в его адрес? Лично он хотел бы слышать конструктивные предложения.
Дядя снова разозлился. Конструктивные предложения ему? А он понимает, что всех их попросту слил, и что теперь вся тщательно разработанная Соколовским операция – под угрозой?
– Да какая еще операция? – удивился племянник. – Корзун ведь вроде уже кони двинул, ты сам говорил.
Дядя хотел что-то ответить на это, но спохватился и умолк. Помолчав с полминуты, он разъяснил, что хоть Корзун и действительно приказал долго жить, но есть у него помощник. Это во-первых. Во-вторых, теперь старичок этот, неизвестно кем подосланный, будет думать, что это они Корзуна грохнули.
– И что это значит для нас? – спросил Фигурин осторожно.
Это значит, что старичка надо непременно найти и заткнуть ему его гнилую стариковскую пасть. Пока он, не дай боже, не донес куда следует о своих предположениях – от начала и до конца ложных и ошибочных.
– И как же ты будешь его искать? – поинтересовался племянник.
Дядя посмотрел на него с жалостью. Дурак он все-таки, Сашка, хоть и в Англии обучался. Темнота оксфордская. Мероприятие-то было закрытое, то есть люди приходили по приглашениям. Теперь понятно?
– Нет, непонятно, – искренне, как и положено миллиардеру, отвечал Фигурин.
Ладно, дядя объяснит. Там, где приглашения, там и список приглашенных. А в списке указаны имена и фамилии.
– Так там человек триста было, – сказал Фигурин. – Как ты узнаешь по фамилии, кто из них наш старичок?
– Дедуктивным методом, – отвечал дядя. – Я же не из деревни приехал, я – прокурор, а мы все, как известно, – гении сыска. Начнем с того, что отбросим всех женщин. Потом – всех знаменитостей, которых мы знаем как облупленных. А оставшихся будем по очереди забивать в поисковик. Яндекс все знает, он тебе не только информацию о человеке даст, но и морду лица его представит в наилучшем из возможных ракурсов. Вот так и найдем мы твоего индейского старичка.
Фигурин только искренне восхитился в ответ: похоже, дядя действительно не из деревни приехал…
Вычислить злобесного старичка оказалось легче легкого. Правда, личность его несколько озадачила Соколовского. Это был историк спецслужб, генерал-майор КГБ Сергей Сергеевич Воронцов. Судя по его весьма почтенному возрасту, в истории этих самых спецслужб мог он принимать самое непосредственное участие.
– Хрен бы с ним, что историк, – рассуждал сам с собой Соколовский, – мы этих историков еще при Сталине шконкой по камере гоняли. Гораздо хуже, что он генерал-майор. Как учит нас та же история, бывших генералов не бывает, все они на строгом учете.
И в самом деле, спецслужбы традиционно относились к кадрам бережно, и даже уволенные в запас офицеры в любой момент готовы были встать с дивана и, как один, прикрыть грудью родину. Освобождая молодые руки, старых одров-запасников всегда можно было засадить за канцелярскую работу, тем более что многие из них никакой другой работы и не знали. Наиболее же бодрых можно было даже послать за границу. Кто заподозрит в старичке, из которого беспрерывно сыплется песок, опытного разведчика? Никто. А он между тем может выполнить работу, которой на трех молодых хватит. А все потому, что человек он старой закалки и живет своими собственными мозгами, а не в интернете заимствованными.
Впрочем, даже если и спалится старый пердун, ничего страшного с ним все равно не сделают, они же там, на Западе, слабаки – все как один толерасты и абстрактные гуманисты. Максимум, что грозит такому дедушке, так это принудительное помещение в дом престарелых. Но это же Запад, там не богадельни, а рай, люди туда по доброй воле идут и многие за границей даже мечтают поскорее состариться, чтобы попасть в дом престарелых и там кататься, как иностранный сыр рокфор в иностранном же маргарине.
Но что, однако, следует из всех этих размышлений? Что проштрафившемуся старичку и предъяву по понятиям нельзя выкатить? А если он появился не сам по себе, а послали его недобрые люди из конкурирующей олигархической фирмы – что тогда? Тоже терпеть прикажете?
Нет, терпеть было никак невозможно. Во всяком случае, следовало заглянуть к старичку на огонек и, слегка припугнув, заставить сознаться, откуда именно растут здесь ноги, точнее говоря, в чьих интересах действуют отставные генерал-майоры Комитета государственной безопасности. И, уже исходя из этого, принимать окончательное решение.
На дело Соколовский взял только своего заместителя, интеллигентного вида лысого и бородатого очкарика Трофима Валерьевича Груберова. В службе охраны имел он прозвища Мясник и Шикльгруберов, а интеллигентный вид только усиливал у подчиненных страх перед ним, иногда прямо переходящий в мистический ужас. Откуда, впрочем, взялся этот ужас, понять было никак нельзя, потому что каких-то особенных зверств или чрезмерно жестоких убийств за Груберовым, кажется, не значилось. Однако людская молва ошибается редко, и раз уж считали Груберова мясником, так, наверное, оно и было в действительности. А что на самом деле представлял собой Груберов, знал только его начальник и старший товарищ Соколовский, но тот, понятное дело, держал язык за зубами и сакральными этими знаниями ни с кем не делился.
– Старичок, похоже, бойкий, так что будь готов ко всему, – сказал Соколовский Трофиму Валерьевичу.
Груберов пожевал тонкими, скрытыми под бородой губами и осведомился, будут ли они мочить генерала сразу или немного погодя.
– Как пойдет, – отвечал фигуринский дядя. – Но лучше, конечно, сперва уточнить, что и как. Дедок может быть вооружен, так что если окажет сопротивление, валим сразу, не рискуем.
– А если настучал уже кому? – полюбопытствовал Груберов.
– Вот потому и говорю, что лучше бы сначала порасспрашивать дедулю и только потом замачивать, – с легким раздражением отвечал Дмитрий Георгиевич.
Из всего разговора Груберов уяснил только одно: действовать надо по обстоятельствам – как, впрочем, оно всегда и было. А было так всегда потому, что юрист Соколовский, пришедший в органы прокуратуры в девяностые, только значился прокурорским работником, по сути же своей был представителем организованной преступной группировки, о чем, естественно, вслух предпочитал не распространяться.
Джип, на котором они приехали к дому генерала, в целях конспирации оставили на соседней улице. Соколовского всю дорогу потряхивало от возбуждения, Груберов же был совершенно спокоен. Больше, чем предстоящее дело, его интересовали лингвистические вопросы. Своими соображениями на этот счет он откровенно поделился с шефом.
– Если есть мокрое дело, то должно быть и сухое, – заявил Груберов, пока они пробирались через московские пробки. – При этом все отлично знают, что такое мокрое дело, но никто не знает, что такое дело сухое. Это первый вопрос. Второй вопрос звучит соответственно: если «замочить» означает грохнуть, то что означает «засушить»?
Соколовский неожиданно забранился: у него
