— Согласен. Давай так — я попрошу у тебя прощения от лица всего моего семейства, и мы забудем эту неприятную историю?
Маша неопределенно дернула плечом. Ей бы хотелось, чтобы прощения попросила Никитина мамаша, но раз уж так сложилось…
— Мария, приношу извинения за незаслуженно нанесенную вам обиду и грубое обращение от собственного лица и от лица семьи Кирилиных, — торжественно, без намека на иронию проговорил Никита. — Вы их принимаете?
А куда было деваться? Приняла.
— И что там дальше? — кивнул он на тетрадки.
— Дальше декабрь, январь и февраль. Ни единого намека на сокровища.
— Слушай, по-моему, мы привезли не те бумаги, — задумчиво проговорил Никита, разглядывая потолок над головой.
День клонился к вечеру, тени за окном стали длиннее, воздух, вливавшийся в распахнутые окна, заметно посвежел.
— Может, дед их спрятал или упаковал отдельно от остальных записей? Тогда где их искать?
Беседу прервал звонок в дверь. Федор! Хоть какая-то перемена в их с Никитой унылом существовании.
— Здорово, подруга, как вы тут? — бодро пробасил Федор и водрузил на тумбочку ящик пива.
— Ничего, потихоньку. Ты на вечеринку собираешься? — поинтересовалась Маша.
— Нет, это я тебе, чтобы было. В холодильник засунь. Как твой увечный? — вытянул он шею в сторону комнаты.
— Лучше сегодня.
Федор уже двинулся в комнату знакомиться.
— Здорово. Меня Федор зовут, — протягивая руку, представился он.
— Никита. — Он попытался придать голосу такую же твердость. — Спасибо, что помог вчера.
Маша утром посвятила его в детали вчерашнего происшествия.
— Да ерунда. Ну, как у вас с кладом продвигается? Место отыскали? — откупоривая бутылку пива, простодушно поинтересовался Федор.
Никита с Машей переглянулись, причем неизвестно, в чьих глазах вопросов было больше.
— Какой клад? — попыталась изобразить неведение Маша и почувствовала, как руки холодеют от дурных предчувствий.
— Клад Айвазовского. А вы еще какой-то ищете?
— Ты-то откуда о нем знаешь?
— Ты же мне сама говорила, когда в салон приходила. Чего, не помнишь? Совсем ты, мать, пить не умеешь. Сама же говорила насчет писем и какого-то Кирилина, поклонника бабулиного. Еще спрашивала, смогу ли я тебе сундук до дома дотащить.
Маша повернулась к Никите. Сказать, что тот смотрел на нее с укором, — ничего не сказать.
— А вчера, когда неотложка приехала, ты сама им диктовала имя-фамилию своего приятеля. Вот я и сложил два плюс два. Чего надулись-то? Испугались, что ли? — весело поинтересовался Федор, глядя на их недоверчивые физиономии. — Не я это напал, не я. Это был некто Валерий Павлович Мережко. — И он выразительно посмотрел на Машу.
— Сын Ирины Кондратьевны?
— Именно, — кивнул Федор, спокойно потягивая пиво. — Я так понимаю, он решил, что в сумке у Никиты была его доля сокровищ, потому и кинулся как бешеный.
— Не может быть! Откуда ты знаешь? Зачем ей? Полная ерунда! — трясла головой Маша, не в силах поверить абсурдному заявлению.
— А кто это — Ирина Кондратьевна? — спросил Никита, силясь подняться на подушках.
— Моя коллега, жуткая растяпа и неряха. Да ей уже за шестьдесят, — никак не желала верить Маша.
— Ей за шестьдесят, а сыну всего тридцать с небольшим. К счастью, он тоже не Сильвестр Сталлоне, так, авантюрист-любитель. Мамочка дома за чаем рассказала о кладе, а у них как раз большие финансовые сложности, впрочем, как у подавляющего большинства наших сограждан. Вот они и решили тебя кинуть — ты же сирота, заступиться за тебя некому. Правда, тут нарисовался твой амиго, — Федор кивнул на Никиту, — но они решили, что раз дедушка был хлипким интеллигентом, то и внук такой же.
— Тогда все понятно, — неожиданно проговорил Никита.
— Что тебе понятно? — резко обернулась Маша.
— Понятно, кто к тебе в квартиру залез, кто у нас дневники выкупить хотел, кто за нами по пути на дачу следил и почему мне по голове дали.
— Да, и кто же? Ирина Кондратьевна, эта старая безмозглая клуша, которая собственную голову найти не в состоянии?
— Вообще-то на даче я за вами следил, — благодушно вклинился Федор.
— Ты? — разом повернулись к нему Маша с Никитой и вновь оказались словно по одну сторону барьера.
— Ага, — кивнул Федька. — Ты о кладе рассказала и пропала куда-то. А я как раз к старикам в гости заехал, посидели с батей, пивка выпили, я ему и выложил, а он заволновался.
— А чего это он заволновался и почему ты всем подряд о моем кладе рассказываешь? — надулась Маша. Ее за болтовню ругают, а сами?
— Не всем подряд, а бате, а он у меня кремень. Если бы не он, неизвестно, где бы сейчас твой дружок отдыхал — у тебя на диване или в реанимации.
— Это еще почему? — нахмурился Никита.
— Потому что если бы не батя, я бы за Маней присматривать не стал. Батя у меня мент. — Федор откупорил следующую бутылку пива. — Эх, жаль, теплое. Мань, сгоняй в холодильник, может, там уже остыло?
Маша молча помчалась к холодильнику, понимая, что это кратчайший путь к истине.
— Вот. Говори, что дальше было, — протягивая Федору бутылку, потребовала она.
— Я бате сперва рассказал о кладе, а потом о письмах Кирилина упомянул, и вот тут он заволновался. Ты говорит, представляешь, с кем твоя Машка связалась? Да за этим Кирилиным два нераскрытых убийства! И все из-за клада! Одно в 1955-м, другое в 1975-м. Глаз с нее не спускай, а лучше уговори, чтобы бросила. Наивный человек — попробуй тебя уговори.
— Что значит два убийства? — резко вскочил Никита, но тут же скривился и как-то неуверенно опустился на подушку.
— Что значит попробуй уговори? — вычленила из всего монолога Маша.
— То и значит, что ты упрямее барана, — ни капли не смущаясь, пояснил Федор и без перехода продолжил: — В 1955 году Дмитрий Кирилин проходил подозреваемым в деле об убийстве сотрудницы Госархива. Улик и фактов не хватило, дело осталось нераскрытым. А в 1975-м он же был главным подозреваемым в деле об убийстве следователя, который вел дело 1955 года. Но двадцать лет спустя тоже не хватило доказательств.
— Что за чушь! Мой дед никого не убивал, он честнейший и порядочный человек! Может, излишне инфантильный, безответственный, но точно не убийца, — горячо вступился Никита.
— Да уж, Федь, ты что-то перепутал, наверное. Я читала дневники и письма Дмитрия Кирилина, этот человек не мог убить. — Слова Маши прозвучали твердо, но потом вдруг она вспомнила о бегстве с контрабандистами и скитаниях по Европе. И добавила уже менее уверенно: — Наверное, не мог.
Размазня на такие отчаянные поступки не решился бы. Зато авантюрист, каким был Кирилин, вполне в состоянии был убить человека.
— Не мог! Я знаю своего деда, — горячо поддержал Машу Никита.
— Но следователя с архивариусом кто-то все же пришил.
— Может, кто-то и пришил, но мой дед ни при чем, — продолжал отстаивать честь семьи Никита.
— Да ты пойми, батя сам расследовал убийство в 1975-м и совершенно точно уверен, что это твой дед. А твоя бабка ему, между прочим, алиби обеспечила, и не исключено, что липовое, — повернулся к Маше Федор. — Только, Маня, без обид. Дела давно минувших дней, мне это вообще все до лампочки, я просто тебя хотел защитить.
Тот факт, что бабушка составила Мите алиби, в Машиных глазах говорил скорее о его виновности. Как далеко бабушка была готова зайти ради этого человека? Уму непостижимо!
— Я не верю ни единому слову, — стоял на своем Никита. — И с чего вы решили, что алиби было фиктивным? И вообще, какие доказательства? На каком основании ты бросаешься такими заявлениями? — Никита все больше горячился и бледнел на глазах.
— Понятия не имею, — пожал плечами Федор. — Говорю же, мне до лампочки, я Маню прикрывал. О, хотите, я сюда батю приведу? Побеседуете, он вам все расскажет. Он, Маня, давно рвался сам с тобой поговорить, да я не пускал. Может, стоит?
— Думаешь, я побоюсь встречи? — смерил Федора гневным взглядом Никита. — Вези. Я даже настаиваю на этом! Это ж надо было так не вовремя в койку свалиться, — все больше злился он из-за своей беспомощности.
— Ладушки, я поехал. А ты, Маня, подкорми своего гостя, ему силы понадобятся, — подмигнул Федор бледному, с каплями испарины на лбу Никите. — И успокоительное вколи. Не помешает.
— Что это за тип? Ты откуда его знаешь?
— Друг детства, — усаживаясь в кресло, проговорила Маша.
— Он что, вышибалой в придорожной забегаловке работает? С такой мордой он еще будет порядочных людей оскорблять! — метался на диване Никита.
— Федор не вышибала, он владелец тату-салона, добрый и порядочный человек, только выглядит неформально. А с твоим дедом, возможно, ошибка вышла. И вообще, Федька тебе жизнь спас, а ты бесишься.
