— Постойте! Там теперь милиция! — остерег ее Мишель. — Если раздастся ваш звонок — они все поймут!
Светлана сняла трубку с рычагов.
— Если вы не верите мне, то... позвольте тогда хотя бы уйти! — попросил Мишель-Герхард фон Штольц. — Если вы позвоните, то через четверть часа они будут здесь!
Светлана держала трубку в руке, испуганно глядя на Мишеля.
— Поймите, все это вышло совершенно случайно... Это просто какое-то чудовищное совпадение.
И чувствуя, что волнуется и что по его лицу струится пот, сунул руку в карман, где у него был платок. Но вытащил не платок! А вытащил...
— Откуда это у вас? — вскрикнула Светлана. — Это же... это вещь дедушки! Или это тоже совпадение?
— Да... тоже... совпадение... — промямлил Мишель. — Случайное... Или... Или, может быть, все это было специально подстроено...
Мишель осекся!..
Ну да — верно!.. Как же он сразу этого не понял? Академика убили в краткий миг его отсутствия в квартире. Значит, они следили за ней! И видя, как он побежал к киоску, должны были проследить его и понять, что он скоро вернется! Зачем же им было убивать именно тогда?.. Чтобы ограбить? Но за столь краткий промежуток времени это сделать затруднительно! Кроме того, Мишель никого не встретил на лестнице!.. Нет, это никакое не ограбление!.. Ограбить они могли бы в любой другой день, никого не лишая жизни. Потому что имели ключи! Да!.. Мишель точно помнит, что, уходя, захлопнул дверь. А когда вернулся, она была открыта!
Выходит, они все время были на лестнице и, дождавшись, когда он уйдет, проникли в квартиру, убили академика и вышли пред самым его приходом, поднявшись на площадку выше, чтобы переждать, когда он войдет внутрь, и спокойно скрыться.
Так все и было!..
Они вышли и вызвали милицию. Сами!.. Отчего она и приехала так скоро, да не рыскала по двору, а сразу направилась в нужный подъезд!
Все сходится!
Но коли так, то выходит, что Михаила Львовича убили не из корыстных побуждений, не из мести или ревности, а из-за него — чтобы его подставить! Чтобы все решили, что убил он!..
И все так и решат, ибо на ручках двери, на мебели, на посуде — повсюду найдут его отпечатки пальцев.
И на ноже!.. На ноже тоже!.. Потому что он, прежде чем пойти в киоск, резал им колбасу и хлеб. И если убийца был в перчатке или чем-то, прежде чем ударить, обернул рукоять, то на ней останутся лишь одни его следы!
На ноже, торчащем из спины убиенного академика, будут его отпечатки пальцев!!
Как он все это сможет объяснить Светлане? И как сможет объяснить вот «это»?!
Мишель-Герхард фон Штольц страдающе глянул на Светлану. И наткнулся на ее полные ужаса глаза, уставившиеся на него и на блестящий в его руках золотой лауреатский значок. Принадлежавший Михаилу Львовичу!
Господи, он-то откуда взялся?..
— Как вы это объясните? — тихо спросила Светлана Анатольевна.
Сие обстоятельство Мишель-Герхард фон Штольц объяснить не мог никак. Только разве вмешательством потусторонних сил! Которые перенесли в его карман не принадлежащую ему вещь.
— Вам ее подсунули? — с надеждой спросила Светлана.
— Нет, — покачал головой Мишель.
Кто бы мог ему подсунуть значок, когда он из квартиры не выходил?!
Впрочем, нет, какие выходил, когда — выходил!.. В киоск, где, покупая коньяк, толкался в очереди выпивох, что приглашали его сообразить на троих. И, приглашая, запросто могли сунуть ему значок в карман!
Но тогда выходит, что в той очереди были сообщники преступников! Да и сама очередь... Ночью, когда по идее никаких очередей быть не должно! Да в тот ровно момент!.. Так, может, в очереди были не сообщники, а вся та очередь состояла из одних только сообщников, и была в сговоре против него, и создана исключительно под него?! К примеру, чтобы задержать его подле киоска!.. И сунуть е му в карман лауреатский значок!
Но зачем?!
А вот это как раз просто!
Затем, чтобы его нашла, взяв его с поличным на месте преступления, милиция! В его кармане! Значок, принадлежащий убитому. Золотой!.. И стал бы тот значок в ту минуту — вещдоком! И стал бы — мотивом!..
И уж тогда ему отпереться было бы невозможно! Мишель-Герхард фон Штольц в отчаянии схватился за голову и, схватившись, прислонился к косяку.
— Вам плохо? — встревоженно спросила Светлана. Как будто человеку, которого подозревают в совершении убийства, может быть хорошо!
— Дайте, пожалуйста, воды!
Светлана, не поворачиваясь, стала пятиться к кухне. Где взяла чашку. И еще молоток для отбивания мяса.
Нет, не везет Мишелю-Герхарду фон Штольцу на женщин. Решительно не везет!
— Вы что, всерьез считаете, что это я? — страдая, спросил Мишель.
— Я ничего не считаю! — обрезала Светлана Анатольевна. — Пусть с этим разбирается милиция.
Ну вот — опять милиция!
— Да если бы вашего деда убил я, разве бы заявился я к вам? — с горькой усмешкой спросил Мишель. — Зачем?.. Значком лауреатским похвастать?
Светлана внимательно глядела на него.
— Впрочем, как вам угодно!.. Коли вы мне не верите — так звоните прямо теперь в милицию. Тогда мне уж все равно...
Светлана посмотрела на молоток.
На Мишеля.
И снова на молоток...
Будто выбирая, с кем ей остаться...
И отбросила молоток.
— Если убили не вы, то кто?.. Вы знаете этих людей?
— Нет, — покачал головой Мишель-Герхард фон Штольц. — Но я найду их, обязательно найду! Даю вам честное слово!
Светлана шагнула в сторону, давая ему дорогу.
— Заходите!.. Вы должны теперь же, немедленно, рассказать мне все, что вы знаете! — решительно заявила она.
— Конечно! — согласно кивнул Мишель-Герхард фон Штольц. — Для чего я сюда и пришел! Именно к вам!..
Вот уж кого менее других посол русский, князь Григорий Алексеевич Голицын, ожидал видеть у себя! Но ведь вот же он!..
Быстро кланяясь и сладко улыбаясь, в кабинет к нему вошел главный евнух покойного шаха Надир Кули Хана — Джафар-Сефи! И внесли за ним слуги его подносы с подарками дорогими.
— Пусть будет благословенным сей день, как великий русский посол снизошел до ничтожного евнуха, соблаговолив принять его! — воскликнул Джафар-Сефи, воздевая руки свои к небу. — Пусть Аллах продлит годы твои!
Поклонился посол, благодаря за слова ласковые, хоть и сказал на то:
— Так ведь разные у нас боги, Джафар-Сефи.
— Истинно так! Но пусть наши боги сами меж собой договорятся, — лукаво улыбнулся евнух. — Лишь бы друг с другом поладили.
Вновь кивнул посол, приказав подарки принять. Да спросил:
— Что привело тебя ко мне — радость или беда?
— Не стало радости, как умер господин наш Надир Кули Хан, — притворно вздохнул Джафар-Сефи. — А потому не могу я обрадовать тебя вестью доброй, ибо привела меня к тебе горькая беда. Стало известно мне о великом злодействе, что против посольства русского готовится, — хотят недруги твои, сюда заявившись, резню учинить, дабы отношения с Россией прервать.
Нахмурился посол.
Неспокойно в Персии, как шаха не стало. И хоть двадцати дней еще не прошло, а визири уж власть меж собой делят, и какой из них над другими верх возьмет, ныне сказать мудрено, отчего надобно со всеми держаться дружелюбно, дабы в дружбе той пользу для России обрести.
— Спасибо тебе, — поблагодарил князь, хоть словам евнуха не поверил.
Знал он, что не всем речам, что из уст медами сладкими льются, верить надобно. Сие есть политика, в коей всяк свою выгоду ищет, отчего мед дегтем обернуться может! Коли предупреждает его евнух, значит, на руку ему то или попросит он чего взамен.
И так и вышло!
— Великие беды ждут ныне землю персиянскую, — вздохнул Джафар-Сефи, как сели они за курительный столик. — Как нет доброго хозяина, всяк дом приходит в запустение, ветшает да рушится, и руины те ветер в пыль обращает.
— Правда то! — согласился князь.
— Надобна теперь Персии крепкая узда, дабы все раздоры междоусобные усмирить...
И с тем согласился князь, уж зная, куда Джафар-Сефи ведет. Видно, зреет средь визирей новый заговор, и надобно им, дабы поддержкой колеблющихся заручиться, признание иноземное, да, может быть, еще деньги. То — понятно...
Дело в ином — как ту нужду в пользу себе оборотить.
Да сказал:
— Все так и есть! Ныне, пока пожар не занялся, но лишь тлеет, его только и тушить! И кабы объявилась в Персии сила, что о спокойствии народном единственно радеть стала и мире с соседями, то, верно, нашла бы она участие и поддержку государыни-императрицы Елизаветы Петровны.
Обрадовался евнух, хоть того не показал. Но тут прибавил посол:
— Но ежели в нашлась вдруг такая сила, то надобно было бы ей знак доброй воли явить, чтоб государыня русская могла узнать о них и поверить им, да не словам только, но прежде делам их!
— Что ж то за знак должен быть? — спросил Джафар-Сефи.
— Томятся ныне в яме земляной подданные русские, коих шах туда приказал заточить, — сказал посол, сам на евнуха внимательно глядя.
