ВЕСНА-ЛЕТО 1497 ГОДА
Глава 18
Тем вечером я передала через Эсмеральду тайное послание, которое мог понять только Чезаре: черная дама заболела. Я была не в том настроении, чтобы говорить с кем бы то ни было о событиях этого дня, потому провела ночь в одиночестве, не считая моей доброй Эсмеральды: она легла вместе со мной, и ее безмолвное присутствие дарило мне утешение. Из уважения к моим страданиям она заговорила лишь однажды — негромко, но с такой яростью, что от нее мороз шел по коже.
— Не бойся, милая Санча. Бог видел совершенное против тебя злодеяние, и в должный час Он отомстит за тебя.
На следующее утро я никак не могла решить, стоит ли мне рассказывать возлюбленному о преступлении его брата. Я опасалась, что Чезаре может потерять голову и наброситься на Хуана — хоть я и сама мечтала убить его. Но герцог Гандийский был любимцем Александра, и я, зная теперь, что отец Чезаре угрожал ему, боялась, что его святейшество станет мстить за любой вред, причиненный Хуану.
Два дня я притворялась больной, под тем же предлогом отослав Джофре, а потом Чезаре через Эсмеральду прислал мне послание с просьбой явиться в наше обычное место встреч, если я достаточно хорошо себя чувствую.
Я ответила, что приду, ибо я соскучилась по нему, но сочинила отговорку, почему нам в эту ночь нельзя заняться любовью. Синяки у меня на спине — следы от камешков с той проклятой дорожки — немного побледнели, как и отметины у меня на запястьях и бедрах, но все же были достаточно заметны, чтобы вызвать вопросы.
Потому, набросив черную вуаль, я явилась к назначенному часу в назначенное место и впервые оказалась там одна. Чезаре, вопреки обыкновению, не ждал меня. Точнее говоря, он так туда и не явился.
Первой моей реакцией, в силу моего королевского происхождения и природной вспыльчивости, был гнев. Да как он смел оскорбить меня?
Второй же реакцией стал страх. А вдруг Чезаре узнал о преступлении Хуана, попытался восстановить справедливость и был ранен или убит?
Я ждала во тьме, надеясь, что Чезаре вот-вот появится, все объяснит и я смогу успокоиться. Но Чезаре так и не пришел, и я в тревоге вернулась к себе в покои.
На следующий день Чезаре был занят какими-то делами Ватикана и даже не появился на семейном ужине. Я отправила ему сдержанное письмо, спрашивая, не произошло ли какого недоразумения, но прошел день, потом другой, а я так и не получила ответа.
Мое замешательство усилилось. Даже если Чезаре каким-то чудом и узнал о злодеянии Хуана, это еще не могло стать причиной его внезапного молчания. Напротив, он кинулся бы утешать меня и клясться, что отомстит Хуану.
В конце концов мне предоставился удобный случай выяснить, в чем дело, — на очередном вечере, устроенном Лукрецией. Для него была выбрана большая крытая галерея во дворце Святой Марии, достаточно большая, чтобы там хватило места для танцев. Его святейшество восседал на троне и развлекался, указывая, кому с кем танцевать.
И в какой-то момент он потребовал, чтобы мы с Чезаре танцевали вместе. К счастью, музыка играла громко и мы были не единственной танцующей парой. Благодаря этому я могла поговорить с Чезаре, не особо таясь.
По желанию Лукреции эта вечеринка была маскарадом. На мне была маска из голубых перьев, а на Чезаре — из позолоченной кожи. Но даже и без маски по его лицу все равно ничего нельзя было бы понять.
Он с отстраненным видом взял меня за руку и повел танцевать, приближаясь ровно настолько, насколько требовал танец. Глаза, глядевшие сквозь прорези в блестящей коже, были непроницаемы.
— Вы проигнорировали мои послания, — сказала я, когда мы начали танец. Мне нелегко было сдержаться и не позволить, чтобы в моем тоне звучала боль; я чувствовала себя вдвойне уязвленной и вдвойне преданной. — Почему вы не ответили?
— Я вас не понимаю, — отозвался Чезаре с такой холодностью, что у меня кровь застыла в жилах. — Донна Санча, вы задаете вопрос, хотя уже знаете ответ.
— Я знаю лишь одно, — возразила я; голос мой уязвленно дрогнул. — Что вы не видитесь со мной. Что вы опозорили меня, заставив ждать, когда сами даже не имели намерения явиться. Чем вызвана эта внезапная жестокость?
Отвращение, прозвучавшее в голосе Чезаре, было нестерпимым.
— Спросите Хуана.
Я застыла на середине шага. Чезаре пришлось подтолкнуть меня, чтобы я продолжала.
— Он сказал вам, что он сделал со мной? — Я не верила своим ушам. — Тогда скажите же, кардинал, за что вы сердитесь на меня?
Чезаре взглянул на меня все с тем же отвращением и некоторое время молчал. Потом все же произнес:
— Я вас не понимаю, мадонна. Вы завязали роман с моим братом и спрашиваете, на что я сержусь?
— Роман?! — Я отшатнулась, словно от удара. — Он изнасиловал меня!
Чезаре оставался неумолим.
— Есть свидетель, который утверждает обратное.
— И для вас его слова значат больше, чем мои?
— Мадонна, Хуан носит золотое кольцо вашей матери на шее, на цепочке, как знак любви. Он носит его тайком, так что это не рассчитано на представление, но я все же его увидел. Не зная, что мы с вами были близки, Хуан признался, что любит вас и что вы любите его.
Я задохнулась и на некоторое время утратила дар речи — так я была разгневана и уязвлена, осознав, как именно Хуан отомстил мне. Воистину, жестокая месть за отказ и единственную пощечину, пусть даже и данную прилюдно. Своими лживыми россказнями Хуан уничтожил то единственное, что приносило мне счастье здесь, в Риме.
— Это чудовищная ложь! — воскликнула я. — Да кем же надо быть…
Я оборвала фразу, не договорив, поскольку побоялась окончательно утратить контроль над собой; я и так уже перестала танцевать и сорвалась на крик. Остальные танцующие принялись удивленно поглядывать на нас и переговариваться. Но я была настолько взбешена, что мне было наплевать на это, даже при том, что Александр наблюдал за нами, нахмурившись.
Понизив голос, я прошипела:
— Я знаю, кем для этого надо быть! Ваш брат — подлец и негодяй, какого свет не видел. Он не только запятнал мою честь, он еще и сочинил гнуснейшую ложь, чтобы наказать меня за ту пощечину. Он украл у меня кольцо! Я не пришла к вам той ночью потому, что была измучена, раздавлена горем… и боялась, что вы совершите что-либо безрассудное. Настолько безрассудное, что я опасалась за ваше благополучие. Теперь я вижу, что глубоко заблуждалась.
Губы Чезаре слегка искривились, но он ничего не сказал.
— Приведите ко мне своего «свидетеля» — это Джузеппе, не так ли? Пусть он посмотрит мне в глаза и повторит свою ложь — если сумеет, потому что это именно он держал меня тогда. Надавите на него посильнее, и правда выйдет наружу.
— Джузеппе много лет был моим доверенным слугой, — сказал Чезаре. — Он презирает Хуана. Его ничто бы не заставило помогать моему брату в таком деле.
— Однако же что-то заставило, кардинал. — Я на миг запнулась на этом слове. Мое тело продолжало двигаться в бессмысленных фигурах танца, повинуясь ритму музыки, что казалась мне совершенно немелодичной. — И Хуан лжет, делая вид, что ничего не знал о наших отношениях. На самом деле тогда, на празднестве, я дала ему пощечину потому, что он сказал: мне ничто не мешает переспать с ним, раз уж я все равно сплю с двумя его братьями.
Чезаре заколебался, но затем уязвленная гордость взяла верх, и он отозвался:
— Я не буду рогоносцем, донна. Потому говорить больше не о чем.
— Итак, — негромко произнесла я с достоинством и спокойствием, которых совершенно не ощущала, — вы предпочитаете поверить Хуану, а не мне.
Чезаре ничего не ответил.
— В таком случае, дон Чезаре, это ваш брат, а не я выставил вас дураком.
Мы завершили танец, более не сказав друг другу ни единого слова.
Той ночью я даже не попыталась лечь в постель. Любовь лишила меня всякого чувства собственного достоинства. Когда-то я упрекала мать за безрассудную привязанность к отцу и вот теперь сама очутилась в таком же положении. Позабыв о гордости, я набросила черный плащ и вуаль и в одиночку прошла по тайному проходу от дворца Святой Марии до дворца Святого Петра. Стражи знали достаточно, чтобы пропустить меня. Когда одинокий солдат, стоявший у покоев Чезаре, увидел меня, он благоразумно отступил подальше по коридору, пока я стучала в тяжелую дверь.
Было уже поздно. Мне отворил сам Чезаре, все еще одетый, и я с облегчением осознала, что ему так же непросто уснуть, как и мне. И еще большее облегчение принесло мне то, что он оказался один.
Завидев меня, закутанную и безмолвную, он ничего не сказал и некоторое время лишь мрачно глядел на меня. Потом взмахом руки пригласил меня войти.
Оказавшись в комнате, я тут же сдернула вуаль.
— Чезаре, — сказала я, — я не могу вынести разлуки с тобой. Я готова унизиться, чтобы только вернуть твое доверие.
Он стоял, ожидая, что я скажу дальше, недоверчиво склонив голову и сложив руки на груди; но я не собиралась отступать. Я сбросила свой тяжелый плащ и сдернула черную сорочку через голову. Несколько мгновений я стояла совершенно нагая, протягивая руки к Чезаре.
