— Ой, да откуда мне знать-то фамилии их. Фамилий мы не спрашиваем, ходят в гости, и слава богу… Они же…
— Стоп! — Ладонь чиновника полиции застыла предупреждающим жестом. — Прошу вас… Серафима, отвечать кратко и только по существу.
— Ага, а как же, именно — по существу… Зовите Симкой, меня так все кличут, мне приятно, а чего такого? Симка так Симка, мне не жалко…
— Как давно этот господин бывает у вашей постоялицы?
— Чего же давно? Давно, конечно… Как приехала к нам…
— Сколько раз в неделю бывал?
— Ой, что же мне считать визиты ихние, еще время попусту тратить, ага, так и приходил он… Скажем, раза три… Кто его знает…
— Серафима… Симка, объясните, как же за такое время вы не узнали его имени?
— А на что оно мне? — удивилась горничная.
— И у Водяновой не спрашивали?
— Ой, да что вы! — Симка так махнула рукой, что Родиона обдал ветерок. — Она и рта-то не открывала, «здрасьте», «до свиданья», «спасибо», а чтоб про гостя — так ни за что. Скрытничала все…
— Может, случайно, не нарочно… слышали, как Водянова его называла?
— Уж так вот не нарочно, ага, было дело, как-то его в коридоре окликнула…
— Как окликнула?
— Виктором… Говорит: Викто́р, так прямо на «о» нажимает, словно француз какой, а какой он француз, так в остальном мужчина приятный, видный, ага…
— Кто к ней еще ездил?
— Так это, конечно… да и никто вовсе…
— И родственники не навещали?
— А кто же их знает… Уж я не видала…
Получается, неизвестный гость — к тому же еще единственный. Ни знакомых, ни подруг, сплошное замкнутое одиночество. С чего бы молодой барышне загонять себя в такую клетку?
— Как обнаружили тело Водяновой? — в раздумьях спросил Родион.
Симка моргнула и нехорошо замерла, словно готовя новый слезопад.
— Извините… Я хотел спросить: что услышали?
— Ой, что услышала! — ожила она. — Кручусь на кухне с самоваром, вдруг наверху как бахнет, думала, люстра свалилась, бросила все, бегу, а навстречу мне гость бежит, так бежит, что и не посмотрел, сам отпер и выскочил, только дверь нараспашку, так морозищем шибануло, я к двери — смотрю, а он уже на извозчика прыгнул и укатил…
— Извозчика вспомнить сможете? — чуть не силой прорвался Ванзаров.
— Что его вспоминать! Это же Спиридон, он тут часто стоит поблизости… Может, и сейчас… А нет, так обязательно возвернется…
— Дверь закрыли, что дальше?
— Что дальше! Прибегаю, вижу — дверь комнаты открыта, позвала — она не отвечает, заглянула — никого. Что такое? Позвала громче, думаю, мало ли что между ними случилось, может, утешить надо или, чего доброго, глаз ей подбил, всякое бывает, иду дальше и вижу — лежит на диванчике, сердешная, и не дышит уже… Тут уж со мной такое началось, себя не помню…
— Сколько раз бахнуло? — повторил яркое словцо знаток древних текстов.
— Как бахнуло — я и пошла смотреть, что стряслось…
Получается, горничная слышала только один выстрел. Неужели перепутала? С таким ветром в голове все возможно. И как на такую растяпу оставляют дом? Спалит — и не заметит за разговором с подружкой. Нет, не понять логикой порядки женского пансиона.
Уточнив, где обычно дожидается пассажиров знакомый извозчик, Ванзаров заспешил вниз. Городовые согрелись и размякли без чая. И очень хорошо. Некогда сейчас чаи гонять. Отдав точные поручения, что делать в его отсутствие, а заодно хоть на аркане притащить доктора и полицейского фотографа, Родион предложил кому-нибудь отправиться с ним. Вызвался Болотников.
Одинокая пролетка чернела в десяти шагах от пансиона поблизости гранитной набережной Крюкова канала. Извозчик по обычаю запахнулся в кафтан, спрятав нос в меховой воротник. Старший городовой уже потянулся, чтобы скинуть его за шкирку, но Родион опередил, вежливо постучав его по спине:
— Это вы Спиридон?
Хмурое лицо мужика, которому давно перевалило за половину столетия. Хотя угадать истинный возраст в такой бороде решительно невозможно.
— Ну я, чего изволите?
— Сыскная полиция…
— И че?
— Назвать личный номер и фамилию! — рявкнул Болотников, не привыкший церемониться с «ваньками».[15]
— Мельников, личный номер 18–26, Казанской части… А кричать на меня не надо, господин городовой, я пред вами ни в чем не провинился.
Страха или почтения перед полицейской властью Спиридон проявлять и не думал. Видно, крепкий, уверенный в себе мужик. Утихомирив Болотникова и усмирив неминуемую расправу строгим взглядом, Родион вежливо спросил:
— Примерно в одиннадцать утра к вам сел пассажир…
Извозчик невозмутимо ждал, что еще скажут интересного.
— Так был такой пассажир?
— Ну, был…
— Описать сможете?
— Чего там описывать… Бобровая шуба до пят, накрываться накидкой меховой не пожелал, говорит: грязная у тебя, мне не холодно. Ну, дело ваше, нам-то что.
— А если лицо увидите, узнаете?
— Это можно.
— Куда поехал, сможете припомнить?
— Чего же не помнить, памятью не страдаю еще… На Английскую набережную, в «Львиный» клуб приказал.
Это место Ванзаров знал. Вот только добираться туда пешком неблизко. Пролетку из участка не допросишься, и, как назло, в кармане ни копейки, вышел-то из дома воздухом подышать! А просить у городового стыдно. И оказаться в клубе надо как можно скорее. Есть шанс застать раннего гостя. Просто безвыходная ситуация.
Пока Родион терзался в сомнениях, Спиридон, словно угадав мысли, предложил довезти. И даже про оплату не пикнул, дескать, залезайте, чего без толку стоять, и лошадь согреется. До чего сознательный извозчик пошел! Быть может, подобрел на Святки.
Путь по накатанному снегу проскочили так стремительно, что Родион не успел и замерзнуть, как перед ним возник трехэтажный особняк с римскими колоннами и пышными фонарями у парадного подъезда. Клуб, в котором состояли влиятельные и состоятельные господа, в праздничные дни принимал своих членов. Вдоль тротуара выстроилась цепочка частных экипажей. Кучера собрались в стайку, топтались и грелись разговорами. Оставив Болотникова у входа и задушив некоторую робость перед аристократичным строением, Родион вошел внутрь.
Появление неизвестного господина в скромном пальтишке не было встречено фанфарами и барабанным боем. Никто радостно не воскликнул: «Какая удача! Сам Родион Георгиевич к нам пожаловал! Ура! Ура!» Никто не бросился за автографом, чтобы запечатлеть великую минуту, когда нога знаменитого (в будущем, конечно) сыщика ступила на ковровую дорожку клуба. Напротив, господин за конторкой, исполнявший обязанности дежурного портье, оторвался от важнейших записей и аристократически приподнял бровь: дескать, что такое к нам залетело? Или даже: кто позволил это впустить? Глубоко недружелюбные чувства читались в его взгляде.
Приблизившись к конторке твердым шагом, Ванзаров строгим тоном сообщил о прибытии полицейской власти в его лице. Новость не оставила на холеной физиономии портье признаков волнения или почтения. Более того, в циничной улыбке легко читалось: куда ты лезешь, мальчик, у нас начальники твоих начальников развлекаются. Вот еще, трепетать перед всякими мелкими коллежскими секретарями. Или что-то подобно противное читалось в его взгляде. Кому такое понравится? Разумеется — никому. А Родиону в особенности. Скрипнув зубами в душе (ну как-нибудь представьте, как такое возможно), он изобразил вежливую улыбку:
— Около четверти двенадцатого прибыл гость…
— К нам многие прибывают, — дерзко ответил портье, даже не представившись. А раз так, то и знать не хотим его имени.
— Это член вашего клуба…
— Посторонние сюда не допускаются. Надеюсь, ясно выражаюсь?
— Для него имеется крайне важное и срочное сообщение.
— Очень рад.
— Мне необходимо проверить, на месте ли он.
— К сожалению, ничем не могу помочь, — улыбнулся портье особо презрительным образом: «только для посторонних». — Вход в клуб строжайше запрещен.
— А мне не надо заходить. Просто хочу убедиться, что он прибыл. У вас гости наверняка расписываются. Позвольте взглянуть?
Портье развернул перед чужаком гроссбух в кожаном переплете с золотым обрезом.
— Всегда рад помочь.
Судя по записям, гости начали прибывать уже к десяти. Не сидится в праздник с женой и детишками, так и тянет в дружескую компанию львов. К одиннадцати набралось уже с десяток фамилий. А до половины двенадцатого — еще пять. Среди них — одна подходящая.
— Благодарю, — Ванзаров повернул обратно. — Вижу, что господин Княжевич на месте. Прошу вас немедленно передать, что его ожидают с важным известием. Надеюсь, ясно выразился: немедленно.
Ощутив внезапный порыв силы от странного юноши, портье хмуро спросил, как представить гостя.
