– Для вас важно, полковник Торнтон.
– Да? Почему?
– Потому что вы не едете в карете.
– Кончайте дурить, Гленарвон! Нет времени! Какого черта вы там бормочете?
– Изъяснюсь четче, – громче проговорил Филип. – Сегодня вы намеревались вернуться к себе?
– Да!
– Отлично! В таком случае можете ехать верхом или нанять экипаж. Можете ехать домой или убираться ко всем чертям – мне все равно. Но если вы ступите в мою карету, сэр, я с превеликим удовольствием вышвырну вас оттуда. Теперь вам понятно?
Хлорис вскочила было на ноги, но тут же снова села.
Полковник Торнтон, казалось, нисколько не разозлился – просто стал более спокойным. Но рука его принялась шарить в поисках белых перчаток, заткнутых за белую с золотом портупею.
– Знаете, Гленарвон… – задумчиво протянул он и шагнул к Филипу, стоявшему неподвижно. – Знаете, Гленарвон, – повторил полковник Торнтон, скаля белые зубы, – если бы вы не были инвалидом, если бы я не знал, что вы – распоследний трус, который боится пистолета и шпаги, я бы заставил вас, Гленарвон, заплатить за ваши слова.
Легко, небрежно он вытянул указательный палец правой руки и махнул снизу вверх, достав до жилетных пуговиц Филипа. Однако, прежде чем он добежал доверху, левый указательный палец Филипа пробежал снизу вверх по ряду его собственных золотых пуговиц и неловко, но довольно сильно и болезненно щелкнул полковника по горбинке на орлином носу.
Голова полковника Торнтона резко дернулась назад. С головы посыпалась пудра. Огромная черная треуголка упала на ковер.
Филип посторонился.
– Я пригласил вас, – вежливо сказал он, – чтобы расплатиться.
Полковник Торнтон осторожно поднял треуголку и выпрямился. Кровь бросилась ему в лицо, однако он был только изумлен.
– Черт меня побери! – почти прошептал он и повернулся к Хлорис. – Мадам, он сошел с ума! Клянусь, он просто спятил!
– Неужели, сэр, я этого не знаю? – вскричала Хлорис.
– Что же с ним стряслось?
– Не могу сказать. Какое-то время я надеялась… – Хлорис осеклась, лицо ее посуровело. – У него бывают перепады настроения и капризы, особенно когда он хочет тайно оказать кому-то услугу или сделать хороший подарок. Это часть его болезни. Но он никогда, никогда не был груб!
Полковник Торнтон подошел к ней. Потом зашагал по комнате, недовольно хмурясь; широкие голенища его сапог хлопали.
– Я не хочу причинять ему вреда, – жалобно произнес он. – Я уже говорил вам: надо мною будут смеяться, если я накинусь на этого голубка с пистолетом или шпагой. Пострадает моя репутация! Нет, ни за что! Черт побери, да зачем он вообще сюда явился? Чего он от вас хочет?
– По его словам, сведений.
– Сведений? – Полковник Торнтон круто повернулся на каблуках. – Говорите, Гленарвон! Каких еще сведений?
Тут наконец Филип понял, насколько прочна стена, которую он пытается пробить.
– Пустяковых! – уныло произнес он. – Они касаются племянницы леди Олдхем, мисс Дженнифер Бэрд. Я хотел…
– Ага! – вскричал полковник Торнтон, отчего-то обрадовавшись. – Теперь я понимаю, клянусь Богом! – Он посмотрел на Хлорис, и его резкий смешок едва не вывел Филипа из себя. – «Оказать тайную услугу», да? «Подарить хороший подарок»! Гленарвон, мальчик мой, мне все ясно! Проще не бывает! Разумеется, Эмма Олдхем попросила вас поздравить нас, да?
– Я не…
– Молодая кобылка, – воскликнул полковник Торнтон, – выходит за моего сына! Между нами, Гленарвон, Дженни Бэрд не может похвастать ни знатностью, ни связями, но мы об этом умолчим. Главное, что ее папаша очень богат!
Юный Дик, смущенный и красный, наконец взял себя в руки и осмелился возразить отцу:
– Па! Черт побери, дело не только в деньгах! Дело в самой девушке. Черт меня побери, если я…
– Дик, болван ты этакий, – раздраженно буркнул полковник Торнтон, – подтянись и пожми руку своему другу лорду Гленарвону! Он хочет пожелать тебе счастья. Надеюсь, он приготовил тебе отличный свадебный подарок, а?
– Что касается свадебного подарка… – начал Филип.
– Да, приятель?
– Во-первых, я хочу знать, – и Филип посмотрел Дику Торнтону в глаза, – согласна ли молодая леди выйти за вас?
От смущения у Дика отнялся язык. Благодаря какой-то странной оптической иллюзии Филипу вдруг показалось, что юнец кружит и кружит, приплясывая, на одном месте.
– О, сэр, здесь все в порядке! Па и леди Олдхем все устроили. Мне было бы все равно, черт побери, даже будь у нее всего две-три тысячи в год! Не волнуйтесь, сэр. Она-то согласна!
– Тогда я от всей души желаю вам счастья.
– А свадебный подарок? – продолжал глумиться полковник Торнтон. – Как же подарочек? А?
– Надеюсь, свадебный подарок оценят по достоинству.
Неожиданно комната и лица закружились перед глазами Филипа. Он был настолько измучен, что не мог далее выносить тягот новой жизни.
– Если позволите, – продолжал он, – я удаляюсь. У меня… впрочем, не важно. И потом, мне нужно взять плащ и шляпу. С вашего позволения…
Оба Торнтона хором заверили его, что они его отпускают. И только Дик взирал на него с любопытством, словно удивляясь.
– Вот видите, – ровным тоном заметила Хлорис. – Припадок прошел. Он снова стал самим собой.
Филип открыл дверь, вышел в коридор и осторожно закрыл дверь за собой. В коридоре было промозгло – после будуара почти холодно. Он прислонился к двери и закрыл глаза.
Интересно, что за робкое чучело вело столь нелепую жизнь в его обличье? Все можно изменить. Да, вот именно! Но стоит ли игра свеч?
Он открыл глаза. Вестибюль внизу был ярко освещен свечами, но коридоры по обе стороны от широкой лестничной площадки были погружены в полумрак. С противоположной стороны площадки на лестницу выходили три высоких сводчатых окна с широкими проемами вместо подоконников; окна были завешены парчовыми шторами.
В проеме среднего окна, между полузадернутыми шторами из бледно-желтой парчи, он заметил женскую фигурку. Она в отчаянии ломала руки, а потом, заметив его, как будто нерешительно поманила к себе.
Филип подбежал к окну – ему показалось, что прошла не секунда, а несколько минут, – и посмотрел на нее сверху вниз.
– Дженни! – прошептал он.
Глава 3. «Дженни обняла при встрече…»
Она успела переодеться – не без помощи миссис Поппет – в шелковое синее платье с белой шнуровкой по корсажу, с пышной юбкой и завышенной талией. В моду входила простота; лиф был с открытыми плечами, а довольно смелый вырез скрепляла простая брошь-камея. Фасон наряда выгодно подчеркивал полные, округлые плечи Дженнифер; в то же время перекрученные длинные, до локтей, перчатки выказывали смятение ее чувств.
Рядом, на подоконнике, валялся веер, сломанный в досаде. Совсем недавно Дженнифер плакала – лицо еще не просохло от слез. Подняв к нему искательный взгляд, она снова заломила руки.
– Нет! – выпалил Филип, видя, что она собирается заговорить.
– Что – нет?
– Вначале я должен кое-что вам сказать. Если я ошибаюсь, что вполне вероятно, можете считать меня полным сумасбродом – как и другие.
– Что вы хотели мне сказать?
– Я люблю вас, – заявил он. – По-моему, я люблю вас уже очень давно. И уверен в том, что буду любить всю жизнь.
Глаза Дженнифер снова наполнились слезами, и она протянула к нему обе руки. Филип немедленно сел рядом, сжал ее в объятиях и страстно поцеловал в губы. Она отвечала с не меньшим пылом. Обоими овладело смятение. И все же он ощутил своего рода чувство удовлетворения – он нашел ее! Впервые после блужданий среди живых теней он испытал полное умиротворение.
От полноты чувств он едва не рассмеялся в голос – так было всегда.
– Наше положение настолько странно, – заметил он, – что нелепо спрашивать, где мы встречались прежде. Нет, не смейся, я серьезно! В прошлом… то есть в будущем… то есть… Ведь мы с тобой были знакомы правда?
– Да, да, да!
– И любили друг друга?
– Еще как!
– Дженни, ты что-нибудь помнишь?
– Почти ничего. А ты?
– Совсем ничего, кроме тебя. И еще…
Вдруг ему показалось, что он сжимает в объятиях живое воплощение страха. Дженнифер поспешно отпрянула, но страх остался, хотя она тоже попыталась рассмеяться.
– Т-так глупо, – запинаясь, проговорила Дженнифер, – но я н-не могу п-перестать плакать! Миссис Поппет говорит: самое плохое в этих новомодных платьях – то, что в них нет карманов, и дамы теперь должны постоянно таскать с собой безобразную выдумку под названием ридикюль, если им нужен кошелек или носовой платок. А у меня нет даже носового платка!
Филип вытащил носовой платок из кармана и с улыбкой отер ей глаза и щеки. Но она словно окаменела и не ответила на его улыбку; она смотрела на него так, будто он может вот-вот исчезнуть.
