеля? — в тон Борменталю спросил Саша.
— Счастье совершить путешествие к тайнам мироздания, если мне не изменяет память…
По всей видимости, Борменталь был серьезно настроен развивать дуэльную тему и дальше, но нотариус мужественно проигнорировал новое глумление над его святынями со стороны доктора, зато неожиданно зло осадил Баева:
— Коль скоро вы хотите принять участие в нашей дискуссии, принесите сперва пару кавалерийских сабель из вашей богатой семейной коллекции! Хотя я предпочел бы их вновь скрестить с вашим прославленным родителем… Благо покойник-комиссар далеко не из пролетариев происходил! Куда уж нам, пришлым французикам, пусть даже под таким гордым девизом, как «Покорители и стражи», с потомками думных бояр тягаться! Только едва ли ваш названый батюшка своей невообразимой гордыней и упрямством достойный пример для подражания вам, да и прочему юношеству, подавал!
Вот это новость. Прошкин, уже начавший приходить в себя после первого шока, снова чуть не съехал по дверному косяку на пол. Товарищ Деев, заслуженный комдив РККА, легендарный борец за торжество коммунистического равенства всех людей, без чинов и званий, дворянин? В голове у Прошкина тихо щелкнула какая-то потайная пружинка, и свет нового знания озарил могильный камень с надписью «Кавалер Ордена». И то правда: чтобы стать кавалером такого Ордена, нужно родиться дворянином как минимум в третьем колене… Вот, значит, какой бумаги не досчитался Саша в обнаруженной Прошкиным связке документов — дворянской грамоты приемного отца…
— С глубокой признательностью, — недобро улыбнулся Баев, и первостатейной чистоты аристократическая кровь прилила к его бледным щекам, — я давно не фехтовал! Тем более Дмитрий Алексеевич в собственном смысле не был комиссаром, то есть политическим работником или агитатором. Он был командующим дивизией, то есть, выражаясь вашим языком, строевым офицером!
— Офицеры носят погоны и командуют войсками, а не сбродом! Офицеры служат Родине и Государю, а не собственным амбициям! Офицеры понимают, что такое иерархия и дисциплина! — торжественно продекламировал штабс-ротмистр.
— Офицеры, сознающие силу приказа, не летят со своим эскадроном много километров без всякой стратегической надобности, чтобы свести давнишние личные счеты с другим вздорным юнцом! — снова присоединился к разговору Борменталь.
Бровь штабс-ротмистра от такого комментария опять стала подергиваться: похоже, упомянутое доктором недавнее лечение мало ему помогло…
