Метнув на собеседницу негодующий взгляд, Луиза направилась к выходу, но по пути зацепилась платьем за какой-то гвоздь, дернулась – и раздался треск рвущейся материи. На подоле образовалась дыра сантиметров в десять шириной. Вся красная, Луиза выскочила из вагона, прикрывая дыру сумочкой.
– Ты что-нибудь хочешь мне сказать? – сердито спросила Амалия у газетного листа.
– Ничего, – ответил из-за него дядюшка Казимир, но все же не удержался. – Честное слово, иногда я поражаюсь твоему терпению!
– Мне не следовало так себя вести, – проворчала Амалия, остывая.
– Ну, я-то тебя совершенно не осуждаю, – заверил ее собеседник.
Прошло несколько месяцев, и наступил студеный петербургский декабрь.
Незадолго до Нового года Казимир сидел в большой гостиной особняка на Английской набережной и задумчиво смотрел на рождественскую елку. Он не считал себя сентиментальным человеком, но елка, украшенная игрушками, свечами и золотой звездой, будила в его душе самые лучшие, самые светлые воспоминания. Впрочем, он не любил, когда в такие моменты его кто-то видел.
Скрипнула дверь, в комнату вошла Амалия. Не говоря ни слова, она приблизилась к Казимиру и положила на стол возле него золотую монету. Дядя взглянул на нее без всякого интереса.
– Это что?
– Золотой, который я проспорила. Держи.
Казимиру потребовалось время, чтобы вспомнить, о чем вообще идет речь.
– А-а, понимаю… Так она не прислала открытки?
– Ты оказался совершенно прав, – кивнула Амалия. – Зря я вообще для нее старалась.
Казимир пристально посмотрел на нее и подумал, что мадемуазель Делорм, как бы она себя ни вела, все же не может быть причиной такого расстроенного вида. Мысленно он перебрал все возможные причины, но в доме никто не болел, и все обстояло благополучно. И тут Амалия заговорила.
– Я не думала, что когда-нибудь скажу это, – она вздохнула. – Мне все надоело, понимаешь, все… И я хочу обратно в Особую службу. Я не могу больше ходить в гости, препираться с Полиной (так звали мать Александра), зарыться в мелочи, общаться с мелочными людьми, не видеть ничего, кроме мелочей, и делать вид, что это жизнь. Конечно, есть Миша, которого я обожаю, но… Мне нужно что-то еще, что-то настоящее… или хотя бы просто другое.
– Я надеюсь, – осторожно промолвил Казимир, – ты понимаешь, что муж никогда тебя не отпустит?
– Знаю. Но я хочу развестись.
Дядя Амалии был совершенно не готов к такому повороту и в первое мгновение даже растерялся, что с ним вообще-то случалось крайне редко. Кроме того, хотя он придерживался невысокого мнения о семейной жизни, идея развода устраивала его еще меньше.
– Ничего не понимаю, – проговорил он с досадой. – Что-нибудь случилось, что я пропустил? Вы поссорились?
– Нет, нам было очень хорошо вначале, и я ни о чем не жалею. Но сейчас… Он то на службе, то в поездке с государем, то еще где-то. И он перестал меня слушать. Я чувствую, что мы больше не понимаем друг друга, – медленно проговорила Амалия. – Его мать подстерегает каждый мой промах и доводит до него в десятикратном размере… И я все чаще задаю себе вопрос, ради чего я должна все это терпеть. С точки зрения общества мне не на что жаловаться, я сделала блестящую партию, на которую никто не рассчитывал… а потом проходит время, и ты обнаруживаешь, что живешь просто со скучным офицером, – безжалостно подытожила она.
– А тебе надо, чтобы он стоял на голове? – проворчал Казимир.
– Есть женщины, которые довольны своим положением, и я встречаю таких почти каждый день, – сказала Амалия, не отвечая на вопрос. – А у меня не получается. Я знаю девушек, которые полжизни бы отдали, чтобы только оказаться на моем месте. И мне бы радоваться надо, а мне все равно.
– Это просто петербургский сплин, – промолвил Казимир серьезно. – И он пройдет.
– Думаешь? – недоверчиво спросила Амалия.
– Ну конечно! – воскликнул ее собеседник. – И даже готов держать пари.
– Дядя, вы неисправимы… Ну хорошо. Пари на золотой?
– Почему бы и нет? Предупреждаю тебя, я всерьез настроен выиграть…
– Признаюсь, я была бы только за… Мне и самой не по себе от мыслей, которые приходят мне в голову. И я бы отдала… Не все, но, наверное, очень многое, чтобы вернуться в те дни, когда… когда ощущаешь это упоительное ощущение влюбленности и словно крылья вырастают за спиной… – Амалия говорила и улыбалась. – Так что я буду очень рада, если вы выиграете.
– Я всегда говорил, что у меня самая лучшая племянница на свете! – объявил Казимир.
– Я ничего не вижу.
– Осторожно, здесь ступенька…
– Куда мы идем?
– Сейчас увидишь.
– «А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить».
– Слова из твоей роли?
– Да. Сегодня на репетиции я их забыла.
– Скажи еще что-нибудь.
– Вот, например… «Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят. Уставилась на жениха, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить да увести поскорее. И сама-то плачу…» Здесь очень темно!
– «Здесь очень темно» – отсебятина.
– Нет, правда, я ничего не вижу… У меня в сумочке спички.
– Не надо спичек. Дай руку.
– Уже пришли?
– Дай руку!
– Вот она… Как смешно. Я правда не вижу, куда…
– Это дверь.
– Где?
– Здесь. Дай мне руку, я тебя проведу.
– Ой!
– Что?
– Споткнулась.
– Осторожней, еще немного… Видишь, это уже я.
– Пожалуйста…
– Что?
– Руку больно!
– Тише…
– Мне больно!
– Зачем так кричать?
– Ма-а-ама-а-а!
– Ти-и-ише…
В темноте прозвучал коротенький вздох, зажглась спичка, и вдруг что-то хрястнуло, как будто раскололся большой арбуз.
– Вот и все. Как там по роли? Прощай навек?.. Ну так прощай.
Глава 1. Отпуск в Железноборске
В день, когда Дайнека получила университетский диплом, она купила билет и вечером улетела. По прибытии в Красноярск взяла такси и в половине шестого уже была у матери.
– Вот! – Она протянула диплом.
Людмила Николаевна сонно прищурилась, потом обняла дочь.
– Поздравляю!
Дайнека спохватилась:
– Прости, что так рано.
– Ничего, – Людмила Николаевна показала на дорожную сумку. – За нами скоро приедут.
Дайнека опустилась на стул.
– Кто?…
– Такси.
– Зачем?
– Мы едем в гости к моей школьной подруге. У нее свой дом на берегу Железноборского озера. Она давно меня приглашала, но я не решалась. Что ни говори, инвалид-колясочник – обуза для непривычного человека. С тобой будет проще. Так что вещи не разбирай. Надежда заказала для нас пропуска. Железноборск – город режимный.
Людмила Николаевна подъехала к зеркалу, развязала платок, стала снимать бигуди и складывать себе на колени. Дайнека глядела на нее и думала, что мать по-прежнему живет своими желаниями и ни с кем не собирается их согласовывать. Вздохнув, она взяла сумку и отнесла к выходу, убеждая себя в том, что приехала, чтобы побыть с матерью, а где – особого значения не имеет.
Про Железноборск Дайнека знала лишь то, что он находится в шестидесяти километрах от Красноярска. С одной стороны город окружен лесистыми сопками, с другой – болотами и лугами, которые протянулись до самого Енисея. Однажды ей пришлось там побывать, но визит имел быстротечный и экстраординарный характер[13].
Секретный город Железноборск поддерживал оборонную мощь страны и был отрезан от мира тремя рядами колючей проволоки. Выехать из него можно было свободно, а вот заехать – только по специальному разрешению.
За час они с матерью добрались до Железноборского КПП[14], предъявили паспорта и прошли через механический турникет. То есть Дайнека прошла, а Людмила Николаевна проехала в инвалидной коляске. На той стороне «границы» их ожидала другая машина, поскольку чужие автомобили, в том числе такси, в город не пропускали.
По дороге мать рассказала, что Надежда Кораблева, ее подруга, никогда не была замужем и осталась бездетной. Их общее детство казалось ей самой счастливой порой жизни. Теперь подругам предстояли долгие разговоры о том золотом времени. И хотя относительно прошлого Людмила Николаевна придерживалась иной точки зрения, она не отказалась провести небольшой отпуск на берегу красивого озера.
Дом, возле которого остановилось такси, выглядел основательно: два каменных этажа с цоколем. Вокруг – обширный участок с маленьким огородом. Плодовые деревья, баня, малинник…
Выбравшись из машины, Людмила Николаевна пересела в коляску. С крыльца сбежала статная дородная женщина и кинулась обниматься:
– Людочка… Мы уже заждались!
– Здравствуй, Надя. Это моя дочь! – По лицу матери было видно, что она гордится Дайнекой.
