Постоянный гул, наполняющий стены крепости днем, стих, и я могла услышать, как еле слышно скрипит гравий под чьими-то ногами, эхом расходится ржание лошадей из конюшен, и где-то в саду печально кричит ночная птица. Я изо всех сил пыталась расслабиться, с упоением вдыхая ночной воздух, но у меня перед глазами маячила та самая башня, которая сыграла роковую роль в сегодняшней трагедии.
Более того, я абсолютно была уверена, что видела свет, мелькающий в одном из верхних окон.
Несмотря на то что каменная стена еще хранила дневную жару, я дрожала от холода. Без сомнения, это был один из солдат, твердо сказала себе я, наклонившись вперед, чтобы лучше видеть. Я знала, что часовые патрулируют стены и днем и ночью, так что вполне естественно, что, двигаясь по периметру, они проходят через башню. И все-таки было в этом что-то тревожащее, словно призрак погибшей женщины вернулся в башню, чтобы снова пройти свой последний путь перед падением.
Я попыталась сфокусировать зрение на перемещающемся свете, но тут он внезапно погас.
Я с облегчением откинулась назад, переключив внимание на доносившийся из мастерской гул мальчишеских голосов и жизнерадостное бренчание лютни Томмазо. Я подумала, что чувствую себя комфортно и уверенно, являясь частью этой компании преданных, беззаботных юношей. Если бы не их дружба, мне было бы гораздо тяжелее переносить разлуку с моими родными.
Мое настроение несколько улучшилось, и я вернулась в мастерскую. Большая часть свечей уже погасла, погрузив длинную комнату в полумрак. Томмазо отложил свой инструмент, кости были заброшены. Некоторые самые юные ученики широко зевали, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы не последовать их примеру.
— Время спать, — к моему облегчению сказал Константин.
Затушив последнюю свечку, он направился в ту часть комнаты, которая когда-то служила кладовой, а сейчас являлась нашей спальней. Это было длинное, узкое помещение, отделенное от основной мастерской занавеской, куда едва проникал свет из щелевидных окон, расположенных у самого потолка на дальней стене. Под этими окнами, а также на противоположной стене были прорублены ниши.
Когда-то они были заполнены коробками, свертками и бочками, теперь там находились наши кровати. К сожалению, альковы были недостаточно глубоки, чтобы вместить в себя всю постель целиком, поэтому каждая кровать выдавалась на фут, и проход в центре комнаты был настолько узким, что по нему могли пройти лишь два человека.
Никто, однако, не жаловался, поскольку эти ниши давали нам хоть какое-то уединение, о чем другие подмастерья не могли и мечтать. К примеру, парни с кухни были вынуждены ютиться вдвоем, а иногда даже и втроем на узком соломенном тюфяке. По сравнению с ними у каждого из нас было поистине королевское ложе.
Мне удалось заполучить кровать в самом дальнем углу, так что я находилась даже в некоторой изоляции от остальных. Если бы не это, мое разоблачение было бы лишь делом времени. Но под покровом ночи в своем обособленном углу я могла тайком снимать и надевать приспособления, помогающие мне выдавать себя за мальчика.
Поначалу я просто обматывалась куском ткани, чтобы скрыть грудь. Теперь же, благодаря портному Луиджи — единственному человеку, который знал мой секрет, — у меня был гораздо более удобный корсет, набитый конским волосом.
Первоначально он предназначался для мужчин и утягивал живот, в то время как набивка в верхней части добавляла объема грудной клетке. Перевернутый вверх ногами, этот же предмет туалета делал грудь более плоской и расширял талию, создавая более прямой силуэт. В широкой рубашке и куртке я выглядела как самый обычный мальчик… Ну, может быть, более красивый, чем большинство из них.
Сегодняшней ночью, однако, после того как я нырнула под тонкое одеяло на свой соломенный тюфяк, меня занимал вовсе не вопрос переодевания.
Окруженная темнотой и звуками храпа, я вновь вернулась мыслями к женщине, найденной мною возле башни. Внезапно я рассердилась — ведь мне даже имя ее неизвестно, в то время как Леонардо с хирургом уже узнали, кто она такая, и, возможно, даже выяснили, что с ней случилось. Я узнаю об этом последней.
Минутная злость обратилась в сожаление. Чего я ожидала? С тех пор как виновница ужасного убийства графа была найдена несколько недель назад, я понемногу переставала быть доверенным лицом учителя. Предсказания синьора Луиджи, осведомленного о жизни мастерской Леонардо, сбывались.
— Я уже столько раз это видел, — печально говорил портной. — Твой синьор Леонардо выбирает одного из своих подмастерьев на роль любимца, помогающего ему в особых проектах или просто развлекающего его. Но, конечно же, все это продолжается недолго. Такой красивый, талантливый и совершенный, он притягивает к себе вас, юных мотыльков, и неудивительно, что в конце концов вы сгораете в его пламени.
Разумеется, поначалу я не поверила словам Луиджи, уверенная в особом отношении ко мне учителя. Ведь он даже сдержал свое обещание и обучил меня основам игры в шахматы, и это сыграло немаловажную роль в разрешении загадки смерти кузена герцога.
Мы садились играть каждый вечер в течение примерно двух недель. Но потом он начал пропускать один вечер за другим. Периодичность наших партий сократилась до раза в неделю. Это продолжалось еще две недели, а потом все прекратилось. Именно тогда я заметила, что Тито стал постоянно выполнять его поручения.
Сын лодочного мастера, юный Тито обладал познаниями как в мореплавании, так и в обработке древесины. Без сомнения, его талант пригодился Леонардо при воплощении в жизнь его изобретений. Таким образом, Тито стал новым фаворитом, в то время как я была отослана к своим прежним обязанностям: изготавливать гипс, штукатурку и шаблоны для рисунков.
— Вот до чего довело тебя неуместное тщеславие, — пробормотала я в темноте.
Ведь мне очень льстило, что учитель меня выслушивает, пусть даже обычно ему нужны были не советы, а просто мое присутствие в качестве резонатора его собственных идей. И я не могла отрицать, что наслаждалась всеми этими переодеваниями и ночными эскападами в поисках убийцы, несмотря на то, что это чуть не стоило мне жизни. Единственным захватывающим моментом в моей сегодняшней жизни была возможность быть избранной для работы на лесах в зале, которую мы разрисовывали, и подготавливать кусок стены для будущей фрески.
Стоило ли это моих усилий?
Когда я просилась в мастерскую Леонардо, то предполагала, что моему таланту здесь сразу же найдется применение. Для меня стало неприятным открытием, что другие подмастерья рисуют так же хорошо, как и я, а некоторые даже лучше. И я быстро усвоила, что собственный талант гораздо менее важен, чем умение подражать манере письма учителя. Как он мог выполнять заказы и покрывать стену за стеной фресками, если бы у него не было армии помощников, которые могли бы писать в том же стиле? Они работали с задним планом и изображали второстепенные фигуры так, чтобы законченная картина казалась написанной одним мастером.
Мне пришлось забыть многие из тех навыков, которые я приобрела до этого. Пройдут месяцы, или даже годы, прежде чем учитель решит, что я готова к самостоятельной работе. Но смогу ли я столько времени продолжать этот маскарад? Я заметила, что за то недолгое время, что я нахожусь в замке, даже самые юные из подмастерьев возмужали. Разумеется, люди будут удивлены, почему только у меня не растет борода или не меняется голос.
Черт возьми, это несправедливо! Мой пол не должен мешать мне быть художником. Ладно, если бы я хотела стать каменщиком или еще кем-то, чей труд требует наличия физической силы. Но даже учитель частенько говорил, что живописью, в отличие от скульптуры, можно заниматься, будучи разряженным в шелка и вельвет. Безусловно, это означает, что женщина тоже может стать великим мастером.
Я уже почти готова была разрыдаться от жалости к себе, но мало-помалу усталость взяла верх и я погрузилась в сон. Но около полуночи меня разбудил мягкий звук шагов возле моей постели. Даже если бы я не узнала знакомую высокую тень, нетерпеливое подергивание меня за ногу, накрытую одеялом, немедленно выдало бы ночного гостя.
— Дино, почему ты спишь? — мягко спросил учитель, отпуская мою лодыжку. — Пойдем, нам нужно работать.
Работать? Я еле удержалась, чтобы не заворчать. Неужели после той работы, которую мы сегодня проделали, ему могло прийти в голову испытать очередное свое изобретение?
Насколько я его знала, очень даже могло.
Я зевнула и послушно села. Леонардо нависал надо мной, почти неразличимый в темноте, и лишь его рыжевато-золотая грива сияла в лунном свете.
— Мне следовать в вашу мастерскую? — прошептала я, протирая глаза.
Он кивнул.
— Не сердись, мой мальчик. Уверен, ты сочтешь это интересным, — ответил он и исчез так же бесшумно, как и появился.
