Землекоп поклонился, схватил с алтаря план-схему и стремительно вышел.
— Расходимся, — обратился управляющий к оставшимся.
— Один только вопрос, начальник, — отозвался старший из жрецов, который в храмовой иерархии был вторым человеком после Фансани, — город будоражат слухи о секте. Сегодня приходили от Сорбона, чего-то разнюхивали и рабочих расспрашивали. Не ровен час нагрянут с обыском. Надо что-то делать!
— Гоните всех прочь, — раздраженно воскликнул Фансани, — вопрос с Сорбоном я решу.
Глава XXX. Вот и познакомились
Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога,
Все мы — смешные актеры
В театре господа бога.
Николай Гумилев, «Театр»
Ведущий аукциона не торговал, а лицедействовал. Этот человек безраздельно владел вниманием толпы. Она отвечала хохотом, когда он глумился над живым товаром или подшучивал над чуть замешкавшимся покупателем, грустно умолкала, когда призывал проявить жалость к несчастному рабу-ребенку и не дать ему попасть в руки «вон тех волосатых варваров» и похотливо подвывала, когда со знанием дела оценивал размер бюста или бедер молодой невольницы.
Он воображал себя актером: то комедийным, то трагическим. Обстановка этому способствовала. Происходило все в театре. Его построили лет двести назад в склоне холма сразу за восточной стеной первые переселившиеся сюда эллины. По прямому назначению строение использовалось лишь дважды в год, а в другое время сдавалось в аренду всем желающим.
— И еще один лот. Внимание! — аукционист схватил очередную табличку с текстом и в экстазе подпрыгнул, — редкий товар в наших краях. Индус. Не великан, с виду щуплый, но справлялся со слоном. Что это такое, спросите вы меня? Полно вам придуриваться! Весь город только и болтает об этих гигантах, привезенных к нам на погибель македонскому узурпатору. Я видел их мельком: здоровенные такие твари.
Театр притих, разглядывая чужеземца, а ведущий соскочил со своего места и зашагал по кругу.
— Кто купит бывшего погонщика? Ну же?! Он наверняка хорош в уходе за животными.
— Он буйный. Он же убил двоих, — вяло выкрикнул кто-то с задних рядов.
— Посадите его на цепь, — тут же отозвался аукционист, — непокорность для «говорящего орудия», не рожденного в неволе — это обычное дело. Но только поначалу. Мне ли вас учить? Ну или кастрируйте его. Получите тот же эффект, но только быстрее. Хотя мне лично было бы жаль лишать этот лот части мужского достоинства. Оно у него весьма достойное.
Ведущий подошел к индусу, руки которого были перетянуты за спиной веревкой, и сорвал с него набедренную повязку.
— Вот, полюбуйтесь!
С трибун послышался одобрительный свист, перешедший вскоре в завистливый гул.
— Присутствующие дамы, думаю, оценят, — несостоявшийся актер опустился на одно колено, всем своим видом показывая, что тоже восхищен. — Впрочем, почему только дамы? Некоторых мужчин, я знаю, такое также приводит в восторг!
В толпе кто-то фальцетом захихикал, и этот услышанный благодаря прекрасной акустике смешок, породил лавину хохота, которая тут же раскатилась по театру.
— Полно, полно! Я имел в виду всего лишь то, что этого раба можно подарить жене и он, когда вы устали или в отъезде, будет за вас исполнять супружеские обязанности.
Трибуны надрывались со смеху.
— Но мы заболтались, — жестом призвал всех к спокойствию ведущий, — начнем торги. Первая ставка — подрахмы. Две… Три… Кто больше? Четыре — женщина в третьем ряду. Пять — мужчина на галерке.
Аукционист выкрикивал фразы, задрав голову и глядя на задние ряды. Именно там, наверху, вдали от сцены, в прохладной тени навесов находились наиболее престижные места, и именно оттуда стоило ожидать самых высоких ставок.
— Десять — дама слева. Мужчина — пятнадцать. Дама снова двадцать. Чем ответит господин? Господин говорит тридцать!
Аукционист внутренне весь сжался от охватившего его волнительного восторга. Предложенная сумма уже была, по меньшей мере, втрое больше того, что он рассчитывал выручить, а сцепившаяся парочка, похоже, и не собиралась останавливаться.
— Тридцать пять! Сорок! Пятьдесят!
Происходило что-то невероятное. Даму он знал. Это была известная всему городу госпожа Тэхирих. Никогда еще имя, данное при рождении, не играло с человеком, его получившим, столь злую шутку. «Тэхирих» означало «целомудренная». Обладательница широченного крупа, по слухам, была ненасытна. Она владела тремя лучшими вавилонскими борделями, а об ее застольях, сопровождавшихся развратом, слагали легенды. Взбалмошная дура вполне могла польститься на индуса. К тому же он, когда надоест своей новой хозяйке, при должной рекламе действительно мог принести неплохой доход публичному дому.
Но вот кто был второй участник торгов? Аукционист сделал несколько шагов вверх по идущей между рядами лестнице и от удивления разинул рот. Сигнал об очередном повышении ставки подавал управляющий Эгиби. Сам банкир с невозмутимым выражением лица сидел рядом.
Чудно ведущему аукциона стало от того, что за последние недели ему пришлось продать больше сотни принадлежащих банкиру рабов. При этом управляющий категорически настаивал на том, чтобы принадлежность уходящих с молотка крестьян и ремесленников не афишировалась. Фансани доверительно шепнул аукционисту, что грядет перелом в войне на Западе, ублюдок из Пеллы будет повержен, а вслед за победой хлынет поток новообращенных: цены на рабов рухнут.
В осведомленности Эгиби сомневаться не приходилось. Аукционист даже сам продал пару принадлежащих ему невольников, а деньги отнес банкиру под проценты. И вот — на тебе! Фансани покупает погонщика да еще за такую цену! Не каждая красивая рабыня, обученная танцам и музыке, может столько стоить.
— Пятьдесят пять от щедрой госпожи, — озадаченный аукционист спрыгнул обратно на сцену, — и семьдесят, нет восемьдесят от не менее щедрого господина.
Ведущий открыл было рот, чтобы поинтересоваться, не собирается ли сиятельная Тэхирих предложить больше, но так и не произнес ни слова. Сверху, гремя доспехами, бежали стражники. Колонна разделилась надвое. Одна ее часть побежала налево, другая — направо, как раз к тем, кто делал ставки. И если в том месте, где сидела сутенерша, всего лишь завязалась перебранка, то рядом с Эгиби вот-вот могла начаться настоящая схватка. Телохранители, оголив мечи, сгрудились вокруг него, а безоружный Фансани схватил одного из стражников за копье и пытался вырвать его.
— Всем сидеть на местах, — громким командным голосом прокричали за спиной ведущего. Из-за колонн вышел одетый в красный кафтан, похожий на борова офицер.
— Сорбон, наш прославленный защитник, — с облегчением выдохнул аукционист. — Что стряслось?
В его голосе зазвучали заискивающие нотки.
— Пошел вон, торгаш, в морду дам. Вышвырните его, — приказал начальник городской стражи и, обращаясь к аудитории, громко пояснил, — эти двое преступники! Греческие шпионы. Они арестованы, а всем остальным придется пройти небольшую проверку. В театре могут быть их сообщники.
Эта реплика, призванная успокоить толпу, произвела прямо противоположный эффект. Люди повскакивали со своих мест и стали с недоверием озираться по сторонам. Еще через несколько секунд все вокруг пришло в движение.
— Попытки сбежать будут рассматриваться как пособничество врагу, — зарокотал Сорбон, — театр оцеплен.
В задних рядах началась давка. Одновременно десятки человек высыпали в орхестру[77] и окружили начальника гарнизона. Его подчиненные, орудуя щитами, старались сдержать толпу.
— Руки убери, скотина! — истошно заревела владелица борделей.
Ее тащили вниз под улюлюканье горожан.
— Ты, обезьяна в латах, за это ответишь, — управляющий Эгиби держался за рассеченную бровь.
Аукционист жадно ловил каждый звук. У него слегка кружилась голова, и учащенно билось сердце. Он находился в состоянии невероятной ажитации и старался ничего не пропустить. Эгиби — греческий шпион! Тэхирих — греческая лазутчица! Лучшие люди города арестованы! И где? На его представлении. Об этом скандале сегодня будет судачить весь Вавилон. И он — главный очевидец, главный свидетель.
— Деньги только из конторы Эгиби забрать надо. Прямо сегодня, — пробурчал он себе под нос.
— Сейчас же и отправимся, — также негромко произнесли ему прямо в ухо, а спины коснулась холодная сталь, — идешь прямо, молча, не вызывая подозрений. Выведешь меня из театра, оставлю в живых. Пикнешь, печень проткну. Кивни, если ясно.
Аукционист едва заметно дернул головой и засеменил в сторону административной части здания.
— Дальше куда? — поинтересовался налетчик, когда они вошли в скену[78].
