— Так он сам сказал, — пожал плечами Федька. — Когда я к нему вернулся, он еще в сознании был. Спрашиваю: куда? Он сказал: к тебе.
— Так и сказал: меня к Марии Владимировне Молчановой, в семьдесят пятую?
— Нет. — Федор глядел на нее как на слабоумную. — Он номер квартиры назвал, а дальше я уж сам сообразил.
— А как ты мог сообразить, ты же у меня здесь никогда не был?
— Маня, ты вспомни, как мы после новогоднего вечера в десятом классе решили пожениться, куда мы двинули, как нас твоя бабушка в последний момент застукала и что потом было. Ты этот незначительный эпизод, возможно, забыла, а вот я едва ушей и задницы не лишился — так мне от отца досталось после звонка твоей бабули.
Маша вспомнила. Если ей и хотелось страстно что-то забыть в своей жизни, выкинуть навсегда из памяти, так это тот самый злосчастный вечер, когда бабушка застукала их с Федькой голыми под одеялом. К счастью, ничего между ними не было, и больше всех бабушкиному вторжению обрадовались, кажется, они сами. Даже по прошествии десяти лет Маша залилась пунцовым цветом и не знала, куда от Федьки глаза девать.
А вот он, похоже, никакого дискомфорта не испытывал. Как ни в чем не бывало вернулся к холодильнику и продолжил беседу:
— Когда этот твой промычал, куда его тащить, я сразу понял, что к тебе. О, замороженные овощи! Пойди положи ему на башку. Прямо на макушку. Похоже, ему здорово досталось. Может, неотложку вызвать?
Маша молча взяла пакет с заморозкой и отправилась в комнату, все еще плохо соображая.
— Мань, а чего это у тебя вода по всей квартире плещется? — простодушно поинтересовался Федька, шлепая за ней в комнату.
— Елки-палки! — бросая пакет, кинулась в ванную Маша. От страха и неожиданности она совершенно забыла о ванне, даже не заметила, что вода перелилась через край и теперь разливалась по всей квартире. В прихожей уже сухого места не было.
— Господи! — причитала она, закрывая краны. — Что же теперь делать, сейчас соседи прибегут, а здесь этот с неотложкой! И воды целая квартира!
— Да не реви ты, сейчас быстренько все приберем. Где у тебя простыни?
— Там, в шкафу, — размазывая слезы по щекам, махнула Маша в сторону комнаты.
Теперь точно придется соседям ремонт делать. Денег нет, а еще налог на наследство платить! И этот проклятый клад все никак не находится.
— Мань, ты кончай реветь. Там человек, может, помирает, а ты тут сырость разводишь, можно подумать, ее не хватает. Иди парня осмотри.
Маша вспомнила о раненом, подняла с пола заморозку и потопала в комнату.
Никита тихо постанывал на диване. Она как раз собиралась его осмотреть, когда в дверь позвонили. Наверняка соседи.
— Ты сиди не высовывайся, я сам с ними разберусь, — велел ей Федька, бросая обратно на пол ком мокрых простыней. Воды за последние минуты, кстати, стало заметно меньше.
Маша с облегчением скользнула за дверь и притаилась. Интересно, как он станет разбираться.
Федька снял черную футболку с черепом, расправил бицепсы, выставил вперед упитанное пузо, погладил богато декорированную татуировками грудь и распахнул дверь.
Если в первоначальные планы соседей и входил скандал, то, вероятно, сейчас эти планы внезапно изменились.
За дверью была тишина. Федька басом спросил:
— Чего среди ночи прискакали? Не спится?
— Так с потолка течет! — раздался чей-то визгливый голос.
— Течет, так сейчас перестанет. — Федор был невозмутим.
Словом, не прошло и пяти минут, как соседи удалились, приняв Федькины заверения, что больше такого не повторится. Удалились интеллигентно, без крика и скандалов.
— Вылезай, ушли! — крикнул ей Федя. — Что там с нашим раненым?
— Ой, батюшки! — спохватилась Маша и снова поспешила к Кирилину.
— Да, Мань, я к тебе умирать не приползу, — пожурил ее Федор и вернулся в ванную отжимать простыни.
Никита лежал бледный, с темными синяками вокруг глаз. Видно, придется вызывать «Скорую». И Маша взялась за телефон.
— Как это случилось? — неприязненно косясь на стоявшего в дверях комнаты Федора, спросила пожилая врач «Скорой помощи».
— Возле подъезда хулиганы по голове ударили, — нервно сжимая руки, пояснила Маша. — Хорошо, Федор вовремя подоспел, разогнал их и до дома дотащил.
— Кости целы, — сухо проговорила врач после осмотра, — хотя снимок сделать не помешает, вдруг все же трещина. Сильный ушиб, сотрясение, так что постельный режим, первые два дня даже в туалет не вставать. Никаких нагрузок, телевизор не смотреть, книги не читать. Через семь дней к неврологу.
— Как в туалет не ходить? — чувствуя нервную дрожь, спросила Маша. — А домой отвести его можно?
— Что значит домой? А сейчас он где? — сдвинула густые брови врачиха.
— В гостях, — вздохнула Маша. — Он как раз домой шел, когда на него напали.
— Нет. Транспортировка возможна только в больницу. Будете госпитализировать?
Маша пребывала в полной растерянности. Держать у себя Кирилина она совершенно не жаждала, отправлять его в больницу не решалась. «Хоть бы он сам уже что-то промямлил», — сердилась она, глядя на закатившего глаза Никиту.
Тот ее посыл, видно, почувствовал. Ресницы его затрепетали, веки приподнялись, и он, взглянув поочередно на врачиху и на Машу, прошелестел едва слышно:
— Не надо меня в больницу. У меня череп крепкий, денек отлежусь и домой поеду.
— Не выдумывайте, молодой человек. Вам нужен постельный режим. Завтра к вам еще участковый из поликлиники заглянет, с ним и обсудите план лечения. А пока не вставать ни под каким видом. — И, вколов напоследок Кирилину успокоительного, врач удалилась в сопровождении Федора.
— Федь, что же мне теперь делать? — растерянно спросила Маша, когда за доктором закрылась дверь.
— Что делать — судно искать. Есть у тебя судно?
— Какое судно?
— Лайнер океанский, — съязвил Федя. — Судно для гостя твоего, догоняешь?
— Нет, — испытывая новый приступ нервной дрожи, ответила Маша.
— Тогда я в аптеку, а ты не забудь с работы отпроситься хотя бы дня на два. Раньше твой приятель не встанет.
— Он мне не приятель, — устало возразила она.
— А кто?
— Так, знакомый, по делу приходил, я его вижу всего четвертый раз в жизни! А ты уже за судном побежал, — очнулась от ступора Маша. — Ты хоть представляешь, в какую ситуацию я попала?
— В обычную ситуацию. Валерьянки выпей, а я пока в аптеку схожу. И хватит выть. Сейчас спать ляжешь, а утро вечера мудренее, разберешься как-нибудь. Главное, в чем ты можешь быть уверена, — приставать он к тебе ночью точно не будет, — хохотнул Федька. — А я тебя завтра навещу.
— Федь, а может, ты?..
— Еще чего не хватало! И не надейся, — прервал ее решительно Федор.
— Да ты о чем? — растерялась Маша.
— О судне. Не буду я за твоим приятелем горшки выносить, и не надейся.
И ушел.
Утром Маша проснулась от какого-то непривычного шума в квартире. В первые минуты не могла понять, что происходит, пока не увидела крадущегося вдоль стены бледно-зеленого Кирилина.
— Ты куда? — резко села она на кровати. — Тебе вставать нельзя!
— Я в туалет, — прошептал Никита и попытался сделать еще шаг.
Невооруженным глазом было видно, как ему плохо.
Пришлось Маше выбираться из кровати и спешить на помощь.
— Я же тебе судно возле дивана поставила, — пыхтела она, залезая Никите под мышку и принимая на свои плечи непосильный груз.
— Еще не хватало, — дернулся испуганно гость. Лицо его приобрело неестественный оттенок — смесь салатового с розовым.
Человеколюбие в Маше боролось с девичьей стыдливостью, и последняя победила. Без лишних споров она дотащила Кирилина до туалета. Судно ей было велено убрать с глаз долой.
После завтрака Маша от нечего делать уселась читать Митины дневники. Никита маялся от скуки. Читать нельзя, телик нельзя, музыку слушать — голова раскалывается. Своим он уже позвонил и предупредил, что уехал на неделю в ответственную командировку. На работе сказал, что заболел.
— Почитай вслух, а? — попросил Никита жалобно. — Хоть какое-то развлечение.
— Да я же не читаю, так, пролистываю.
— Все равно. Читай, листай, только вслух.
— Ладно. «Ноябрь, 1973 год. Дожди. Ходили в театр. У Миши проблемы с русским языком. Все надоело. Звонил Вере, ругала, надо взяться за диссертацию. Может, и правда об Айвазовском?» Вот видишь, моя бабушка твоего деда только хорошему учила, — не преминула заметить Маша.
— Вижу, — приоткрыл он один глаз. — Но, знаешь, легче на кого-то чужого свалить вину за жизненные неурядицы, чем на собственного мужа. Так что бабу Надю тоже понять можно.
— Наверное, — неохотно согласилась Маша. — Но на меня можно было так не бросаться.
