Сразу после смерти Уолсингема Фелиппес тайком унес его бумаги к себе домой, донесения, которые показались ему полезными, припрятал, а остальные вернул на место. После десятков лет верной службы он, бесспорно, их заслужил, но Тайный совет официально объявил документы украденной собственностью, а у Фелиппеса не было ни малейшего желания оказаться арестованным за воровство.
Он планировал незамедлительно переплести листы. Во всяком случае, до осени. Порой он добавлял новые донесения, и лачка обещала вскоре стать слишком толстой для герметичной шкатулки, которую он специально заказал. Он тянул, потому что ожидал идеальной последней страницы — доноса, который вознесет Эссекса на пост статс-секретаря, либо ошеломив королеву сведениями чрезвычайной важности, либо уничтожив ее доверие к его сопернику — Роберту Сесилю. Для достижения этих целей Фелиппес уже забросил несколько удочек и теперь прикидывал, какая раньше принесет ему желанный улов.
Вернув шкатулку в тайник, он повернулся, чтобы уйти. Запер за собой дверь, вышел на лестницу и спустился вниз. В этом доме он поселился потому, что дом был возведен на месте старого римского суда тех времен, когда Лондон назывался Лондиниумом. Эта параллель его восхищала: пусть он не член современной лондонской судебной системы, но бумаги Уолсингема дают ему власть вершить собственное правосудие. В этот момент четыре шантажа обеспечивали ему средства на несколько разведывательных операций, которые он проводил без ведома своего нанимателя.
Когда Фелиппес дошел до Лондонского моста, он извлек последнее сообщение Кита Марло из их тайника в часовне Св. Фомы, а затем подозвал перевозчика.
— В Эссекс-Хаус, — сказал он. Огромное готическое здание на северном берегу Темзы было не просто домом графа, но и фокусом его шпионской сети.
Войдя в огромный зал, Фелиппес сразу же поспешил к свечам, горевшим на необъятном обеденном столе. Он сосредоточенно и осторожно начал нагревать над огоньком словно бы пустой листок Марло, и несколько секунд спустя начали возникать бурые буковки с желтой обводкой. Шифр был простейший, и они оба хранили его в памяти.
— Кровь Господня! — вскричал Фелиппес, узнав, что никто в Московской компании Северо-Восточного прохода не открыл. Затем он расшифровал фразу о тайном соглашении с берберийским пиратом и улыбнулся. Марло полагает, что установит виновника еще до конца недели?
Поднимаясь к личным покоям своего нанимателя на верхнем этаже здания, Фелиппес услышал неясное бормотание и шелест бумаг, доносившиеся из одной комнаты для занятий на втором этаже. Наверное, Энтони Бэкон, который занимается обработкой сведений, собираемых их сетью, и анализом донесений из-за границы. Бледный, измученный подагрой Бэкон перебирал бумаги, полулежа в кровати. Поглаживая ключик под рубашкой, Фелиппес про себя хихикнул. Бэкон понятия не имел о сообщении, припрятанном Фелиппесом, — том, в котором описывались греховные эскапады Бэкона во Франции.
Фелиппес бесшумно поработал отмычками в двери опочивальни Эссекса. Ему нравилось время от времени заставать людей врасплох: ведь никогда по-настоящему не знаешь человека, если видишь его только таким, каким он хочет, чтобы его видели. Проскользнув в дверь, он прокрался через переднюю, ступая как можно легче по надушенным камышам, устилавшим пол. Ухватив краешек мягкого гобелена, он заглянул за угол.
Боже ты мой!
На огромной пуховой постели лицом к лицу лежали Эссекс и нагая пышнотелая женщина. Ноги их переплелись, они извивались. Вторая женщина, даже еще более пышная, стоя на коленях у изножия кровати, обсасывала пальцы на ногах графа и прикасалась к таким местам своего тела, которых людям никак касаться не положено. Смахнув с лоснящегося потом лица прилипшие пряди, Эссекс вытягивал шею, следя за ней.
— Милорд, — сказала сосательница. — Я… я должна поиметь вас сейчас же.
В этот же миг женщина в объятиях Эссекса начала издавать непотребные звуки, и Фелиппес следил — с отвращением, но завороженно, — как затряслись ее ноги. Когда она затихла, Эссекс отодвинул ее и сел, задрав колени, совсем голый, если не считать свисающего с его шеи амулета из рубинов и сапфиров. Вторая женщина подползла, села рядом с ним и закинула ступни на его ноги. Когда Эссекс прижал большие ладони к ее херувимскому заду и притянул к себе, она с тошнотворным возбуждением пробормотала «О, милорд!».
Тут первая женщина принялась целовать его в шею.
Когда распутные блудни насытятся?
Фелиппес начал пятиться, но голос Эссекса заставил его застыть на месте.
— Между прочим, Томас, я ведь знаю, что ты тут.
Будь прокляты все святые!
— Прошу простить мое вторжение, но у меня дело, не терпящее отлагательства.
— Хм-м-м. Поразмыслим. Тереза, а это дело терпит отлагательства?
— Ах нет, милорд, — вздохнула женщина в его объятиях.
— Но я тут по государственному делу!
— Как и я, — отозвался Эссекс. — А теперь хочешь посмотреть, что мы делаем, когда моемся, или предпочтешь подождать внизу? Могу подбавить интереса, позвав грума… решать тебе.
— Скажи, Томас, как ты думаешь, почему мне принадлежит такая власть?
Обернувшись, Фелиппес против воли ощутил восхищение.
Только что вымытые щеки Эссекса розовели, темно-рыжие кудри были аккуратно зачесаны назад. Дублет из шелка каштанового цвета с золотыми разрезами безупречно облегал его высокий мускулистый стан. Кружевные манжеты были пышными и новыми.
— Добываемые нами сведения давно произвели впечатление на королеву и…
— Верно. Все это очень полезно. Но спальня, Томас! Я произвожу на нее впечатление и в спальне.
Эссекс указал на стол, который Тереза уставляла блюдами.
— Милорд, если вы дозволите спросить, как после этого вы идете к… э…
— Елизавете?
Фелиппес кивнул.
— Когда я начал искать ее милости при дворе, то… по необходимости, — начал Эссекс.
Это-то Фелиппес знал прекрасно. Эссекс родился самым бедным графом в Англии. Без любви королевы он недолго продержался бы финансово.
— Но теперь, пусть она давно уже не первой молодости, я, когда гляжу на нее, просто вижу женщину, которой безумно хочу владеть, подчинять, — и это захватывает. Даже больше, чем… — Он кивнул на дверь.
Фелиппес смотрел, как Эссекс миниатюрным подобием трезубца дьявола подцепил сморщенный зеленый лист. Что, во имя Бога…
— Латук. Полезен для пищеварения. Очень моден. А десерт изготовлен по тайному рецепту, который Екатерина Медичи ревниво охраняет. Мне пришлось подкупить старшего повара французского двора. Он назвал его итальянским льдом.
Фелиппес крепко сжал губы, чтобы скрыть неодобрение.
— Помните, что я вам говорил про Кита Марло?
— Что ты поручил ему найти контрабандистов в Московской компании? Тех, что, возможно, отыскали Северо-Восточный проход?
— К сожалению, проход найден не был, но розыски Марло могут все-таки оказаться полезными. Более или менее. Однако особо я на них не рассчитываю, обличение бесчестных купцов не столь уж важно. А получение доказательств такой бесчестности — задача не из легких. Но этот мой другой план непременно вознесет вас над Сесилем.
— И в чем он заключается? — спросил Эссекс, протягивая руку за тыквенным вареньем.
— Как член комиссии, разыскивающей того, кто пишет угрожающие плакаты, я могу повернуть розыски на свой лад. И я направляю их на Марло. Очень скоро он на дыбе будет разоблачать противозаконные сделки, которые, по слухам, заключает Сесиль. А также и Рэли. Мы обретем возможность погубить их обоих.
— Но Марло мне нравится, Томас. Ты видел его «Парижскую резню»?
— Нет, — сухо ответил Фелиппес. — Я предпочитаю драмы из подлинной жизни.
— Но она великолепна! «Роза» была битком набита. Мы с королевой проскользнули в масках. А его элегии! Раньше утром я прочел одну Энн и Терезе про… так о чем же? Большая нога и… и… — Эссекс прижал руку ко лбу и закрыл глаза. — Сладость бедер!
Фелиппес вздохнул. Вечное разочарование — работать на кого-то, столь непохожего на Уолсингема. Ну почему Эссекс не способен оценить красоту сбить одним камнем стольких птиц? Хорошо, что он хотя бы перестал впадать в угрюмость. Некоторые мужчины напускали на себя меланхолию по велению моды, однако приступы мрачности Эссекса были подлинными и крайне вредными для дела.
— Можешь больше не утруждать себя из-за Рэли, — сказал Эссекс. — Он безвозвратно погубил себя, тайно женившись.
— Та же самая ошибка, которую вы допустили три года назад, а посмотрите на себя теперь! Королева недолго продержала вас в изгнании.
— Так я же не обрюхатил ее фрейлину. И о чем только Рэли думал?
Фелиппес прикусил язык, чтобы не расхохотаться. Ну и лицемерие! Эссекс был способен на куда более безрассудные выходки, чем кто угодно еще, включая Рэли.
