Несколько дней спустя из областной милиции сообщили, что по информации начальника 2-го, Улетовского, участка Читинской уездной милиции Блюмберга, новокукинский крестьянин Ленков Константин разыскивается по подозрению в совершении убийства и ограбления двух старателей-китайцев. Но скрылся от милиции. А по всему — птица еще та. Особенно поразительно и неправдоподобно звучал эпизод с одарением Ленковым односельчан мукой и мануфактурою.
«Выходит, не уголовник стопроцентный, а с политическим душком?» — обеспокоенно поразмыслил Фоменко и, не полагаясь на коллег из областной милиции, связался с Госполитохраной, в ведение которой входили все так называемые политические дела: контрреволюционные проявления и охрана государственной безопасности.
А там отмахнулись. Дескать, нет никаких сведений о наличии в Чите организаций анархического толка. Есть отдельные одиозные личности типа вечно пьяных бывших матросиков, но и те в тираж вышли. Анархические идеи средь забайкальского люда чего-то не приживались.
— Скажу я тебе, дорогой товарищ Фоменко, что опасения твои насчет политических запашков с анархическим ароматом совершенно беспочвенны, — замысловато, но уверенно заявил главе железнодорожной милиции заместитель начальника ГУ ГПО — главка Госполитохраны. — Видали мы уже подобную публику. Чистая уголовщина, а под политических рядится. Для бандитской солидности. Мол, не корысти замшелой ради грабим и разбойничаем, а идейные мы, нам буржуйское устройство Дэвээрии не по нутру! Удобная позиция, скажу я тебе! Алчет шушера уголовная поживы, но лозунгом прикрывается. Баламутят людей, тумана в головы напускают, а в тумане, сам понимаешь, — как в мутной водичке, — ловись, рыбка, большая и маленькая! Спору нет, не сахарная ноне житуха, особенно на селе, да и в городе население не роскошествует. Но и старые буржуйчики при наших порядках повсплывали, да и новые прорезались, на людских бедах куш наварив. Вот и представь: идет простой горожанин мимо «Даурского подворья» или другой ресторации и чего он лицезреет? А лицезреет он пир во время чумы! — ударил в сердцах кулаком по столу госполитохрановский начальник. — Что при батюшке-царе, что при атамане было и процветало! Те же рожи — жрут-пьют и не подавятся! Какое отношение к власти вырабатывается?
Говоривший задавал вопросы и тут же сам отвечал на них.
— А скажу тебе, дорогой Дмитрий Иванович, что отношение тревожное, с какой стороны не глянь. Средь населения, обнищавшего и полуголодного, больших симпатий нонешние порядки не вызывают, особенно, доложу тебе как товарищу по партии и по службе, среди партизан вчерашних, неохотно с оружием расстающихся, — попрятали ружьишки и винторезы многие! А это — сам понимаешь! — многозначительно цыкнул зубом замнач ГУ ГПО. — А с другой стороны, текущий момент таков, что жирующая прослойка обывателей прямо-таки убеждена, что мы с тобой, как и все остальные государственные люди, — навроде прислуги ихней. Охраняй, де, ихнее добро и сытую житуху! И охраняем! Охраняем!!
«Так и есть, — горько подумалось Фоменко. — Странная штука жизнь. Бились, не жался крови и жизней за свободу, за идеалы демократических преобразований, за равноправие, а пока… Бары и холопы так и остались. Сидим за дэвээровским забором, с завистью поглядывая на остальную Россию. Вроде бы и завидовать там нечему — голод и разор почище нашего, но хоть в самом деле рож этих лоснящихся нету. А может, и есть, да из-за забора не видно?..»
— …Вот я тебе и говорю, что на всей этой волне недовольства существующими порядками, — с жаром продолжал собеседник Дмитрия Ивановича, который со своими невеселыми размышлениями нить разговора чуть было не выпустил, — во всей этой мутной воде, под громкий политический лозунг, как под знамя, можно целую армию построить! И любое насилье оправдать. Грабь, убивай, воруй, наживайся! Открыто и нагло. А как приспичит — кричи, что идейный. Это же совершенно другой окрас! Это же не уголовщина, а политборьба. Не так ли, Дмитрий Иванович? При нашей дэвээровский демократии в депутаты Нарсоба избирать, а не в каталажку урку засовывать!
Впоследствии Дмитрий Иванович Фоменко припомнит эту гневную тираду госполитохрановского начальника. И укорит себя за то, что не придал ей большого значения. Поднадоели уже к тому времени митинговые словеса, а зернышко-то в словах собеседника было. Было зернышко! Проглядел. А ведь еще тогда нарсобовский депутат Бурдинский мутным показался. Сразу стоило покопаться в его занятиях помимо депутатских обязанностей. Может, и не разбежались у старых контрабандных приятелей пути-дорожки-то…
Хотя строить догадки тогда никак у Дмитрия Ивановича не получилось: круговерть текущих, каждодневных забот, новых и новых происшествий и преступлений захлестывала девятым валом. Вот и по бегству из-под стражи мнимого Пугачева — вопрос на вопросе.
Обстоятельства побега действительно ничего сверхъестественного не содержали. И попался тогда действительно Ленков. Убийца китайцев с приисков. И золотого песку Дугарову наобещал отсыпать. Уговорил. Не только выпустить его из-под замка, но и лихим делом вместе заняться.
Но история с вагонной дракой — эпизод знаковый. Это была единственная встреча — лицом к лицу — Ленкова и Фоменко. Один еще не стал главарем самой зловещей читинской банды, другой еще не возглавил борьбу с этим злом. Самые драматические и трагические страницы этой бескомпромиссной схватки были еще впереди.
1
Затренькал телефон.
— Фоменко у аппарата.
— Товарищ Фоменко, вас на пять часов вечера вызывает Главный правительственный инспектор.
— Совещание?
— Для личного доклада.
— Понятно, спасибо.
Вызов Главного правительственного инспектора нармилиции ДВР (так правильно называлась должность главного милицейского начальника Республики) удивил. У Николая Ивановича Колесниченко — все по полочкам. Рабочая неделя обычно по часам расписана: когда, куда, с кем, где. Время для доклада начальника железнодорожной милиции — в другое время и в другой день обозначено. Но мало ли, начальству виднее…
Колесниченко молча выслушал доклад о состоянии дел. Потом принялся подробно выяснять самое больное: сколько и почему преступлений не раскрыто в ноябре и за первую половину декабря, нарастает число «висячих» или сокращается?
Дмитрию Ивановичу похвалиться было нечем. К нераскрытым с июня до ноября двум сотням преступных эпизодов на Читинской железной дороге за последние полтора месяца добавилась еще почти что сотня. Конечно, раскрывать стали больше, если сравнивать, но это мало утешало.
Дмитрий Иванович решил, что пора готовиться к очередному разносу на ближайшем совещании, где критика стократ больней бьет по самолюбию, а начальственные слова звучат не упреками — приговором всей проделанной работе.
Громить на совещаниях Колесниченко любил, свои разгромные речи строил умело и грамотно. В нем жил незаурядный аналитик. Причем сделанный Николаем Ивановичем анализ обстановки зачастую открывал ситуацию с неожиданной стороны.
Начальственных разгонов Фоменко не боялся. Просто обидно бывало, потому как отчетливо понимал: заметного сдвига пока ожидать нельзя — милицейские кадры молоды, неопытны, очень многое в непростой милицейской службе молодежь только начинала постигать, причем зачастую — на собственных ошибках. Впрочем, как сам же Фоменко любил приговаривать, на сердитых да обидчивых возят воду и дрова.
Однако в этот раз Колесниченко отодвинул массивный кожаный бювар, в котором обычно размечал свои планы и даты предполагаемых совещаний.
— А как, Дмитрий Иванович, самому работается на «чугунке»?
Фоменко пожал плечами.
— Это на какую тему вопрос…
— То есть? — недоуменно поднял брови Колесниченко.
— Если насчет моего соответствия занимаемой должности…
— Вот от этого уволь! — засмеялся Колесниченко. — Нам на твою энергию и преданность делу жаловаться — что Бога гневить… Тьфу ты, черт! Никак не могу отучиться от этих присказок про боженьку, атеист называется! То и дело поминаю всуе! Однако от истины ты недалек.
Он помолчал, потом испытующе глянул на Фоменко.
— Есть у меня, Дмитрий Иванович, серьезное предложение к тебе. Как ты смотришь на то, чтобы городской угрозыск возглавить?
— И откуда же такая идея возникла? — нахмурился Дмитрий Иванович. — Да и, по-моему, не вакантное там место…
— Идея, как ты говоришь, возникла вот тут, — Колесниченко постучал себя пальцем по лбу. — В губкоме и с товарищами Матвеевым и Ивановым предложение по тебе провентилировал. Поддерживают, если, конечно, согласишься. Никто не неволит…
Фоменко молчал. Предложение Главного правительственного инспектора было и впрямь тем, чего он сегодня никак от Колесниченко не ожидал. Конечно, вновь заняться розыском и только розыском было заманчиво. Дмитрий Иванович в своей нынешней должности больше всего уставал не от обилия происшествий и преступлений, совершаемых по железной дороге.
