— От первого брака, — продолжала она. Ее муж сел на табуретку, а она встала сзади и положила руки ему на плечи. — Когда он вернулся, я очень обрадовалась и упросила мужа разрешить ему остаться.
Саймон спросил:
— А теперь вы думаете по-другому?
— Да вы только гляньте! — воскликнул старик Джек. Сара, его жена, отвела взгляд, а он задрал подол старого халата. Живот и грудь были покрыты синяками, одни ярко-лиловые и багровые, другие синие и серые. — Когда я попросил его помочь нам деньгами, вот как он отплатил за нашу доброту!
— Вы кому-нибудь жаловались?
— Джек сказал мне об этом только два дня назад — и что мы могли поделать? — спросила Сара.
— Я не мог отдать его дозорным. Они бы приказали ему вести себя правильно, а не то они его оштрафуют, а потом оставили бы его дома, с нами. А он бы нас убил, — неистово воскликнул Джек. Похоже, собственная горячность отняла у него последние силы, и он обмяк на табурете. — Он и ее бил. Он обращается со своей матерью так же ужасно, как и со мной.
— Дайте нам знать, когда он вернется, — велел Болдуин, — и мы с ним побеседуем. Могу поклясться, что совсем скоро вы будете в безопасности.
— Я не хочу, чтобы его убили, — печально сказала Сара, и по ее щекам потекли слезы.
А Саймон задумался, есть ли что-нибудь, могущее заставить мать перестать любить свое дитя. Вот сидит женщина, чей сын бьет ее мужа, она прочувствовала его ярость и на себе самой, и все же поддерживает и защищает его. Что же должен натворить этот парень, чтобы она утратила свою любовь к нему?
— Я прикажу, чтобы за этим местом присматривали на случай, если он вернется, — сказал Болдуин, когда они вышли из дома. — Он вспыльчив и опасен, этот Адам.
Все трое постояли намного в конце переулка, наслаждаясь воздухом. Он вонял экскрементами и мочой, но казался более благотворным, чем душная атмосфера внутри дома.
Там ощущался только запах страха.
Брат Иосиф опустился на свой старый табурет, и тот пошатнулся, потому что жучок съел кусок ножки.
Монах удержал равновесие, прислонившись к стене. Нет спасения от древесного жучка! Он так и будет нападать на дом. Кровати, стулья, панели — все в опасности. Конечно, это протянется долго, но в конце концов все вещи погибнут.
Парень выглядел немного лучше. И все-таки ему становится хуже. Колотая рана в спине очень скверная, и от нее парня лихорадит. Бедняга! Если он выживет, это будет чудом.
В дверь негромко постучали, он, ворча, поднялся и пошел посмотреть, кто там. За дверью стоял краснолицый послушник.
— Брат Иосиф, я ничего не мог поделать. Она такая настырная.
Иосиф отмахнулся от него и подождал, пока девушка приблизится.
— Да?
— Нельзя ли мне взглянуть на больного, брат? Я думаю, что знаю его, — попросила Энни.
День для Саймона и Болдуина оказался длинным, и они отправились в гостиницу сразу же, как только начал меркнуть дневной свет.
— В этом деле есть что-то странное, — произнес Болдуин, пока они дожидались своего эля.
К ним торопливо подошла девушка с подносом и двумя кувшинами, которые и поставила на стол, распутно подмигнув Болдуину. Его это потрясло, и он взглянул на широко ухмылявшегося бейлифа.
— Что это она делает? Она что, шлюха?
— Ясно, что ей не до хороших манер, раз она готова положить глаз на такого, как ты, — хладнокровно ответил бейлиф.
Болдуин оглянулся и увидел, что девушка разговаривает с другим клиентом. Она была невысокая, худенькая, с темными волосами, очень привлекательная, с глазами, как у оленихи, вздернутым носиком и веснушками. Заметив, что рыцарь смотрит на нее, она состроила ему гримаску и улыбнулась. Он поспешно отвернулся к Саймону.
— Нелепица какая-то!
— Все может быть. Ну, и как мы будем искать Адама?
— Возле дома его ждет человек. А мне тем временем хотелось бы еще раз найти Роба. Если правда то, что он входил в шайку Уилла, может, они тоже повздорили из-за безделушки, чем бы она ни была, и подрались? — Болдуин хлебнул эля.
— Ты его с самого начала подозревал, правда? — спросил Саймон.
— В его рассказе много несообразностей, — согласился Болдуин. — Он сказал, что увидел тело, и его вырвало, а рвота на земле была холодной.
— Ты что, трогал ее? — поморщился Саймон.
— Когда расследуешь убийство, нет места брезгливости, — нравоучительно заметил Болдуин.
— Возможно. Но зачем было убивать его там? Почему не за городскими стенами, сразу же?
Болдуин отпил эля и поморщился.
— Может, к смерти привела ссора. А если так, лучше убить его в тихом переулке, а не в шумной таверне.
— А зачем потрошить своего компаньона? — недоумевал Саймон. — По-моему, здесь нечто большее, чем простая ссора. Такие люди, как они, убивают, не задумываясь. А чтобы вот так обезобразить труп… Нет, здесь нечто большее, чем ссора из-за денег.
— Может, они и напали на бедного парня в больнице, — предположил Болдуин. — Вот интересно, оправится ли он, чтобы сказать нам, кто на него напал?
— Буду молиться, чтоб оправился, — мрачно произнес Саймон. — Мне не нравится думать, что убийца остался на свободе — особенно после того, что он сотворил с телом Уилла Чарда.
Болдуин кивнул, но тут обратил внимание на лицо Джонатана. Клирик читал небольшой пергамент с выражением ужаса.
— Что там такое, приятель?
— Господи Иисусе! Кажется, теперь я знаю, почему они дрались из-за шкатулки!
Энни была в своей комнате. Она плакала до тех пор, пока не задремала от изнеможения, и тут в окно негромко постучали. Она торопливо вытерла глаза, встала и подошла к окну. Вся семья спала, и приходилось очень осторожно перешагивать через спящих. Энни добралась до двери и откинула одеяло.
— В чем дело? — прошипела она. — Поздно уже. Разбудишь всех.
Роб смотрел на нее обезумевшими глазами на побелевшем лице.
— Нам нужно уходить. Ты выйдешь за меня замуж? Нужно уносить отсюда ноги, продавать шкатулку и начинать новую жизнь.
— Я никуда не пойду, Роб.
— Здесь оставаться опасно! Сначала Эндрю, потом Уилл, а теперь Адам заявил, что хочет, чтобы я остался с ним — он убьет меня, если я это сделаю!
Энии на несколько шагов отошла от хижины, чтобы их голоса не потревожили семью.
— Зачем ему это?
— Скорее всего, он и убил обоих, тебе не кажется? Адам всегда завидовал Уиллу и Эндрю. Он, небось, это сделал, чтобы убрать их с дороги.
— Довольно глупо, тебе не кажется? Сделать такое, чтобы командовать в два раза меньшей шайкой?
— Ты его не понимаешь, Энни.
— Нет. И не хочу понимать. Роб, я тебя не люблю и не могу выйти за тебя. Я люблю другого.
Это вертелось у него на кончике языка. Роб облизал пересохшие губы. Нет, он не может ее обвинять. Он всегда знал, что она просто терпит его, но совсем другое дело — понимать, что она с легкостью откажется от него ради другого. Никогда, разве что в тех красных, свирепых ночных сновидениях, не думал он, что Энни избавится от него ради другого мужчины.
— Прости меня, Роберт, — сказала она и хотела прикоснуться к его щеке.
Он дернул подбородком.
— Не смей!
— Я не хотела делать тебе больно.
— Но он умер! Как можно любить того, кто умер?
И тогда Энни улыбнулась очаровательной, совершенно изменившей ее улыбкой, которая согрела его сердце, хотя ее отказ заморозил его.
— Нет. Он жив и в больнице. Твой брат жив!
— Что вы имеете в виду? — спросил Болдуин, выхватывая у клирика пергамент.
— Вы сможете его прочитать? — спросил Джонатан. — Тут написано: «Сие есть частица Истинного Креста, залитая кровью Господа нашего Иисуса Христа, хранившаяся в Храме Гроба Господня в Иерусалиме». Подписано: Джеффри Мэппстоун, рыцарь.
Саймон опрокинул в рот остатки выпивки и негромко рыгнул.
— И какое же это имеет отношение ко всему остальному?
— Я нашел это на полу в той таверне. А вот и еще один, — пояснил Джонатан, разворачивая второй пергамент.
Саймон нахмурился.
— А почему вы решили, что эта писанина имеет какое-то отношение к шкатулке?
— Они повздорили, — произнес Болдуин. — Об этом мы уже слышали. Трое не умеющих читать мужчин — зачем им хранить записи? Нам повезло, что они не швырнули их в очаг, а просто кинули на пол, не понимая их ценности.
— Да какая ценность может быть в куске пергамента? — фыркнул Саймон.
— Если они подтверждают происхождение чудесной реликвии, они бесценны, — сказал Болдуин, но тут Джонатан, бледный и встревоженный, поднял руку.
— Послушайте-ка это! — И он начал читать запись на полоске пергамента, проводя пальцем по старинным, выцветшим буквам. — «Я, Гийом де Божё, нашел эту реликвию. Она оплачена невинной кровью, и на ней лежит сильное проклятье. Каждый, кто прикоснется к этому кусочку Истинного Креста, умрет сразу же, как только передаст реликвию другому».
