Да и домой не хочется, ведь там мама.
– Анна?
Я вздрагиваю, а повернувшись, вижу Гудини под руку с супругой. Оба одеты по погоде в толстые шерстяные пальто, шарфы и перчатки. Щеки женщины порозовели от холода, и она изучает меня с дружеским любопытством.
Гудини знакомит меня с женой:
– Бесс, это Анна. Она тоже иллюзионист. Анна, моя жена Бесс.
Если он и удивился нашей встрече, то виду не подает. Я пожимаю протянутую руку Бесс. От нее веет простым и легким довольством.
– Рада с вами познакомиться.
Жена Гудини улыбается во весь рот:
– Мужчины глупцы, не умеют толком знакомить. Милочка, а как ваша фамилия?
Я гляжу по сторонам. Если назову Гудини свою фамилию, насколько быстро он меня найдет? Начнет с меня, потом доберется до мамы, явится на сеансы и все разрушит.
Но разве еще осталось, что разрушать?
Пусть мама и лгунья, но я-то – нет. Внутри просыпается бесенок.
– Ван Хаусен, Анна Ван Хаусен, – улыбаюсь я.
Супруга Гудини хмурит лоб:
– Звучит знакомо. Вы не из филадельфийских Ван Хаусенов?
Я качаю головой, а бесенок меня подначивает.
– Нет, вообще-то, эту фамилию мама взяла после переезда сюда из Европы. – Я улыбаюсь Бесс, но не свожу глаз с ее мужа. – Ее настоящее имя Моше. Мэгали Моше.
На долю секунды глаза иллюзиониста округляются, а губы и челюсти напрягаются, лишь затем превращаясь в любезную улыбку.
Мое сердце колотится, кончики пальцев теряют чувствительность. Гудини знакомо имя моей матери. В итоге меня словно пронзает стрелой. Если так, возможно, она не лгала о том, что они знакомы. Может, рассказала лишь часть правды, и в таком случае…
От одной только мысли кружится голова.
– Нет, это имя мне ничего не говорит, – продолжает Бесс, не замечая моего состояния, – а вот Ван Хаусен…
Гудини берет супругу за руку:
– Дорогая, нам пора домой, на улице слишком похолодало.
– Я только оправилась от простуды, – поясняет она. – Гарри слишком суетится.
– Анна, вам тоже лучше пойти домой. Темнеет, а по ночам парк не самое безопасное место для молоденьких девушек.
Он ведет себе спокойно, но я чувствую его тревогу – она трепещет и трещит, точно флаг на ветру.
– Рада с вами познакомиться, – кричит Бесс, когда муж уводит ее прочь.
Я обхватываю себя руками, хотя ногам все равно холодно. Откуда Гудини узнал имя моей матери? Неужели она не солгала? Прижимаю ладони к глазам, пытаясь успокоить суматошные мысли. Не знаю, сколько я так стою, но постепенно понимаю, что Гудини прав: темнеет, и мне небезопасно бродить одной, пусть даже миссис Линдсей больше не представляет угрозы.
Я сажусь в полупустой трамвай и вскоре уже нахожусь перед собственным домом. И задерживаюсь снаружи, несмотря на то, что замерзла. Встречаться с матерью не хочется.
Наконец я поднимаюсь по лестнице – как раз, когда из квартиры выходит Жак.
– Анна! Твоя мать так переволновалась. Ты же знаешь, что врач наказал тебе отдыхать. И небезопасно гулять одной, – неодобрительно отчитывает меня импресарио.
– Я в порядке.
Он качает головой:
– А твоя мать считает иначе.
Я поднимаю на него взгляд, и душа уходит в пятки.
– О чем вы?
– Она сказала, что ей не нравится, как медленно ты поправляешься. По-моему, двенадцать недель отдыха перебор, но она очень беспокоится.
Я застываю второй раз за день:
– Двенадцать недель?
Жак склоняет голову и странно смотрит на меня:
– Так считает твоя мать. Мне это совсем не по вкусу, совсем. Представление популярно во многом благодаря тебе, и я не уверен, что Оуэн справится.
Я сглатываю гнев:
– Мама слишком мнительна. Я буду выступать всего дважды в неделю, как советовал врач, и обещаю, что зайду к нему, прежде чем вернуться к прежнему ритму. Я в порядке. – Я принимаю расслабленную позу и пытаюсь выглядеть здоровой и искренней, насколько это возможно.
Жак морщит лоб, пока его профессиональные инстинкты борются с той частью, что хочет угодить моей матери. Деловая половина одерживает верх, и он кивает:
– Как скажешь.
Затем проходит мимо меня, и я тяну его за рукав пальто:
– Я хочу также попробовать новый трюк. Только не говорите маме, я намерена удивить ее на репетиции. Это произведет настоящий фурор.
– Превосходно. Жду с нетерпением. Я не раз думал, что ты могла бы расширить магическую часть вашего представления, но, по словам твоей мамы, тебя это не интересует.
Я стискиваю зубы, однако умудряюсь выдавить вслед Жаку приятную улыбку. Если мама рассчитывает так просто от меня избавиться, то ошибается.
* * *
– Нам надо поговорить.
– Ты повторяешься.
Коул пристально смотрит на меня черными глазами. В них нет гнева, но и особого дружелюбия тоже. Мистер Дарби, поспешно проводив меня в квартиру, тут же удалился. И вот я стою посреди гостиной, сцепив руки перед собой, и нервничаю сильнее, чем перед выступлением.
– Я прочла письмо.
Коул склоняет голову в ожидании. Он не собирается облегчать мне задачу, но ведь я этого и не ожидала.
– Не знаю, что происходит, – продолжаю я, – и даже не уверена, что это мое дело. Просто хотела снова извиниться. Я взяла то письмо… – Я с трудом сглатываю, так как горло перехватывает от наливающихся слез. – В общем, это связано только со мной.
Коул не сводит с меня глаз и молчит. Я знаю, что должна пояснить, зачем вообще залезла к нему в карман. Но как это сделать, чтобы не показаться неопытной и неуклюжей? Как сказать, что я не могла дышать, думать и шевелиться из-за его близости? Я краснею и продолжаю:
– Я залезла в твой карман, потому что никогда не испытывала ничего подобного ощущениям в вагоне тем утром. Я имею в виду... мои чувства к тебе.
Я смущенно смотрю на потрепанный серый ковер. Объяснение так себе, но на лучшее я не способна.
– И что же ты чувствовала?
Я поднимаю взгляд на Коула и вздыхаю. Вот, вот они, те же чувства, что и тогда: я хочу его поцеловать больше всего на свете.
Меня захлестывает волна смущения, я падаю в ближайшее кресло и закрываю лицо ладонями:
– Я знала, что ты об этом спросишь! Понятия не имею!
После долгого молчания Коул тихо отвечает:
– И я тоже.
Я опускаю руки и внимательно смотрю на него. Выражение лица такое спокойное, глаза – ледяные. Что это значит? Коул не знает, что чувствую я или он сам?
– Анна, я никогда не думал, что ты украла письмо, потому что имеешь отношение к проблемам у нас в Обществе. Я просто хотел знать, зачем ты это сделала. – Коул прокашливается. – Я так этого и не понял, но принимаю твои извинения.
– Спасибо, – просто говорю я.
Повисает неловкое молчание, а потом Коул встает и идет к двери.
Встреча окончена.
Я следую за ним, но останавливаюсь, не в силах больше сдерживаться:
– Скажи мне только: ты в опасности?
Коул пожимает плечом:
– Может, да, а может, и нет. Ты была права в одном.
– И только? – Жалкая попытка пошутить, но в глазах Коула нет ответного веселья.
– Это и правда не твое дело.
Я поеживаюсь от холодности его тона. Коул открывает дверь, и я выхожу. Он не предлагает проводить меня наверх, и сердце ноет. Жаль, что нельзя повернуть время вспять.
Я оборачиваюсь:
– Если ты в опасности, то почему просто не вернулся в Англию?
Коул смотрит на меня:
– Разве ты не знаешь?
И, не дав мне ответить, тихо закрывает дверь.
* * *
Я вышагиваю из угла в угол по театральному вестибюлю, чувствуя тяжесть в груди. Мистер Дарби пообещал доставить все необходимое для трюка за час до выступления. Я договорилась с матерью, что мы встретимся в театре, а потом ушла из квартиры, не вызвав подозрений, ведь всю неделю после ссоры мы почти не разговаривали. Мадам пыталась помешать мне сегодня выступить, но я стояла на своем, и в итоге она сдалась. Причем намного раньше, чем я ожидала. Значит, в ее рукаве припрятан какой-то туз. Я выкидываю эту идею из головы. Планы есть не только у мамы.
– Мисс Анна?
Кто-то касается моего плеча, и я вздрагиваю. Это всего лишь Барт, рабочий сцены, который поможет мне перенести реквизит. Я мысленно встряхиваюсь. Если не успокоюсь, ничего не выйдет.
Барт заговорщицки наклоняется ко мне и произносит внятным шепотом:
– Старик у черного хода.
Я едва не отшатываюсь от чесночного дыхания рабочего.
Затем осматриваюсь, немного опасаясь, что Жак где-то поблизости. Он был не рад моему сообщению, мол, реквизит доставят прямо перед представлением, но я намекнула, что мы с мадам уже отрепетировали новый трюк. Господи спаси, я становлюсь такой же умелой лгуньей, как мама.
Я следую за Бартом к ожидающему у черного хода мистеру Дарби.
