Мудрый чиновник не стал слушать всякую ахинею, а схватил папку начатого дела и сунул юнцу прямо в руки:
— Получается у нас вот что: сыскная полиция прибыла на место преступления, и милости просим! Передаем бразды, так сказать. Вот вам протоколы — и беритесь за расследование. С вашими талантами к вечеру управитесь. Оставлю городовых, а также свидетелей в соседних комнатах и желаю больших успехов в раскрытии загадочного убийства! Копайтесь, сколько пожелаете. А с меня хватит…
Иван Васильевич нацепил шляпу, влез в пальто и стремительно исчез. Словно растаял в воздухе. Только гардины вздрогнули.
Очнувшись от раздумий, напавших так не вовремя, Ванзаров проклял непокорный язык, который норовил все умничать, а не сидеть тихонько за зубами, и вежливо окликнул чиновника участка. На призыв вернуться Разуваев мстительно не ответил. Видимо, дуется во все тяжкие, характер показывает. Теперь вот придется заглаживать вину, раз обидел человека. Хотя как можно обижаться на логику? Она ведь говорит что думает… Ну да ладно…
Состроив такую виноватую физиономию, какую и плеть не посмеет сечь, а не то что меч, Родион выглянул в коридор. И обнаружил полный порядок. Все было на месте, кроме Ивана Васильевича. Чиновника и след простыл. Ну, все ясно: в сердцах выбежал на улицу, там проветривается. Сунув дело под мышку, юный болтун — иначе не скажешь — сбежал по лесенке и выглянул на мороз. Троица городовых, словно ожидая его появления, подтянулась и замерла в почтительной строгости.
— Чего изволите, господин Ванзаров? — осведомился старший городовой Болотников.
Упрямо не желая мириться с очевидным, Родион спросил:
— А где же господин Разуваев?
— Как есть, отправился домой. Передал, что расследование взяла на себя сыскная… Так что находимся в вашем распоряжении… Ждем указаний.
— Да… очень хорошо… — пробормотал он в ответ.
Это что же получается? Своими руками, вернее — болтовней, взвалил на шею дело с трупом. Да еще такое мутное. Это только Разуваев уверен, что преступника так просто поймать. Тут еще крепко разобраться надо. Уж больно странно все выглядит. Вот и получается, что теперь вместо обеда, который стал нестерпимо желанным, придется возиться с протоколами и розысками. Вместо беззаботного праздника — тяготы будней. А Родион — молодец!
Наш герой и дальше готов был проклинать себя, сыпля жалобами и стонами, не хуже героя древнегреческой трагедии, недаром штудировал их в оригинале, но посиневшие от мороза физиономии городовых с налетом инея и тихой ненависти к мальчишке-сопляку требовали немедленных действий.
— Дело я себе взял уж больно сложное, боюсь, участку не справиться, захотелось на праздниках маленько размяться… — оправдался он, стараясь на глазах превратиться из растерянного юнца в сурового следователя.
Чудо обращения что-то запаздывало. Широкоплечие мужики взирали с откровенным сомнением. Если не сказать — презрением. Дескать, куда тебе, воробышку упитанному, ну, попрыгай, коли власть имеешь, наше дело маленькое, а так — все про тебя знаем, и как тебя старина Разуваев обул, знаем. Нечего нам тут сказки втирать. Или что там вертится в голове городового, когда начальство не заслуживает уважения.
— Вот что, коллеги… — сказал Родион городовым. — Нечего на холоде мерзнуть, никакой толпы нет и любопытных тоже. Лучше не привлекать внимания, пока все тихо. Прошу в дом греться.
И широко распахнул дверь.
Городовые невольно переглянулись: не ослышались ли. Дело невиданное, чтобы чиновник городового «коллегой» назвал. Скорее от удивления, мужики покорно протопали внутрь, гремя ножнами сабель и коваными каблуками. В маленькой гостиной сразу стало тесно. А Ванзаров пошел еще дальше: разрешил рассаживаться и пообещал прислать озябшим постовым чаю. Чем привел их в полный восторг умиления, от которого грубые сердца маленько оттаяли. Сам же отправился наверх начинать следствие с самого начала.
…— Эх, мне бы там посмотреть и пощупать, сразу бы указал, где собака зарыта!
— Аполлон Григорьевич! Ну что вы, в самом деле… Какая собака?! При чем тут собака?
— Нечего обижаться… Из души вырвалось…
— Вы позволите?
— Да уже валяйте, Гривцов… Вот времена: старику Лебедеву рот затыкают… Все-все, молчу…
Госпожа Водянова снимала не самые роскошные, но удобные апартаменты. За уютной гостиной с кафельной печкой, роковым диванчиком и набором необходимой мебели из миниатюрного столика, четверки стульев и буфета находилась крохотная спаленка. Большую часть ее занимала кровать с огромной периной, рядом — трильяж и стул. Платяной шкаф, хоть и узкий, оставлял пятачок свободного места. Полы устланы новыми, но недорогими коврами. Обои свежие, без жирных пятен и раздавленных клопов.
Хозяйка пансиона старалась обеспечить гостей только самым необходимым, справедливо полагая, что они захотят обставить комнаты по своему вкусу. Вот только вкусы несчастной барышни разобрать невозможно. Не нашлось в ее жилище фотографий в рамочках, модных картинок, цветов в горшках и прочих безделушек, какими женщина заполняет любое помещение, попавшее к ней в руки. Не пылилось даже скляночки духов или баночки крема на трюмо. А украшений, хоть самых скромных, не было и в помине.
Что удивительно: вещей у Водяновой тоже было немного. В шкафу висели серенькое платье, теплая накидка и черная юбка. На полках — три смены нижнего белья. Для молодой барышни преступно мало одежды. А весь наличный капитал состоял из пары смятых рублевых бумажек и горстки мелочи. Чем занималась Водянова — было не меньшей загадкой: не попалось ни одной книжки, рукоделья, вязанья, писем или хоть журнала мод. Создавалось впечатление, что барышня целыми днями валялась на диване или смотрела в окно.
Покопавшись где только мог, Родион посчитал своим долгом залезть под кровать. Нагнувшись, он ощутил последствия праздников.
В темноте виднелась какая-то смятая тряпка. Протянув руку, сколько хватило ловкости, Ванзаров подцепил мягкую ткань и вытянул ее на свет. Комок оказался простыней в засохших пятнах неаппетитного цвета. Пахло резко и омерзительно. Родион брезгливо фыркнул и поморщился. Находка требовала изучения криминалистом или хотя бы доктором, но где же их взять. А потому ткань с возможными следами крови была сложена на краешке кровати.
Перейдя в гостиную и стараясь без нужды не смотреть на тело, Ванзаров обошел комнату, заглядывая в каждый уголок. И лишь когда убедился, что ничего нового для следствия не обнаружить, присел над главной уликой.
Оружие было хорошо знакомо чиновнику полиции: великолепный образец револьвера «смит-вессон» калибра четыре и две десятых, который поставлялся из Америки с 1871 года. Длинный блестящий ствол указывал, что револьвер первой модели, после которой было еще две с укороченными стволами. Великолепно сохранившийся и ценный экземпляр: на стволе витиеватая резьба с позолотой, а в рукоятке обычные накладки заменены перламутровыми. Памятный жетон с гравировкой «Моему любимому В.Г.К.» указывал на сердечный подарок. Очевидно, преступник был в такой степени бешенства, что не подумал, какую убийственную улику оставляет. Как лично расписался.
Коленки напомнили Родиону, что сидеть на корточках слишком долго неприлично. Он уже стал подниматься, когда заметил на кафеле печки свежий скол. Небольшая царапинка белела содранной глазурью. Следовало нагнуться, чтобы найти около револьвера крошки в цвет зеленого кафеля. Не зная, как пристроить находку к общей картине преступления, Ванзаров обошел револьвер и прикинул траекторию пули. Вероятная директриса[13] уперлась в тюль, закрывавший окно, в крохотную дырочку, которую по-иному заметить невозможно. Прогрызли ее не мыши и не ветхость. Стоило отодвинуть занавеску, как в обоях открылась рваная дырка. А в ней — кусочек сплющенного свинца, застрявший в плотной известке.
Находка показалась настолько интересной, что логика предложила несколько вариантов происшедшего события. Но каждый казался слишком фантастичным. Чтобы проверить очевидное, Родион бережно приподнял револьвер, пометив место, где лежала рукоятка, носком ботинка, отжал защелку, что задерживала экстрактор,[14] и открыл барабан. Все шесть камор заполнены патронами. Капсюли двух промяты носиком курка. Никаких сомнений: из револьвера совершено два выстрела. Один из которых — в стену. Бессмысленный и странный.
Для порядка обнюхав пистолет и ощутив едкий пороховой запашок, Ванзаров вернул оружие на положенное место. Пора было вспомнить о невинных женщинах, томящихся под арестом Разгуляева.
Выйдя в коридор, Родион, не раздумывая, постучал в ближайшую дверь. Ему так быстро открыли, словно ухоженная дама зрелых лет в жемчужном ожерелье шпионила у замочной скважины. И хоть осанка ее горда и независима до чрезвычайности, но выбившийся локон, седой и растрепанный, говорил о мелкой шалости. Любопытство — порок не только сыщиков.
