сговорились еще в Петербурге, жена второго сына доверилась их мнению. Да и Титус едва тянул хлопотную должность. Ему поручили поиски покупателя. Оценили Нефедьевку предварительно в семьсот пятьдесят тысяч рублей. Алексей Николаевич особо оговорил: вырученные деньги в золотой монете нужно будет вывезти во Францию и положить на давно открытые там именные счета. Все понимали, что это означает… Скоро заговорят пушки, и в России сделается небезопасно. Причем надо бояться не столько войны, сколько ее последствий. Сыщик часто вспоминал слова капитана Духонина в пересказе Гучкова: войну мы, может, и переживем, а вот демобилизацию… Лыков даже написал давнему приятелю полковнику Лаврову, который жил в Провансе в образе пенсионера. На самом деле Владимир Николаевич возглавлял там агентурную организацию Огенквара № 30, освещающую Германию. Статский советник просил полковника поискать поблизости имение, не большое и не маленькое, где все Лыковы-Нефедьевы могли бы укрыться в случае бури. Так сказать, Ноев ковчег недалеко от Лазурного побережья.
Несколько дней сыщик провел с внуками. Павлука привез жену Эллу и обоих сыновей – близнецов Пифку и Сопелкина. Анастасия тоже прихватила единственного сына Ванечку, оперативный псевдоним – Чунечка Чунеев. Компания собралась шумная и веселая, особенно когда проводила время на реке. Под Нефедьевкой в Ветлугу впадала Лапшанга, образовывая большой остров. Титус велел выстроить там балаган с кухней, и беззаботная публика являлась туда утром и не уходила домой до темноты. Лыков потом часто, в горькую минуту, вспоминал те счастливые дни… Как впоследствии выяснилось, это был последний раз, когда почти вся семья собралась вместе.
Улучив минуту, папаша спросил у сына:
– Я читал в газетах, что в Вене застрелился полковник Редль, пойманный на шпионстве. Он был ваш агент? Вы там даже полковников вербуете, ловкачи?
Павел ответил, осторожно подбирая слова:
– Наш, и высокие должности занимал. В Эвиденц-бюро служил помощником начальника. Ни я, ни даже Самойло никогда его не видели. Только по почте обменивались: он нам сведения, мы ему деньги. Я вел его заочно и знал как адресата под литерой «Р»… Жалко! Нам с австрийцами скоро воевать, и такой агент пропал [71].
Пятнадцатого июля статский советник, загорелый и отдохнувший, явился на Фонтанку. Его тут же вызвал к себе директор. Он протянул подчиненному два телеграфных бланка. На одном было написано: «По делу Мапететт открылись новые обстоятельства. Просим командировать сс [72] Лыкова. Полицмейстер Смоленска капитан фон Вернер». Второй текст был короче: «Сферин пропал. Если можешь, помоги. Продан».
– Вернер – новый полицмейстер Смоленска, Продан – подполковник из контрразведки, – заговорил Белецкий. – Это я догадался. А вот кто такой Сферин?
– Старший адъютант штаба Тринадцатого армейского корпуса, – пояснил вчерашний отпускник. – Помнишь, я тебе о нем рассказывал? По делу Мапететт.
– Это когда твоего грека чуть в каторгу не укатали? Помню, как не помнить.
Алексей Николаевич почувствовал боль в темени, что предвещало большие хлопоты.
– Что ж… Надо ехать.
Белецкий вынул заранее приготовленный приказ о командировке.
– Военный министр уже телефонировал нашему, просил командировать именно тебя. Когда Азвестопуло вернется из отпуска?
Сергей с женой укатили в Париж через Вену, оставив детей бабушке.
– К первому августа.
– Справишься там один? – Степан Петрович посмотрел на подчиненного с сомнением. – Вдруг ты на отдыхе расслабился, нюх потерял? Могу дать Анисимова.
Лыков отмахнулся:
– Он аналитик, а там скорее нужен сыскарь. Справлюсь.
– Езжай.
Глава 13. Происшествие с Генерального штаба капитаном Сфериным
Вот опять смоленский вокзал и опять силуэт Успенского собора, даже издалека поражающий своим величием… Лыков по-молодецки спрыгнул на перрон и протянул руку встречавшему его Грундулю:
– А где Моисеев? Зазнался?
– Его то и дело вызывают в Тулу свидетелем на суд, по старым делам, – обелил начальника коллежский регистратор. – В его отсутствие я за главного. Полицмейстер вас ждет, Алексей Николаевич. Едемте к нему.
– Что у вас за вновь открывшиеся обстоятельства? – спросил питерец, усаживаясь в казенный экипаж.
– Разрешите доложить там, все сразу.
До самой Королевской улицы сыщики ехали молча. Лыков видел, что его спутник нервничает, но сдерживается.
В знакомом кабинете питерца встретил моложавый капитан с аннинским темляком на шашке:
– Фон Вернер Борис Васильевич. Много слышал о вас, рад познакомиться.
Из угла шагнул Продан, пожал руку:
– Коричневый, будто с моря приехал… А я вот без отдыха.
На этот раз подполковник был в мундире.
Все расселись, и командированный вопросительно посмотрел на Игоря Алексеевича:
– Ты старший в чине, вот и рассказывай.
Но первым заговорил Грундуль:
– Неделю назад ночью вдруг загорелся дом покойной Мапететт. Если помните, Зараковский в свое время поручал Вячису его спалить.
– Но лифляндец в тюрьме. Суд уже состоялся?
– Так точно, неделю назад приговорили к двенадцати с половиной годам каторжных работ. Это я к тому, Алексей Николаевич, что поджечь дом бандит никак не мог. Значит, у них есть еще люди. Которых мы тогда не нашли.
– Понятно. Дворника Мапететт на черной лестнице Окружного суда вешали трое. Это не все?
– Не все, – подключился полицмейстер. – В бане угорел запасной ефрейтор Ложкин-Пукирев, ночной караульщик отделения Московского банка. Он пришел в полицию и сообщил, что у них в банке есть потайной несгораемый шкаф, в котором заведены четыре безопасных ящика. В одном из них хранил что-то пристав Окружного суда Довгило-Хморович. Тот, кого контрразведка арестовала в мае. Когда шло дознание, руководство банка заявило, что пристав не является их клиентом. Солгали, значит. А с какой целью?
– Надо арестовать управляющего и спросить, – предложил питерец.
– Да он сбежал! – сорвался Продан. – Обвел нас вокруг пальца. В ящике, разумеется, уже пусто.
– А смерть ефрейтора вы считаете насильственной?
– Вспомните, Алексей Николаевич, – опять заговорил Грундуль. – В мае тоже люди мерли как мухи. Замешанные, значит, в этом деле. Один будто бы повесился, а на голове у него доктора потом шишку нашли. Второй утонул в выгребе по пьяному делу. Скорее всего, напоили и столкнули. Насчет смерти управляющего городским ломбардом Короновского до сих пор ничего не ясно. Были ведь там соболя! Они исчезли, а Иосиф Львович скоропостижно скончался.
– Кто-то сообщал резиденту о ходе дознания, – завершил мысль статский советник. – И мы до сих пор не знаем кто. Борис Васильевич, этот неизвестный, скорее всего, где-то здесь. Надо засекретить розыск.
Полицмейстер аж выгнулся в кресле:
– Где здесь? В полиции?
– Да. Вы человек новый, кадра еще не знаете. Надо привлечь вашего помощника Ругу. Он старожил, пускай и ищет осведомителя.
На этих словах сыщик повернулся к контрразведчику:
– Ну а у тебя что?
– Бесследно исчез капитан Сферин.
– Давно?
– Пятый день как нет.
Лыков обратился к полицейским:
– Господа, этот вопрос мы с подполковником станем разбирать отдельно. Но для меня очевидно, что пропажа капитана и незаконченное дело Мапететт связаны между собой. Я буду вести оба дела. От вас, от полиции, требуется найти предателя. Срочно!
Фон Вернер вызвал Ругу. Пока титулярного советника искали, Лыков заговорил с Грундулем:
– Владимир Иваныч, вы в своих людях уверены? Может утечка исходить из сыскного отделения?
Тот принялся чесать затылок:
– Вроде бы ручаться за
